— Все немного сложнее, Дима. Понимаете, когда я взялась писать на эту тему — мне представлялось все очень и очень просто, но по мере продвижения накопалось много разного материала. Вчера я немного систематизировала свои наброски и поняла, что статьей тут не отделаться. Теперь я хочу написать книгу.
Дима удивленно распахнул глаза и с уважением покачал головой:
— Круто! Книга — это круто! И о чем вы будете писать?
— О случаях, сходных с вашим...
— Нет, вы не поняли, — живо остановил он журналистку. — Смысл вашей книги в чем?
Вика задумалась, но лишь на секунду. Нужное определение само всплыло в мозгу:
— О справедливости. — она еще про себя покрутила так и сяк это слово, примеривая его к своим ощущениям и добавила: — О справедливости, как ее понимает каждый из нас. Я хочу сказать, что мы все понимаем ее по-разному.
— Это точно! — мрачно усмехнулся он. — А как вы ее понимаете?
— Я? — вот это вопрос! Она с трудом нашлась: — Я пишу книгу о других людях, а не о себе. Возможно, в процессе работы, найду что-то близкое и для себя. А вы как ее понимаете?
Пришла очередь задуматься и для Димы. Он отвернулся на минуту к портрету Кати Мелиховой, а потом неожиданно улыбнулся:
— А можно я вам расскажу один случай?
— Конечно, я для того и пришла! — Вика взяла чашку с чаем, отпила из нее, зажмурившись от удовольствия, и приготовилась слушать. Она не ожидала ничего особенного, но по мере развития сюжета рассказа начала понимать, что пришла сюда не зря.
— Это случилось как раз после смерти Кати, — начал Дима медленно, подбирая слова. — Я тогда был в таком шоке, что даже с мамой говорить не мог. А мама меня всегда понимала! Тогда тоже она поняла и не стала особенно навязываться с утешениями. Я был немного не в себе, хотел... забыться. Встретил школьного приятеля, а он наркоманил. Я присоединился к нему. Глупо, понимаю, но было так хреново, что шарики за ролики совсем закатились! От дури становилось немного легче, вроде бы забывалось. Я думал, что еще немного продержусь на таблетках, а потом, когда меня отпустит, брошу. Но эти вещи так не делаются. Это же как дьяволу душу продать — никогда ее потом не выкупишь! Нечем будет выкупать. Я уже еле держался, чтобы не начать колоться, только глотал таблетки, но уже подумывал попробовать ширнуться. За то время прошел суд над хирургом, его оправдали. Потом еще два месяца из моей памяти выпало. Все было как в тумане: утром плохо, кое-как держишься до конца занятий в институте, а потом бежишь из последних сил к Генке за дозой! Весь вечер дома делаешь вид, что учишься, сидишь в своей комнате одуревший и только ждешь ночи, чтобы доесть свою норму таблеток перед сном. Генка еще водкой все запивал, а я боялся, что запах заметит мама. Вскоре Генку увезли на «скорой» и он пропал на некоторое время. Это был полный аут! Меня начало ломать, потому что это он добывал наркоту, а я даже не знал, у кого покупать. Ну, пошел искать, где чего раздобыть. Знаете, как плохо, когда ломает?
— Нет, если честно, — призналась Вика. — Я наркотиков больше смерти боюсь! У меня никогда бы не хватило силы воли завязать.
— Ага, — согласился Дима. — Вот именно! Так и продолжайте! Я когда завязывал чуть не сдох!
— Так вы бросили?
— Да, конечно! Но там была целая история перед этим. Я же тогда нашел одного человека, который предложил мне то, что я искал. — Дима вроде бы поморщился, но было непонятно, отчего. — Как потом стало ясно — не совсем то, что я искал. Он сам меня нашел, в одном баре, где я решил напиться, чтобы не так ломало. Подсел ко мне, разговорились. Через полчаса мы уже у него дома были. Я сижу, все как в кумаре, жду только, чтобы быстрее он дал мне хоть что-нибудь! А он вдруг говорить начинает. Такие странные вещи я услышал...
— Какие? — насторожилась Вика.
— А вы ведь в милицию идти не собираетесь? — неожиданно спросил Дима, глядя Вике прямо в глаза.
— Нет, — тихо сказала Золотова. — Я книгу писать буду.
— А, вообще, идите, если хотите! — улыбнулся он. — Никто не докажет, что это был не бред! Что я, вообще, не придумал того человека после убийства врача.
— Так что же он сказал вам, Дима? — торопила Вика.
— Он сказал, что убил доктора. Все рассказал: про то, как узнал из газет о суде, о том, что Горника оправдали. Узнал, что доктор и вправду был виноват, выследил его и убил! Вы же знаете, как?
— Из статьи в «Криминальном Гродине».
— Я читал ту статью, там все правильно описывается, — Дима взял чашку с остывшим чаем и выпил ее залпом. — Очень было похоже на бред. Особенно после того, как тот парень объяснил мне, почему он убил Горника!
— Почему? — шепотом спросила журналистка, чувствуя как вдоль позвоночника сбегают ледяные мурашки. Она понимала, что именно сейчас слышит очень важные вещи. Ей хотелось понять и запомнить каждое слово Димы.
