– Все хорошо, – отзываюсь я, отрезая крошечный кусочек мяса, лишь бы чем-то занять руки. – В последнее время дела идут в гору.
Мама думает, что я работаю в тату-салоне. По сути, так оно и есть. Сначала «Тень» принадлежала Тумбсу, а после того, как он отправился на строительство оплота, по сдельной цене досталась Мэй, а от нее перешла ко мне. Салон является легальным способом заработка, а также прикрытием для незаконных сделок.
– Это же замечательно, – воодушевленно произносит мама. – Ты молодец. Правда, Андреас?
Непроизвольно задерживаю дыхание, глядя строго в тарелку, где становится все больше и больше отрезанных частей стейка, ни одна из которых пока так и не отправилась в рот.
Отец молчит, и я едва сдерживаю истерический смех. Ну еще бы. Вряд ли ему есть за что меня хвалить, ведь они с дедом приготовили для меня другую участь. Я должна была стать не только примерной женой и матерью, но и в принципе остаться в стороне от криминального мира. То, что я вернулась из столицы другим человеком и занялась совсем не тем, на что они рассчитывали, подпортило все их долгосрочные планы, на которые мне вообще-то плевать. То, что я родилась девочкой, не давало им права использовать меня в своих извращенных целях. Но они все равно сделали это, позабыв о том, что сами во многом стали для меня примером. Странно, почему их удивило то обстоятельство, что я выступила против.
– Спасибо, мам, – отвечаю я, когда пауза затягивается до невообразимых масштабов.
Она неловко улыбается мне, бросая обеспокоенный взгляд на мужа, и переключается на Шона. Перевожу дыхание, испытав облегчение оттого, что на какое-то время меня оставили в покое, и краем уха слежу за разговором. Шон рассказывает о делах в своих клубах, вяло гоняя еду по тарелке. Похоже, не я одна сегодня лишена аппетита. Отец молчит, а я задаюсь вопросом, когда же произойдет то, ради чего мы сюда приехали? Когда закончится весь этот проклятый фарс?
– И долго ты будешь прятать глаза? – ледяным тоном спрашивает отец, обрывая Шона на полуслове.
Тот застывает, быстро переводя внимание от меня к нему и обратно.
Вилка замирает над тарелкой, а после медленно опускается на стол. Стараюсь избежать бряцания металла о фарфор и медленно поднимаю голову, потому что точно знаю – отец обращается ко мне.
Наши взгляды пересекаются, выражение его лица столь холодное и неприветливое, что хочется бежать отсюда на другой конец Континента, но я выдерживаю буравящее внимание, ни разу не моргнув.
– Посмотри, во что ты превратилась, – презрительно продолжает он. – Ужасная одежда, вульгарные татуировки, а волосы… – Он раздраженно выдыхает. – Ты давно не подросток, Даниэль, но эти твои демонстрации…
– Демонстрации? – перебиваю неуважительно. – Мне нечего демонстрировать тому, кому на меня плевать.
– Плевать? – переспрашивает отец, кажется, искренне удивившись.
– Дорогая, что ты такое говоришь? – восклицает мама, но я неотрывно смотрю на отца.
– Зачем я здесь? Может, уже покончим с этим и разойдемся? – предлагаю тем же тоном, откидываясь на спинку стула и бросая на стол мятую салфетку, которая непонятно как оказалась у меня в руках.
Мне становится все равно на то, что он может потребовать расплату прямо сейчас. В данный момент я желаю только одного – убраться как можно скорее. Пусть уже скажет, что ему нужно.
– Нет, – отрезает отец.
– Андреас, ты обещал, – умоляюще произносит мама, заставляя меня перевести внимание на нее.
– О чем ты? – спрашиваю настойчиво.
Добиться ответов от мамы более реально, чем от него.
– Никаких разговоров о делах за ужином, – отвечает она дрожащим голосом, вцепившись в вилку до побелевших костяшек пальцев.
– Их и не будет, – отрезает отец, не глядя на нее. – Сейчас речь о другом. Моя дочь стала похожей на дешевку, позорящую семью…
– Нет у тебя никакой дочери! – отсекаю я, разъяренно подаваясь вперед. – Ты убил ее в этом самом месте.
– Сколько показной драмы, – бросает он, скривив губы. – Не так я тебя воспитывал.
Демонстративно смеюсь, ощущая поднимающееся откуда-то из глубины души безумие.
– Ну да, ну да, – произношу с издевкой. – Любящий папочка, готовый положить мир к ногам дочери, оказался фальшивкой. И с чего бы мне становиться такой?
– Пожалуйста, прекратите, – умоляюще просит мама, но ни один из нас не обращает на нее внимания.
– Твой дед хотел для тебя лучшего, – начинает отец, но я в очередной раз перебиваю:
– Ага, и ты тоже? Поэтому вы продали меня Шеффилду, чтобы откупиться от закона? И чем все в итоге обернулось?
– Если бы я знал…
Яд жжет горло, когда я рявкаю:
– То поступил бы точно так же! Ведь твой чокнутый папаша ни за что не поставил бы меня на первое место. Положение в обществе превыше всего.
– Не смей так говорить! – зло приказывает отец.
– А то – что? Пристрелишь меня? Дед давно бы уже это сделал.
– Пожалуйста, прошу вас, перестаньте! – срывается на крик мама, и я с шумом выдыхаю, понимая, что она плачет.
