юбые ограничения на использование ненормативной лексики и изображение половой активности в своей продукции и, как правило, выставляют членов духовенства и успешных бизнесменов в плохом свете. Вкратце, они раздвигают культурные границы и делают это довольно жестко. Все, что не является модным, современным, светским, гендерно-нейтральным, будет служить мишенью для голливудских левых. И хотя они не согласны между собой во многих вещах и, не в последнюю очередь, в выборе кандидатов, которых следует поддерживать деньгами и публичностью, обычное отношение директоров Мердока, будь они из Голливуда или с Флит-стрит, сводится к недовольству существующим положением вещей, пусть и в силу совершенно разных причин. Журналисты недовольны контролем элит над СМИ и экономикой, а также тем, как знаменитости выставляют напоказ общественные нормы. Кинематографисты недовольны ограничениями приемлемых на сегодня культурных и социальных норм. Руперт несет ответственность за превращение этих взглядов в рабочую политику компании, согласующуюся с его собственными представлениями о том, где проходят границы допустимого поведения для обеих этих групп. Но когда заходит речь о переводе эластичной концепции «ответственности» в политику управления в Голливуде, он обязан в меньшей степени полагаться на голоса сэра Кита и леди Элизабет, но в большей степени доверять собственным инстинктам и опыту.
Иногда ситуация выходит из-под контроля, как это произошло на корпоративном собрании, когда Стивен Чао, перспективный руководитель Мердока, решил проверить границы приемлемого среди аудитории, состоящей из крупных руководителей и важных гостей, причем некоторые из них были с семьями. Руперт попросил меня поучаствовать в работе над предполагаемой повесткой дня – занятие, которое обычно директора, редакторы и репортеры по всему миру находят интересным и информативным. Встреча должна была состояться в отеле Silver Tree Inn и в конференц-центре в Сноумассе, штат Колорадо, неподалеку от Аспена. Как обычно, я воспринял свою задачу как необходимость подыскать верную трактовку: Руперт откровенно не любит встречи, состоящие из банальностей, самовосхваления успешных руководителей – типичные встречи в знак всеобщего благоволения, которые так любят многие корпорации. К тому времени у нас с Ситой, как и у Мердоков, уже был свой дом неподалеку от Аспена, к тому же мы с Ситой держали там собственные офисы, часть которых мы выделили для Руперта и его давнего ассистента по имени Дот Уайндоу. (Позже Руперт продал дом Мердоков в Аспене.) Мне удалось добиться того, чтобы повестка включала обсуждение щекотливой темы цензуры.
Моя цель состояла в том, чтобы познакомить либеральные, нетерпимые к цензуре творческие команды Fox с ограничениями на оскорбление существовавших в Америке культурных норм, которые налагают консерваторы, как в правительстве, так и вне его. Я полагал, это будет для них пищей для размышления. Руперт с готовностью согласился – и мы создали рабочую панель, которая среди прочих включала и изобретательного Чао, классического выпускника Гарварда. Прежде он работал репортером в National Enquirer, а затем, придя в Fox, он был создателем таких высокоприбыльных телевизионных реалити-программ, как «Studs» (Шпильки) и «America’s Most Wanted» (Их разыскивает полиция). Чао был фаворитом Мердока, сумевшим подняться по корпоративной лестнице с необычайной скоростью. Руперт назначил его главой Fox News Service, а затем и Fox Television Stations. В противовес Чао, человеку, на которого можно полагаться в предоставлении полной свободы креативной команде компании, я выбрал неоконсервативного интеллектуала Ирвина Кристола. Мне удалось убедить его принять участие в панели под председательством Линн Чейни, возглавившей впоследствии Национальный фонд гуманитарных наук. Линн была женой Дика Чейни, в то время министра обороны США – сам он должен был выступить в программе чуть позже. Я знал о взглядах Ирвина на цензуру: он одобрял решение бывшего мэра Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардиа закрыть все стриптиз-бары и кабаки в Нью-Йорке и сделать так, чтобы порножурналы, продающиеся на газетных стойках, стали менее доступными для подростков. Он верил в необходимость поиска верного баланса между личной свободой и государственным вмешательством. Потенциальная аудитория могла по-прежнему часто посещать стрип-бары и покупать непристойные журналы – ничто из этого не было под запретом, – но им пришлось бы приложить немного больше усилий, чтобы получить доступ к ним. А поклонникам стриптиза и вовсе пришлось бы переплывать Гудзон на пароме, чтобы попасть в Нью-Джерси.
Взгляды Кристола на необходимость предотвращения деградации буржуазной культуры и его видение цензуры были далеко не тем, о чем хотела бы слышать голливудская публика. Директора киностудий воспринимали цензуру, налагаемую на произведения искусства, не иначе как посягательство на свои права и творчество. И неважно, что они хотели бы, чтобы Руперт вмешивался в работу своих редакторов и запрещал таблоидам публиковать откровения, которые смущали тех звезд кино, с которыми им самим приходилось иметь дело. Кое-кто жаловался, что Арнольд Шварценеггер, бывший тогда известным политиком, был ожидаемо огорчен, когда News of the World опубликовали историю о связи его отца с нацистами, а знаменитые актеры Дэнни Де Вито и Уильям Херт обижались на статьи, опубликованные в других изданиях Мердока. Насколько я помню, Руперт сохранял невозмутимость, и, когда глава Fox Studios сломал лодыжку, пытаясь въехать на гору на мотоцикле, он обратился к редакторам своих таблоидов и сказал: «Надеюсь, никто из вас об этом не написал». Возражение кинематографистов против неприглядного освещения жизни знаменитостей в таблоидах было основано не только на чистых соображениях бизнеса – это был вопрос стиля, желание оставаться рукопожатными в кругах, где они вертелись, в кругах, где ассоциация с консервативными политическими позициями Мердока рассматривалась со смесью непонимания и неодобрения.
