Коучинг – это искусство. Чтобы обосновать это утверждение, выделю характеристики, в полной мере относящиеся и к искусству, и к коуч-консультированию.
Искусство воплощает чувственное познание мира. В нем отчетливо проявляется эмоциональная составляющая личности человека. Произведения искусства – это всегда нечто новое, отражающее не столько реальность, сколько мироощущение.
Новое рождается и в процессе консультативной работы. Профессиональный коуч помогает клиенту найти свою силу, расти и развиваться. После консультативной сессии или тренинга клиенты зачастую переполнены впечатлениями, они испытывают сложную гамму эмоций и чувств, как после прочтения книги или прослушивания музыкального произведения. Конечно, такой результат достигается не всегда – это вершина совместного творчества коуч-консультанта и клиента.
Человек искусства ориентируется прежде всего на свои личные стандарты, не всегда понятные и востребованные окружением. Он понимает, к чему стремится, какого уровня хочет достичь и какие качества для этого необходимы. Он уверен в себе, независим от чужого мнения, подчиняется только ему понятной логике – это помогает не сбиться с собственного, сознательно выбранного им пути. В то же время он создает свои творения для других людей. Работа коуч-консультанта, как и любого творческого человека, предполагает такие же высокие требования к самому себе, независимость в сочетании с ориентацией на другого. Коучингу свойственны незавершенность, неопределенность, некоторая условность, отсутствие точных критериев оценки. Здесь, как и в искусстве, никогда нельзя поставить точку, быть уверенным, что окончание работы – это действительно конец, а не начало чего-то нового.
Главный рабочий инструмент как в коучинге, так и в искусстве, – личность мастера. Коуч тоже максимально идентифицирует себя со своей работой. Без увлеченности, без веры в то, что ты делаешь, невозможно представить творческого человека и состоявшегося коуч-консультанта. Все это помогает переносить тяготы повседневной профессиональной жизни, не всегда радужной и вдохновляющей.
Большинство из нас воспринимают искусство и ремесло как антонимы, как вещи противоположные и даже взаимоисключающие. Когда я говорю, что коучинг – это и искусство, и ремесло, я тем самым пытаюсь подчеркнуть, что консультант, как и человек искусства, обязательно владеет и ремеслом. Любой человек, каким бы делом он ни занимался, способен творить только тогда, когда его действия доведены до автоматизма: художнику уже не надо думать о том, как правильно держать кисть, музыканту – как правильно ставить руку, а опытному спортсмену – какой технический прием использовать, он сосредоточен на победе и стратегии поединка. И опытный коуч-консультант не думает о том, где ему сесть или какую позу принять. Техники, методики, навыки – это тот арсенал, на базе которого он «творит». Ремесло без искусства может существовать, а вот искусство без ремесла – нет. Коучинг, как никакая другая профессия, требует филигранного владения всем арсеналом технических средств и одновременно творческого подхода, вдохновения. Только тогда может быть достигнут тот успех, который подпитывает представления о коучинге как о «чудодейственном средстве».
Коучинг – это и искусство, и наука, и ремесло, но у каждого консультанта свое соотношение этих трех элементов: кто-то силен своими знаниями, кто-то – техникой, кто-то – творческим подходом.
Три источника и три составные части коуч-консультирования
Принято считать, что коучинг – изобретение XX века, но если сосредоточиться на его сути – укрепляющем, позитивном влиянии одного человека на другого с целью мобилизации его сил и способностей, – станет понятно, что эта услуга возникла не на пустом месте. Я вижу как минимум три источника коучинга: первый – это институт советников при самых разных правителях, существовавший испокон веков; второй – психотерапия и практическая психология, сформировавшиеся на рубеже XIX и XX веков; и третий – это организационное консультирование, заявившее о себе как о самостоятельном направлении в середине прошлого века.
Институт советников
Человек, стоящий на вершине власти, всегда находится в сложном положении. Он вынужден постоянно принимать решения, от которых зависит жизнь, здоровье, благосостояние тысяч, а то и миллионов людей. Для этого ему необходима надежная и объективная информация – но не только: ему также нужна адекватная оценка собственных действий. Однако где и как ее получить, если люди из его окружения зависят от него, а потому «глухи и немы»?
В исторических романах популярен сюжет о «хождении в народ»: правитель, нарядившись простолюдином, никем не узнанный, тайно покидает дворец и отправляется путешествовать по своим владениям, чтобы послушать, что говорят о нем подданные. Нередко «глазами и ушами» правителя становились люди, занимавшие по отношению к нему особую, независимую позицию: им было позволено прямо (как советникам), иносказательно (как шутам) или в виде прогноза (как предсказателям) доводить до сознания коронованной особы то, чего не посмел бы сказать никто из его свиты.
