«бодрствующий пункт» — зона раппорта, к которой и адресуются слова гипнотизера. Деятельность этого пункта, и изолированного торможением от остальных отделов мозга, оказывается бесконтрольной. Человек теряет способность сравнивать содержание словесных сигналов с явлениями окружающего мира, перестает относиться к ним критически; словесные сигналы приобретают неодолимую императивность. С другой стороны, на определенном этапе развития гипнотического сна возникает парадоксальная стадия извращения силовых отношений, когда эффекты слабых раздражителей становятся больше, чем эффекты сильных. Слабый раздражитель — слово гипнотизера — вызывает большую реакцию, чем непосредственный чувственный сигнал.
Здесь нам хотелось бы подчеркнуть одно обстоятельство, мимо которого прошли исследователи гипноза. Мы полагаем, что сила гипнотического внушения в значительной мере обусловлена деабстрагированием речевых сигналов. Процесс торможения, роль которого выявлениях гипноза так велика, частично разрушая множественные связи словесного раздражителя, делает его более конкретным, чувственно определенным, а потому сильнее действующим на вегетативную сферу. Еще 3. Фрейд (1923, стр. 126) подметил, что словесные ассоциации нередко предстают в сновидениях в виде конкретных зрительных образов.
Итак, ведущее значение в механизме гипнотического внушения принадлежит тормозному процессу. Именно торможение обусловливает расчлененность, разорванность высшей нервной деятельности, доминирующее положение зоны раппорта, частичное деабстрагирование словесных раздражителей, парадоксальные силовые отношения между сигналами первой и второй мозговых систем. Откуда же, каким путем возникает торможение при гипнозе?
И.П. Павлов много раз говорил о гипнозе как о замедленном переходе от бодрствования ко сну, как о состоянии промежуточном между сном и бодрствованием. Подобное представление весьма условно и требует к себе критического отношения. Если мы будем очень медленно вводить человеку снотворное, нам не удастся наблюдать ничего даже отдаленно напоминающего гипноз. Здесь возможны только два варианта. Или человек отдает себе отчет в том, где он находится и что с ним происходит, или погружается в сон.
Сознание, т. е. критическое отношение к происходящему, исчезает в таких случаях мгновенно, по принципу «все или ничего». Вообще, «неодолимость» гипнотического внушения явно преувеличена. Никому, никогда еще не удавалось загипнотизировать здорового человека, если он сам не желал стать объектом внушения, активно ему сопротивлялся. О сохранении в гипнозе высшего кортикального контроля свидетельствует тот факт, что никогда загипнотизированном нельзя внушить действий, противоречащих его моральным установкам. Только обыватели наивно полагают, что человека в состоянии гипноза можно заставить совершить преступление или аморальный поступок.
Образно говоря, загипнотизированный «разыгрывает» состояние гипноза до тех пор, пока приказ гипнотизера не пойдет вразрез с контролем испытуемого за своим поведением. Общее между сном и гипнозом заканчивается на том факте, что и в первом, и во втором случаях мы имеем дело с торможением значительной массы нервных структур головного мозга.
Более того, условно-рефлекторная деятельность человека во время гипноза характеризуется теми же основными закономерностями, которые присущи состоянию бодрствования (Ф.П. Майоров, И.И. Короткий и М.М. Суслова и многие другие). Повторные внушения мнимых нагрузок, например мнимого питья воды, сопровождаются постепенным уменьшением величины соответствующих реакций, т. е. подвергаются угашению (М.Л. Липецкий, 1961). По данным Диаманта (I. Diamant, 1959), электроэнцефалограмма и реактивность на внешние раздражения в состоянии гипноза не отличаются от аналогичных показателей в период бодрствования и имеют мало общего с электроэнцефалографической картиной естественного сна.
Вместе с тем было бы серьезной ошибкой ставить знак равенства между гипнозом и бодрствованием. Реакции человека в гипнозе подвергаются существенным изменениям. Если у бодрствующего субъекта выработать условный мигательный рефлекс на звук, экспериментатору сравнительно легко обнаружить симуляцию глухоты, так как произвольное задерживание мигания будет сопровождаться приподниманием века (Р.В. Авакян, 1960). Иное дело гипноз.
Человеку можно внушить «отсутствие» звука, и звук станет безразличным, неощущаемым раздражителем, мигательная реакция исчезнет (И.И. Короткий и М.М. Суслова, 1960). Тысячелетний опыт человечества убеждает, что в случае гипноза мы имеем особое состояние высшей нервной деятельности, отличное и от обычного бодрствования и от естественного сна.
Конкретные физиологические механизмы гипноза еще ждут своего изучения, и ясность в этот вопрос внесут не умозрительные построения, а точные экспериментальные факты. Пока мы можем наметить только пути подхода к этой сложнейшей проблеме, основанные на принципе историзма, т. е. на стремлении проследить генезис явления, истоки его происхождения.
