– Почему? – настаивала она.
– Потому что у них появилось нечто общее, – изрек сыщик.
И после этого молчал до самого дома Стекловых.
Войдя в квартиру, Есеня сразу направилась в кабинет отца. Он сидел над разложенными на столе материалами.
– Не спишь? – спросила она. – Знаешь, я подумала… Вдруг ты хочешь что-то мне рассказать, но боишься, что я не пойму. Так вот: я пойму.
Прокурор с сомнением посмотрел на нее и ответил:
– Не поймешь.
Есеня взглянула на него с обидой и отвернулась.
…Медсестра поставила Павлику капельницу и вышла. Когда за ней закрылась дверь, Павлик быстро и ловко вынул иглу из собственной вены, а затем – из капельницы. Распустил узелки на наволочке, на своей пижаме, на шторе. И начал плести нить. При этом он улыбался, вспоминая приятное: как сидел в волшебном шатре, сшитом из платьев матери…
Когда спустя час сестра вернулась в палату, она замерла в ужасе: на веревке, сплетенной из ниток разного цвета, висел Павлик…
…Меглин уже собирался ложиться, когда послышался стук в дверь. Он открыл и, уже не удивляясь, впустил Есеню. Вернулся к столу и положил на него связку ключей.
– Я сделал тебе ключи, – сказал он. – Чтобы всегда было куда идти.
Когда Есеня вышла из душа, он уже спал в обнимку с пустой бутылкой. Она пошарила в своей одежде, висевшей на стуле, достала иконку, которую всегда возила с собой, и поставила ее на столик у дивана Меглина.
– Теперь тут наш дом, – сказала она, обращаясь к иконе. – Охраняй его, ладно?
И села на пол у ног спящего, охраняя его сон…
– Вы говорите, он подвергал мою жизнь риску, – произнесла Есеня, заканчивая свой рассказ. – Да, это так. Но как по-другому научиться выживать? Если не рисковать? Выживание – управляемый риск. Он не спасал меня, потому что хотел, чтобы я сама научилась.
– Чему? – спросил Худой.
– Он помогал мне ориентироваться в темноте, – ответила она.
Худой и Седой переглянулись…
Саша, Женя и Есеня встретились в кафе.
– Ну, как твое расследование, Шерлок? – как всегда насмешливо спросил Женя.
– Да, Саш, есть подвижки? – спросила Есеня.
– Есть, – ответил Тихонов и замолчал, бросив красноречивый взгляд на Женю.
– То есть мне ты не скажешь? – догадался Женя. – Но она тебе тоже не даст, не рассчитывай!
– Женя! – сердито воскликнула Есеня.
– Слушайте, я гнилой мажор, я должен так шутить, – сказал Женя. – Ладно, секретничайте, я пошел…
Когда они остались вдвоем, Саша сказал:
– Я примерно понял, где ЕГО искать. О том, что часовщик согласился его описать, знали в двух местах – в его окружении и в моем. Я не мог его просто так к художнику привести, у нас это через заявку.
– И что это значит? – спросила она.
– Ты-Меня-Не-Поймаешь – или его знакомый, или наш.
Глава 11
Убийство – как роды. Я – отец и мать. Я открываю людям дверь в другой мир. Дарю новую жизнь.
Областной центр. Спальный район. Ночью в одной из квартир многоэтажного дома раздается глухой звук выстрела. Его мало кто слышит, а кто слышит – не обращает внимания.
Утро застает одного из обитателей квартиры – четырнадцатилетнего Никиту – за довольно странным делом. Он разбирает свой компьютер. Вынимает жесткий диск, добавляет к нему свой мобильный и планшет – и опускает все это в заранее приготовленную кювету с кислотой. Потом проходит в комнату, берет гитарный кофр и направляется к выходу. Проходя мимо спальни отца, бросает туда один взгляд. Кровавое пятно под кроватью, появившееся ночью, стало заметнее.
Он заранее решил, что придет в школу после звонка. Но нетерпение гонит его вперед, и он приходит раньше, когда через школьный двор потоком идут ученики. Ничего, он не торопится. Никита дожидается, когда прозвенит звонок и двор опустеет, и лишь тогда открывает дверь школы.
В вестибюле его встречает охранник.
– Опаздываешь, – строго говорит он. – Урок уже начался.
– Гитара тяжелая, я из-за нее, – объясняет Никита.
– Открывай, показывай, – командует охранник, кивнув на футляр.
– Зачем? Я и так опаздываю.
– Порядок такой, давай.
Никита кладет футляр на стол, поднимает крышку – так, что она закрывает от чоповца содержимое футляра – и, погрузив руки в футляр, проделывает какую-то операцию. Раздается металлическое клацанье. Мужчина не успевает ничего предпринять – мальчик вынимает из футляра короткоствольный винчестер и всаживает разряд дроби прямо в грудь охраннику. Затем не спеша, деловито направляется в глубь школы.
Выстрел, конечно, услышали. Дверь одного из кабинетов открывается; из нее выглядывает молодая учительница. Узнав школьника, зовет:
– Никита! Что…
Договорить не успевает: Никита, не останавливаясь, стреляет в нее. И идет дальше.
Теперь уже несколько дверей распахнуты, в школе поднялась суматоха, но Никита уже у цели. Вот он, нужный кабинет. Никита открывает дверь и с порога выпускает оставшиеся три пули…
Спустя несколько минут здание школы оцепила полиция, из него стали спешно выводить детей. Группа спецназовцев приблизилась к классу, где засел убийца, и командир группы заглянул внутрь.