При дворах средневековых монархов были шуты «от природы» – карлики или люди с какими-либо физическими недостатками, «веселившие глаз», – и шуты по призванию. Только на первый взгляд казалось, что их обязанность – вызывать смех. На самом деле шуты исполняли много самых разнообразных функций и ролей. Им разрешалось то, чего не могли себе позволить высокопоставленные особы: ну что с дурака возьмешь? Шут мог высказывать неприятные вещи, комментировать события, выдавать правду под видом баек – «истину царям с улыбкой говорить», как писал Державин. Возвращая своего господина на грешную землю, он помогал ему не терять связь с реальностью. Зачастую именно шут с его «неупорядоченным», склонным к парадоксам умом был воплощением здравого смысла. Нередко он превращался в реального тайного советника государя, и его шутовская истина побуждала правителя к действиям.
Авторы средневекового трактата «Парламент, протертый до дыр» – некие «поэты без гроша», как они себя назвали, – написали свой «устав» в форме пародии на постановления парламента. Там есть и такой «указ»: «Повелеваем мы также, чтобы те, у кого нет совести, не старались бы в делах своих чрезмерно, а то они могут умереть, сделавшись должниками дьявола. Что же до остальных, то те, у кого денег больше, чем им самим нужно, могут, имея на то желание, помогать своим соседям». Вполне вероятно, нечто подобное слышал от своего шута не один монарх.
Жаловали при дворах и астрологов, оракулов, жрецов. Их задачей было, как сейчас бы сказали, «моделирование будущего»: они не только составляли прогнозы, но и предостерегали, помогали оценить и взвесить альтернативы, принять значимое, судьбоносное решение, подсказывали, как воплотить его в жизнь.
Мы находим много исторических подтверждений существования таких «референтов первых лиц» начиная с библейских времен: пророк Даниил – при царе Навуходоносоре, Аристотель – при Александре Македонском, Нострадамус – при дворе Екатерины Медичи. Екатерина II долгие годы обращалась за советами к Вольтеру «дистанционно», и, хотя они так никогда и не встретились, их письма являют собой диалог близких по духу людей. Этот список можно продолжить. Ясно одно: даже самому выдающемуся и, казалось бы, самодостаточному человеку нужен собеседник, укрепляющий диалог, своеобразная точка опоры.
Психотерапия: от таблетки – к слову
Люди очень давно поняли, что слово лечит. Его целительную силу использовали шаманы, колдуны, деревенские ворожеи, лекари. Собственно, практическая психология и выделилась из медицинской практики. Долгое время все проблемы человека, обратившегося к специалисту, воспринимались как болезнь, требующая лечения. И сам человек представлялся неким пассивным реципиентом терапевтических усилий, цель которых – избавление от болезненных симптомов.
Зигмунд Фрейд, который тоже начинал как врач, одним из первых заговорил о влиянии психологических проблем на соматику. До Фрейда врачу не полагалось спрашивать пациента о чем-либо, кроме его здоровья. Он выписывал таблетки, примочки и припарки, рекомендовал кровопускание или пиявки, отправлял пациентов на воды. Иногда истинной целью этих назначений было отвлечь пациента, помочь ему выйти из ситуации, травмирующей психику, – и часто это действительно давало хорошие терапевтические результаты.
Именно Фрейд «узаконил» право врача обсуждать с пациентом его личные проблемы. При этом внимание фокусировалось на бессознательном, воспринимавшемся как отдельный «архипелаг» в организме пациента. Пусть это не часть тела, которую можно прощупать, не физиологические процессы, которые можно замерить, но это нечто, столь же глубинное, невидимое и потому трудно постижимое, как и всякий органический процесс. О бессознательном можно узнать только через косвенные проявления. Отсюда сложная технология ассоциативного метода толкования сновидений, анализа ошибок, оговорок. Однако вся эта сфера принципиально недоступна сознанию пациента. Такая парадигма психологической помощи до сих пор распространена в некоторых направлениях психотерапии: она трактуется как лечение, как избавление от болезненных проявлений, и, соответственно, клиент является пациентом.
Но уже на первых этапах становления практической психологии начал развиваться и другой подход к взаимодействию психолога и пациента. Специалисты быстро почувствовали: пациент играет собственную партию, реализует свою стратегию – и в жизни, и во взаимодействии с психотерапевтом, а это значит, что можно апеллировать к его сознанию. Уже Карл Густав Юнг и Альфред Адлер начали пересматривать систему взаимодействия психотерапевта и пациента. Они внесли свой вклад в становление психотерапии как процесса, где во главе угла – отношения между людьми, вера в человека, в его индивидуальность, способность к диалогу, возможность развития.
Субъект-субъектные отношения между пациентом и психотерапевтом были сформулированы позднее Карлом Роджерсом и Абрахамом Маслоу как один из принципов гуманистической психологии. Признавая достижения других направлений психологии и психотерапии, представители гуманистического направления считают, что и психоанализ, и бихевиоризм, и другие подходы базиру