— А вот это уже та самая справедливость, как ее понимает тот человек! Нельзя проходить мимо таких случаев, как случай с Катей! Он не мог позволить, чтобы такое повторилось. В руках хирурга каждый день оказываются другие жизни, а он — убийца! Вот так объяснил...
— А зачем он все это тебе рассказал? — Вике показалось нелогичным и неосторожным то, что он вообще объяснялся с Димой. Неужели он всегда так поступает? Но тогда его бы уже поймали.
— Тот парень сказал мне, что понимает мои чувства. И еще: он прекрасно знает как мне хочется отомстить за смерть Кати. Но я не могу сделать этого потому что меня сочтут преступником и накажут за месть. То есть, я беспомощен и от бессилия сейчас убиваю себя наркотиками. Но если кто-то другой сделает за меня это дело и убьет Горника, причем без моей просьбы, то я окажусь должен судьбе за это. И я смогу отдать свой долг, если вот так же отомщу за кого-нибудь.
— За кого?
Дима пожал плечами:
— Не знаю. Я вообще тогда сидел у него обалдевший. Мне срочно нужна была доза! Он заметил это и вколол мне что-то, отчего в голове сразу прояснилось. Я даже подумал, что он захочет меня на иглу присадить, чтобы втянуть в свои делишки. Но оказалось другое, об этом — позже. У него была своя система координат, по которым он ориентировался в этом мире. Вся его жизнь подчинялась вот таким делам, как мое. У него, как я понял, не было дома, семьи, друзей. Зато у него были какие-то деньги и они помогали ему. Без денег он бы давно пропал! После каждого нового такого случая в своей жизни, он менял свое место жительства, паспорт и даже личность. И если на новом месте он встречал несправедливость, то сразу начинал ее исправлять. Преступник, сказал он, не должен оставаться безнаказанным! Вот так.
— Но ты тут при чем? — снова спросила Вика.
— Меня он хотел сделать своим учеником. — Дима иронично улыбнулся. — Тот парень сказал мне, что я похож на него самого в молодости и поэтому он предлагает мне пойти по его пути.
— Ты отказался, — предположила Золотова осторожно.
— Да, — кивнул Дима. — Я отказался, потому что не верю в героев. Так прямо и заявил ему это. Он еще попытался объяснить мне свои взгляды, но я сказал, что верю в Бога. Я и вправду верю... Думаю, что не нам решать кому жить, а кому умереть. Мстить я никогда не буду, а уж судьбу благодарить за смерть доктора Горника и вовсе считаю святотатством. И потом, жить, как он живет я бы не смог! Ведь это означает отказ от своей жизни, от всех планов, от друзей, от мамы, от всего, к чему стремился. Я и это сказал тому человеку. Тогда он отстал. Мне показалось, что он расстроен, что ему обидно и, вроде бы, он переживает, но старается не подавать виду. Наверное, так и было, потому что он прекратил какие-либо разговоры со мной и достал новый шприц. В тот момент я решил, что он убьет меня. Я стал читать «Отче наш», а он усмехнулся, немного с грустью и немного со злостью, и сказал: «За две тысячи лет можно было бы и догадаться, что вас обманывают!». Вколол мне иглу в вену, а когда лекарство подействовало и мне немного захотелось спать, он объяснил, что когда я проснусь — то буду дома и у меня будут еще три шприца с этим же составом. Завтра я должен буду перетерпеть, не глотать таблеток и не колоться, а послезавтра сделать себе укол из первого шприца. Словом, колоться через день, а потом — завязывать. Сказал, что будет плохо, особенно по ночам...
— Ты все так и сделал?
— Конечно! — Дима закатал рукава, демонстрируя чистые вены. — Напоследок, перед тем, как я отрубился, услышал: «Если в Бога веришь — сможешь!». Я и смог...
— Так он вылечил тебя от наркомании? Но это же настоящее открытие, новый метод!
Дима сделал неопределенный жест, дескать: вот вам живой пример!
— Я потому и не хочу, чтобы вы пошли в милицию и рассказали о нем. Он мне жизнь спас, как ни странно. И каждый раз, когда прихожу в церковь, я прошу Бога, чтобы он дал тому парню возможность одуматься. И еще, чтобы он не втянул никого на свой путь. Нельзя людей убивать.
— А если они сами убийцы?
— Тем более нельзя мыслить как они! — сверкнул глазами Дима. — Мы должны показать им, что человеческая жизнь и есть высшая ценность. Даже если этот человек — преступник! А Бог их не забудет. — добавил он убежденно.
Глядя на своего собеседника, Вика удивлялась: откуда такая чистота? Откуда такая неколебимая вера в добро? В высшую справедливость? Наверное, все-таки, из семьи. Парнишка пережил смерть любимой, чуть не стал наркоманом из-за этого, но выкарабкался, продолжает верить в Бога и в отмену смертной казни! Это именно то, что романтики называют внутренним стержнем.
— А как выглядел тот человек? — задала она свой последний вопрос.
Дима снова повторил свой растерянный жест:
— Даже не знаю... Трудно описать. Обычное лицо. Высокий, сильный, мужественный. Сначала мне показалось, что ему лет пятьдесят, но потом я понял, что он намного моложе... Лет тридцать пять, не больше. Да, за ним можно было пойти, закрыв глаза!
Последняя фраза прозвучала очень неожиданно.
— Что же, — резюмировала Вика, поднимаясь с дивана, — каждый выбирает для себя.