Никита сидел, поджав ноги, на учительском столе, держа винчестер на коленях. Перепуганные дети тихо сидели за партами. У доски, раскинув руки, лежал мертвый учитель.
Командир, держа Никиту на мушке, вошел в класс, скомандовал:
– На пол, быстро! Руки за голову!
Никита не спеша отложил карабин, слез со стола и лег на пол.
– Взял! – победно крикнул командир своим товарищам.
Остальные спецназовцы вошли в класс, начали выводить детей. И тогда Никита громко и четко произнес:
– Я буду говорить только с майором Меглиным.
– До сих пор мы касались, скажем так, только удач Меглина, – сказал Худой. – Раскрытых дел, пойманных преступников. Но случалось, он упускал убийцу. Давайте поговорим о его провалах.
– Я таких не помню, – ответила Есеня. – Я не говорю, что Меглин был идеален. Но дел он не проваливал и шел до конца всегда.
– Просто иногда бывал нерасторопен, да?
– На что вы намекаете?
– Вы бы назвали Меглина азартным?
Минуту Есеня размышляла, удивленная неожиданным вопросом, потом сказала:
– Вы что – думаете, он с ним играл?
– Мы хотим это выяснить, – сказал Седой.
В помещении ОВД Меглин и Есеня наблюдали через затемненное стекло за Никитой, сидящим в комнате для допросов. Местный следователь рассказывал:
– Парень наблюдался у психолога. Мать умерла, когда ему было девять лет. Жил с отцом. Его в квартире нашли… Одноклассники сказали, у парня конфликт был с физиком. За четверть тройка выходила.
– Вот он и положил троих, – заметил Меглин.
– Он все время твердит, что будет говорить только с Меглиным.
– Что ж, не буду заставлять парня ждать, – сказал сыщик и вошел в комнату.
– Здравствуйте, – сказал ему Никита. – Боялся, что вы не придете.
– А откуда ты знаешь, что я тот, кто тебе нужен?
– Вы Меглин. Он мне вас описал.
– Он – кто?
– Вы готовы слушать? – спросил Никита. Сыщик взглянул на него внимательнее и сказал:
– Говори.
– Меглин, ты думаешь, что все можешь, – ровно и четко начал Никита. – Но ты не можешь ничего. Ты думаешь, что все контролируешь. Но контролирую здесь я. Вместо того чтобы смотреть в себя, ты раз за разом делал не те ходы. Ты себя предал. Я хочу показать, как жалок и беспомощен мир, который ты создал. Чего стоит твой порядок. Завтра я ударю ближе к тебе. И ты ничего не сможешь сделать. Не сможешь мне помешать. Ты меня не поймаешь.
Меглин подождал, не будет ли продолжения, потом спросил:
– Всё?
– Да.
– Страшно. Ну а тебя он на чем развел?
Никита посмотрел на него изучающе, потом сказал:
– Странно. Он говорил, что вы умнее. Что вы понимаете.
– Понимаю – что?
– Нас. Он открыл мне глаза. Я всю жизнь жил в страхе, а он помог мне его победить. Мы живем в ложном мире, законы которого я отвергаю. Я должен был это сделать, чтобы заявить о себе. Я есть. И теперь меня никто не тронет. Потому что я могу убить. Он меня научил, как сделать, чтобы не ты боялся, а тебя. Я никого не боюсь.
Меглин молча встал и вышел. В коридоре взял у Есени телефон, набрал номер Глухого. Некоторое время слушал, что тот рассказывает, потом вернул телефон, и они с Есеней двинулись к выходу. На крыльце остановились. Меглин закурил, сказал:
– Никита свою технику в кислоте утопил, но Глухой его в Сети все же нашел. Он с Ты-Меня-Не-Поймаешь тоже в Сети познакомился. Никита оставил комментарий под манифестом Субботника. Ну, Федора. Написал: «Парень правильно сделал». А наш ему ответил: «А тебе кто мешает?»
– Ты считаешь реальной его угрозу? – спросила Есеня.
– Он долго готовился. Все продумал. Уверен, что его не взять. Да, я думаю, она охрененно реальна.
Мимо них конвой провел закованного в наручники Никиту, усадил его в полицейский «уазик».
– Он сказал: «Ближе к тебе», – напомнила Есеня. – Что это значит?
– Не буквально, конечно, – ответил Меглин. – Ближе – значит больнее.
Он смотрел на лицо подростка за стеклом «уазика». И ему вспомнился такой же «уазик» и другой мальчик на заднем сиденье. Это были далекие, очень далекие и больные воспоминания, к которым он почти никогда не возвращался…
…На заднем сиденье милицейской машины сидит заплаканный одиннадцатилетний мальчик. Его зовут Родион Меглин. На дворе 1980 год. Сержант останавливает машину возле отделения и мягко говорит мальчишке:
– Идем…
Когда Родион выходит, становится видно, что руки у него – в засохшей крови. Сержант доводит мальчика до помещения дежурного и велит подождать. А сам идет к капитану Григорьеву.
– Я так понял, он отца и мать на его глазах зарезал, – рассказывает сержант. – Только… Когда мы приехали, парень над телом матери сидел. С ножом в руках. Вот с этим.