По крайней мере три столетия тому назад люди заметили, что, если животное перевернуть на спину, удержать в таком положении, а потом освободить, оно как бы замрет и будет длительно сохранять приданную ему позу. Этот феномен получил название гипноза животных. И.П. Павлов считал гипноз животных биологически целесообразной реакцией на сильные раздражители (И.П. Павлов, 1949). Когда животное встречает врага, борьба с которым бесполезна, а бегство от которого невозможно, единственный шанс уцелеть заключается в неподвижности, и прострации. Хищник может не заметить обездвиженное тело или сочтет его мертвым. И.П. Павлов не останавливался специально на характере возникающего при этом торможения, но он неоднократно подчеркивал роль необычных, сверхсильных раздражений. В настоящее время в отечественной литературе господствует взгляд на гипноз животных как на пример запредельного торможения (В.К. Немцева, 1958). Значительно реже гипноз рассматривают в качестве индукционного торможения, вызванного сильным очагом возбуждения в центральной нервной системе.
В последние годы нами получены экспериментальные факты, которые не позволяют согласиться ни с одной из указанных точек зрения. Опыты были поставлены на взрослых кроликах породы шиншилл. Животному придавалось не свойственное ему положение лежа на спине. В этом положении кролика удерживали точно одну минуту, после чего животное освобождалось. Подвижный пол клетки (актографа) позволял регистрировать на кимографе общие двигательные реакции кролика в момент его «пробуждения» (изменения позы). Дыхание записывали пневматически при помощи манжетки. Дозированные электрические раздражения наносились на кожу задней лапы.
Опыты показали, что двигательные и дыхательные реакции ил болевые раздражения электрическим током в состоянии гипноза угнетаются по наркотическому типу, без нарушения правильных «силовых отношений». Принципиально иной характер имело извращение тех же реакций у кролика, находившегося и состоянии травматического шока. Если до травмы величина реакций была пропорциональна силе раздражения, то после 80-100 ударов молотком по мышцам правого бедра наблюдались парадоксальные отношения: и дыхательные, и двигательные реакции на умеренные раздражения были больше, чем на сильные стимулы. В последнем случае мы несомненно имели дело с запредельным торможением, чего никак нельзя сказать о состоянии гипноза.
Известно, что кофеин, повышая возбудимость нервных элементов, способствует появлению запредельного торможения в высших отделах головного мозга. Можно было предполагать, что инъекции кофеина будут увеличивать продолжительность гипноза животных. Однако специальные опыты на семи кролика дали совершенно противоположные результаты. Натриобензойный кофеин в дозе 0,01 грамма на кролика сперва сокращал продолжительность гипноза, а потом удлиняет его. Необходимо подчеркнуть, что фаза торможения при этой дозе кофеина н является запредельным торможением. Она характеризуется усилением внутреннего торможения, улучшением дифференцировок двигательных пищевых условных рефлексов, высокой подвижностью нервных процессов, свойством суммироваться с действием брома. Указанное торможение резко отличается от запредельного, которое возникает только при введении кролику 0,1–0,5 грамма натриобензойного кофеина (П.В. Симонов, 1959). Таким образом, опыты с кофеином свидетельствовали о близости гипнотического торможения с условным (дифференцировочным) торможением. Заметим, что корреляции между гипнозом животных и внутренним торможением показаны в работах А.П. Прессмана (1936), Сворада (D. Svorad, 1959), М.Е. Лобашев (1960) и др. Весьма созвучные результаты были получены в опытах с общим рентгеновским облучением, которое нарушает активное внутреннее торможение (З.В. Денисова, 1957; Л.И. Котляревский, 1956), устраняет каталепсию кур (Д.А. Бирюков, 1956; и усиливает запредельное торможение (О.А. Брюханов, 1955). Оказалось, что облучение четырех нормальных кроликов дозой 100 рентгенов (РУМ-3, 180 kV, 15 m A, F-50 см, 0,5 м Си +1,0 мм А1, 20,3 r/min) значительно сократило продолжительность гипноза. Заметим, что такое же облучение практически не изменило продолжительность гипноза в группе бесполушарных животных.
Таким образом, исследование двигательных и дыхательных реакций в ответ на болевые раздражения, опыты с кофеином и рентгеновским облучением не подтвердили версию о запредельном характере гипнотического торможения. Оставалось предположение о внешнем индукционном торможении как нейрофизиологической основе животного гипноза. Но и здесь возникли серьезные возражения.
Прежде всего, мы убедились, что один поворот животного на спину, как бы резко и стремительно он ни осуществлялся в большинстве случаев, еще не обеспечивает гипноза. Мы производили 6, 7, 10 (до 35) ротаций подряд, и каждый раз кролик немедленно восстанавливали правильную позу. Специальная серия опытов на пяти кроликах показала, что в определенны пределах продолжительность гипноза прямо зависит от времени фиксации животного на спине после переворота. Далее оказалось, что