– Давай уже покончим со всем этим? – говорю как можно спокойнее. – Какие твои условия по допам?
– Андреас, о чем она говорит? – со всхлипом спрашивает мама, а когда он не отвечает, переключается на меня: – Даниэль, что все это значит?
Не знаю, что на это ответить, ведь я понятия не имею, какая у нее степень осведомленности. Что она вообще знает о семейном бизнесе? Или ее, как и меня до определенного времени, до сих пор держат в неведении? Верится слабо, но я все равно не желаю быть той, кто выльет на нее всю эту грязь.
Переключаюсь на угрюмо молчащего Шона и выжидательно поднимаю брови.
– Мама, давай поговорим об этом позже, – уныло предлагает Шон.
– Что значит – позже? – протестует она. – Вы обещали мне спокойный семейный ужин и воссоединение…
– Тебе солгали, – обрубаю я, не желая больше участвовать в этом идиотском представлении.
Жестоко? Несомненно. Но сколько можно смотреть на мир сквозь искривленную призму вранья и принимать его за реальность?
Мария Кавана ведь не глупая женщина, так почему она верит в ту чушь, что льет в уши ее муж?
– Андреас? – жалобно шепчет мама, промакивая кожу под глазами салфеткой.
– Никакого воссоединения не будет, Мария, – холодно сообщает отец. – Нашу дочь испортила свобода, которую мы ей предоставили после того, что она натворила.
Смеюсь в голос и качаю головой, не веря, что все это реально. Хотя, чему я удивляюсь? Отец всегда был зависим от мнения Бертрама, а взгляды того не отличались мягкостью. Все делалось так, как говорил Кавана-старший, неудивительно, что его сын в итоге перенял модель поведения. В ведении незаконной деятельности это помогло, а вот семья потихоньку развалилась. Меня выбросили как ненужную вещь, и даже Шон со временем съехал. После смерти деда у отца осталась только жена, преданная и любящая.
Поднимаюсь со стула, намереваясь убраться из чертового дома. Что отец мне сделает за непослушание? Выстрелит в спину? Если не хочет потерять доверие единственного человека, что любит его несмотря ни на что, то так не поступит.
– Куда ты собралась? – яростно осведомляется отец, тоже вставая.
– Подальше от тебя!
– Ты никуда не пойдешь до тех пор, пока не выслушаешь меня.
Опираюсь стиснутыми кулаками о столешницу и слегка наклоняюсь вперед.
– Так выкладывай! Пока что я слышу только обвинения неизвестно в чем и твой треп.
– Даниэль! – восклицает мама, подскакивая на ноги и потрясенно прижимая ладонь ко рту.
– Не смей так со мной разговаривать, – сквозь зубы цедит отец, яростно сверкая глазами.
И если бы он заговорил со мной так лет семь назад, я уже забилась бы в угол от страха. Но сейчас мне плевать.
– Ты больше не можешь мне указывать, – произношу, срываясь на шепот.
Отец резко подается вперед, а в следующий миг лицо обжигает хлесткая пощечина, от которой голова дергается в сторону, и я отшатываюсь, налетев на стоящий позади стул.
– Отец! – ошеломленно восклицает Шон и обхватывает меня за плечи, не давая упасть.
– Андреас! – в тот же миг вопит мама.
Прижимаю ладонь к дергающейся от нестерпимой боли щеке и быстро-быстро моргаю, пытаясь избавиться от мелькающих перед глазами белых пятен.
Он ударил меня! Впервые в жизни. Даже в тот день, когда я напала на него с ножом, он этого не сделал.
Рука сама тянется к пистолету. Сейчас мне плевать на последствия, я готова пристрелить его и избавиться от множества проблем.
Шон перехватывает мою руку и шипит на ухо:
– Прекрати немедленно! Здесь повсюду охрана, думаешь, выйдешь отсюда живой? И хватит уже его провоцировать!
Вырываюсь из хватки брата и отступаю, сильно наткнувшись бедром на край стола, но эта боль – ничто, по сравнению с той, что до сих пор раскаляет лицо.
– Ты заблуждаешься, если думаешь, что не зависишь от меня, – стальным тоном говорит отец. Проморгавшись, концентрируюсь на его безэмоциональном лице. Убедившись, что завладел моим вниманием, он продолжает: – Все, чего ты добилась, – моя заслуга. Ты – ничтожество, которое без моей протекции загнулось бы в первый же день свободы. Если бы не я, ты ни за что не добралась бы туда, где находишься сейчас. И, если тебе до́роги твои дружки-отбросы, ты заткнешься и выслушаешь то, что я скажу. А теперь села!
Бессильно опускаюсь на стул, ненавидяще глядя на Андреаса. Называть его отцом даже мысленно больше не получается. Я потрясена настолько, что не могу произнести ни звука, но это и не требуется. Изверг добился, чего желал. Пусть я не видела этого человека долгие семь лет и не знала всей правды о нем до этого, но в чем уверена точно – Андреас Кавана не стал бы что-то выдумывать ради достижения желаемого эффекта. А значит он говорит правду.
Но как? И что именно он сделал?
Мысли безостановочно скачут по прошедшим событиям, которые сохранились в памяти, будто произошли не годы, а дни назад.
Суровая Мэй, милосердно подобравшая меня с улицы.