Оказывается, что я гораздо больший романтик, чем мне думалось сначала. Оказывается, ожидала, что он придет ко мне.
Правду чертовски трудно проглотить. Я злюсь на себя. И корю.
— Как именно это будет, Кип? — спрашиваю, удивленная и впечатленная тем, насколько ровно и спокойно звучит мой голос.
— Мы будем в браке столько, сколько потребуется для получения Грин-карты, — говорит он. — Только на бумаге. Больше ничего.
Мне захотелось рассмеяться. Да, мы больше не будем трахаться, после того как ущерб нанесен. Честно говоря, в данный момент, я не могу быть менее заинтересована в том, чтобы трахнуть его. Общий неконтролируемый гнев вывели меня из себя. Он привлекал меня как самоуверенный парень, который женился на мне по прихоти, но не как будущий отец-бездельник.
— Как только с документами будет улажено, мы разведемся, —продолжает Кип. — Я перепишу дом на тебя. Уеду из города и буду присылать чек каждый месяц.
Я уставилась на него. Очевидно, он обдумал это в какойто момент своего ночного разгула. В его голосе звучит решимость.
— Ты собираешься подписать документы, переехать и присылать мне чек каждый месяц? — говорю я тихим и обиженным голосом. Мне это совсем не понравилось, но у меня просто не хватило сил напустить на себя фальшивую браваду.
Кип слышит обиду в моем голосе. Я знаю, что слышит. Но это не заставляет его смягчиться, не делает его глаза светлее и не делает похожим на человека, которого, как мне казалось, я знала. Во всяком случае, выражение его лица стало жестче, губы скривились в подобие гримасы.
— Не притворяйся сейчас обиженной, — ядовито выплевывает он. — Ты с самого начала точно знала, что это такое. Это, блять, не романтика. Я не скрывал, кто такой. На что способен. Ты здесь не жертва, детка.
Эти слова попали в цель. Все до единого, блять. Он говорит жестоко и с намерением ранить.
У меня есть в этом опыт.
Слезы щиплют глаза, но, черт возьми, я не позволю им пролиться.
— Ты прав, — соглашаюсь я, вздергивая подбородок. Смотрю на него, чуть выше головы, лишь бы не видеть его глаза. Я могу пристально посмотреть на его общую фигуру и добиться того же эффекта. — Я здесь не жертва, — говорю вслух больше для себя, чем для него. В качестве напоминания.
— Я взрослая женщина, способная позаботиться о себе и последствиях своих поступков, — говорю, снова больше для себя, чем для него. — Я достаточно безумна, чтобы согласиться выйти за тебя замуж, а потом лечь с тобой в постель без всякой защиты. Я виновата на каждом шагу этого пути. И достаточно сильна, чтобы вынести это.
Ты хочешь вернуться к тому, что было, притворяясь перед остальными? Прекрасно. Я ценю, что ты все еще делаешь это, учитывая обстоятельства. Все было бы еще сложнее, если бы ты не хотел двигаться вперед.
«Сложнее» - чертовски большое преуменьшение.
— Я сделаю все возможное, чтобы сохранить его, — указываю на свой плоский живот, — в тайне как можно дольше, чтобы нам не
пришлось иметь дело со всем этим дерьмом из сплетен маленького городка.
Мне хочется заткнуться, думая о том, как были бы счастливы все благонамеренные жители за нас. Не поймите неправильно, мне нравится это счастье, но я ненавижу то, что оно связано с Кипом, и с гребаной ложью.
— Постараюсь сделать вид, что не считаю отца моего ребенка придурком, неспособным повзрослеть или сделать шаг вперед, —сладко сообщаю я ему. — И я буду получать твои чеки каждый месяц, подарю своему ребенку ту жизнь, которую он заслуживает.
Мне очень хочется быть чертовски благородной и отказаться от его денег, но это неразумно. Дети чертовски дорого обходятся, и я хочу вырастить хорошего ребенка, дать ему хорошую жизнь. Деньги не всегда равняются хорошей жизни, но они равняются хорошему здравоохранению, крыше над головой, еде, автомобилям, путешествиям, хорошим рождественским подаркам и тому подобным вещам.
И Кип, очевидно, не нуждается в деньгах, поскольку он партнер в успешном строительном бизнесе и у него нет второго ребенка, о котором нужно заботиться.
Возможно, он выглядит так, словно мои слова подействовали на него. По крайней мере, на секунду, пока его холодная маска не натянулась обратно. Он кивает один раз.
Затем идет прочь, в направлении своей комнаты.
Вскоре после этого я слышу, как включается душ.
Он собирается жить здесь и спать в своей комнате. Несмотря на его присутствие в доме, я никогда в жизни не чувствовала себя более одинокой.
Кладу руку на живот.
— Я очень надеюсь, что у тебя получится, малыш, — тихо говорю.
Потому что жизнь уже охвачена пламенем, и я поняла, что готова сжечь все дотла ради этой маленькой штучки внутри меня.
***
Нора пришла на мой первый прием к врачу.
Ей была дана несколько сокращенная информация о реакции Кипа на беременность. Я старалась разыграть это как можно лучше не потому, что пыталась спасти его статус, а потому, что в противном случае все станет слишком сложным.
К сожалению, даже сокращенная версия его реакции вызвала раздражение у моей подруги.