Это была не единственная горячая точка на встрече. Редакторы аналитических изданий Мердока были несколько раздражены, когда их босс, в ответ на выпады команды редакторов серьезных изданий в адрес таблоидной журналистики сомнительного качества, сказал: «Это два разных вида газет. Есть публицистика, а есть таблоиды. Или, как говорят некоторые, непопулярные и популярные газеты».
Все эти столкновения между печатью и кино, публицистикой и таблоидами, консерваторами и либералами были не случайны. На корпоративных собраниях News не существовало сдерживающих барьеров, не было бесполезных похвал в свой собственный адрес, за исключением тех случаев, когда требовалось ненадолго обратиться к истории и рассказать новичкам о культуре компании и о заслугах ее руководителей. Конечно, для Руперта не было ничего необычного в том, чтобы пригласить к разговору конкурентов, среди которых был и Джо Мэлоун, магнат кабельного телевидения, в свое время одержавший победу над Рупертом в битве за акции News. Или такие противоречивые фигуры, как Ричард Никсон, в свое время вынужденный уйти с поста президента, и Майк Милкен, блестящий изобретатель так называемых мусорных облигаций, отбывший тюремное наказание за мошенничество с ценными бумагами.
На этой встрече напряжение было выше обычного, и причиной тому были вовсе не внутрикорпоративные споры. Меры безопасности были усилены. Всего лишь днем ранее я был вместе с Чейни на встрече, организованной Вашингтонским научно-исследовательским центром Американского института проблем предпринимательства в курортном городе в Бивер-Крике, штат Колорадо, где периодически останавливался бывший президент Джеральд Форд. Форд председательствовал на этих ежегодных собраниях представителей общественной интеллигенции, руководителей корпораций, бывших чиновников администрации Форда и иностранных лидеров, которые занимали свои посты в период его президентства. Одним из таких лидеров был Валери Жискар д’Эстен, бывший президент Франции, который охарактеризовал мою позицию в защиту свободных рынков как пропаганду «закона джунглей». Встреча была омрачена неприятным инцидентом: наш отель был эвакуирован по причине угрозы взрыва, предположительно направленного антивоенными активистами на секретаря Чейни. И тот факт, что угроза оказалась не более чем угрозой, не успокоил службу безопасности министра обороны, и без того находившуюся в напряжении.
Перенесемся из Бивер-Крика в Аспен и Сноумасс. Ранним утром в день самого мероприятия мы с Ситой уже были на месте, чтобы при необходимости помочь Лесу Хинтону с подготовкой (а помощь ему и вправду была нужна) и приготовить кофе для контингента секретных служб, который преодолел небольшой путь из Бивера вместе с Чейни и, на самом деле, не нуждался в кофеине, чтобы увеличить свой и без того растущий уровень нервозности. Выступление Кристола, в котором он защищал определенные виды цензуры, было встречено громким протестом – стуком кофейных чашек – со стороны представителей Голливуда и телевизионщиков. Особенно ярко его выражали в тот момент, когда он отвечал на вопрос: «Кто будет заниматься цензурой эфира кабельного телевидения, если ее введут, как вы того хотите?» Кристол, блестяще вписавшись в роль агента-провокатора, ответил: «О, это может быть начальник местной полиции».
Чао решил опровергнуть слова оппонента, доказав, что секс и насилие представляли огромный интерес и имели немалую ценность в качестве продуктов индустрии развлечений. Он нанял актера, и тот прошел через аудиторию, поднялся на сцену и расположился прямо напротив сидевшей в зале Линн Чейни. Затем актер начал медленно раздеваться, в то время как Чао, который словно бы не замечал присутствия стриптизера, продолжал говорить, надеясь доказать, что обнаженное тело могло захватить внимание публики настолько сильно, что все перестали бы обращать внимание на него самого. Мердока об этом не предупредили. Стриптизер остановился незадолго до конца, когда один из участников панели сказал: «Я не знаю, что тут происходит, но в зале находится моя 8-летняя дочь». Сита вспоминает, что всегда благоразумная Анна Мердок встала, словно бы собираясь выйти, и Руперт мгновенно положил конец происходящему. Фотограф попытался сделать фото полуобнаженного мужчины, нависшего над миссис Чейни, но Сита ударила его по руке, чтобы не дать ему получить свои 15 минут славы и крупную сумму денег за фотографии, которые редакторы таблоидов Мердока, присутствовавшие в этот момент в зале, с большим удовольствием опубликовали бы при иных обстоятельствах. Конкурирующие газеты с ликованием сообщали об инциденте, демонстрируя, что те, кто живет таблоидами, в итоге и гибнет от их руки. Позже Мердок сказал мне, что считает это честной игрой.