Не помогает и то, что у нее есть собственный муж, который боготворит ее. Он был у нее на побегушках, когда она была беременна, наблюдал за ней как ястреб, наслаждался каждой секундой ее беременности и не пропустил ни одного приема у врача, даже не позволил ей завязывать гребаные шнурки.
Отсутствие Кипа ощущается сильнее, если сравнивать его с Роуэном. С другой стороны, они разные люди.
Роуэн лучше.
Довольно жестокая и несправедливая мысль, но в эти дни я чувствую себя именно так.
Знаю, Норе есть что сказать о Кипе, но также знаю, что она чтото скрывает. Я не стала подробно рассказывать ей о прошлом, но она узнала достаточно, чтобы понять травму, через которую я прошла.
А Нора самый чуткий человек из всех, кого я знаю. Поэтому она может почувствовать мою панику, сидя в кабинете акушера-гинеколога и ожидая, когда меня осмотрят.
Не помогает и то, что это гребаное место полно беременных женщин, выглядевших счастливыми и здоровыми, и у каждой из них рядом сидит муж. Конечно, мужчины не выглядят такими уж обрадованными своим присутствием, и большинство из них прокручивают что-то в телефонах, но они сидят здесь.
Ох.
Мне нужно прийти в себя. Все может прекратиться. Опасный период еще не кончился. Нет никакого смысла накручивать себя. Я
могу войти туда, и врачи не обнаружат сердцебиения.
Может это будет к лучшему.
Я пытаюсь убедить себя в этом. Что всем будет легче, если эта беременность закончится так же, как и все предыдущие. Я переживала это раньше, и переживу снова. В этом преимущество травмы - ты знаешь, что справишься. Знаешь, что у тебя нет особого выбора.
Хоть я и пытаюсь убедить себя, что со мной все будет в порядке, я не умею лгать себе. И правда в том, что я хочу этого ребенка.
Даже несмотря на то, что смирилась с жизнью без детей. Даже несмотря на то, что это все усложняет в тысячу раз. Даже несмотря на то, что это положило конец нашим с Кипом отношениям.
Я хочу этого.
Поэтому чертовски напугана.
Нора хватает меня за руку, лежащую на моем подрагивающем бедре. Крепко сжимает.
— Все будет хорошо, — обещает она.
Я киваю, потому что не доверяю себе, чтобы заговорить. Не верю ей. Она не может знать, что все будет хорошо. Но, держа ее за руку, я чувствую себя немного лучше. Потому что я не совсем одинока.
***
Меня чуть не стошнило по дороге в кабинет УЗИ. Потом я чуть не потеряла сознание, снимая платье.
Уверена, что разобралась с прошлым настолько, насколько вообще можно разобраться с таким дерьмом. Я горжусь тем, как восстановилась, какой крутой сукой стала. Пыталась не вспоминать о вещах, которые могут отбросить меня назад, в прошлое, со всеми травмами, физическими и эмоциональными.
Темная комната УЗИ с телевизором, примостившимся на стене, стол со стременами, шуршание бумаги под моей голой задницей - все до ужаса знакомо.
Врач милая. Наверное. Самое главное, что рядом с ней не хочется убежать из кабинета без нижнего белья.
— Хорошо, малыш на месте, а вот и сердцебиение, — говорит она, двигая ультразвуковой палочкой.
В меня не первый раз засовывают зонд с презервативом, но это не то, к чему можно привыкнуть.
За исключением того, что, уставившись на этот экран, на маленькую фигурку, похожую на мармеладного мишку, с мерцающим сердцебиением, я совершенно забываю о палочке.
Один удар сердца.
— Ваш срок - восемь недель и два дня, — продолжает она. —Все отлично.
Рука Норы сжимает мою.
Я смотрю на экран.
— Срань господня, — бормочу я.
Это становится реальностью.
***
После того как из моего влагалища извлекли гигантский зонд, и я надела нижнее белье, направилась в смотровую, сжимая в руках чернобелые снимки УЗИ и все еще чувствуя себя несколько контуженной.
Моя акушерка - пожилая женщина с доброй улыбкой и солнечным энергетикой. Она рассказала мне все основы беременности, что можно и чего нельзя, а в ушах у меня стоял низкий рев.
— Мне сказали, что я никогда… не смогу забеременеть или выносить ребенка, — объясняю я, когда она заканчивает, мой голос звучит глухо и отстраненно.
Догадываюсь, что она включила свой компьютер, просматривая мои записи. У меня их было немного, кроме мазков на рак шейки матки, когда я сюда приходила.
— Нам не удалось получить записи от предыдущего врача, —говорит она, прищелкнув языком. — Но из твоего рассказа я могу сделать вывод, что это было связано с какойто проблемой, или просто было очень-очень большим невезением, — она нажимает несколько клавиш на компьютере.
— Хотя мне не нравится паниковать. Я проведу несколько анализов, назначу пероральный прием прогестерона, если текущий уровень низкий, и аспирин в низких дозах. Не могу давать обещаний так рано, но, по-моему, все выглядит замечательно, — она одаривает меня доброй улыбкой. — Иногда подобные вещи случаются с женщинами. Иногда это можно объяснить. Иногда нет. К сожалению, наука жестока к женщинам, возлагают на нас величайшие жизненные невзгоды, о которых мужчины никогда не познают и, скорее всего, они бы этого не пережили.