И я не доверяю способности своего желудка справиться с видом крови. В противном случае точно бы проткнула его вилкой.
Живот почти не растет, так что весь город не знает о моей беременности. Это лишь вопрос времени. От постоянных клиентов не ускользнуло, что за последние несколько недель моя бледность приобрела зеленоватый оттенок, и было немало пенсионеров, которые смотрели на меня понимающим взглядом.
К счастью, никто не высказал своих подозрений вслух. По крайней мере, мне в лицо. Уверена, что существуют различные источники сплетен, спекулирующие на моем статусе фертильности.
Этот город немного странный, особенно когда дело касается какихлибо романов между известными жителями. Наша с Кипом свадьба вызвала почти такой же ажиотаж, как Роуэна и Норы. Черт возьми, в местной газете была статья о них.
К счастью, никто ничего не написал о нас. Это было бы гребаной катастрофой. Хотя это послужило бы отличным «доказательством»
наших отношений для правительства.
Однако мое ближайшее окружение знало. И о моей беременности, и о реакции Кипа на нее. И они с разной степенью ярости относилось к моему мужу. Нора бормотала об этом себе под нос в разные моменты дня. Тина не произнесла ни слова, но, когда упоминалось его имя, ее ноздри раздувались, а лицо краснело. Когда я в последний раз была у них дома, Тиффани подпиливала ногти, размышляя о том, насколько хорошо эта пилочка вонзится в его яйца.
И, насколько я знаю, Роуэн не общается с Кипом. Они больше не так близки, как раньше. Они не заходят в кафе вместе. Кип иногда приходит. Исключительно для вида. Иногда он наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку, и мне приходится сдерживаться, чтобы не отшатнуться от его прикосновения.
Он не смотрит мне в глаза, ни с кем не шутит, как раньше, и делает вид, что Тина и Нора не бросают в него кинжалы взглядами, прежде чем выбегает, сжимая в руке горький и подгоревший кофе.
Когда я одна ходила на ужин к Норе и Роуэну… что часто случалось – в другие дни была у Тиффани и Тины - Роуэн был задумчивый и говорил отрывисто всякий раз, когда речь заходила о Кипе. Но он был добр и нежен со мной. Больно видеть, что он способен быть таким со мной, своей женой и дочерью. Он служил вместе с Кипом, наверняка повидал кое-какое отвратительное дерьмо, но все же его человечность не уничтожилась.
Когда я не шаталась по гостям, Каллиопа приходила ко мне. Она быстро становилась еще одной моей лучшей подругой. Из-за моей истории болезни врач назначил несколько визитов, каждый из которых вызывал такой же стресс, как и предыдущий. Каждый заканчивался хорошими новостями и передышкой от беспокойства… по крайней мере, на несколько дней. Если Нора не могла прийти на эти приемы, Каллиопа ее заменяла.
Я хочу иметь возможность действовать самостоятельно. Черт возьми, я порвала отношения с жестоким и властным мужчиной, переехала через весь мир без всякой поддержки, пережила все эти годы в одиночку – я должна быть в состоянии сама сходить на прием к гребаному врачу.
Но не могу.
И мне не нужно этого делать.
Каллиопа мало что сказала о реакции Кипа на беременность, что меня удивило. Она известна как человек, умеющий подбирать слова.
Сначала подумала, это потому, что она предана ему. В конце концов, она знает его с детства. Сказала, что считает его братом.
Все остальные отвернулись от него, и я подумала, что она, возможно, проявляет к нему какую-то благосклонность, какое-то милосердие.
Но нет.
Она готовилась. И стала самой безжалостной из всех.
Я увидела это в первый же день, когда она пришла, после того как узнала обо всем. Мы сидели на кухне и разговаривали. Что ж, она готовила. Я сидела, потому что, даже если бы не была абсолютным профаном на кухне, не вынесла бы запаха овощей или мяса. Я стояла по другую сторону стойки, и свежий морской бриз дул в открытое окно, все равно боролась изо всех сил.
Кип вошел на кухню.
Я застыла, как делала всякий раз, когда он оказывался поблизости, не в силах контролировать свою реакцию.
Каллиопа, с другой стороны, не растерялась ни на йоту. Она продолжала говорить и ходить по кухне, даже не взглянув в сторону Кипа. Как будто его вообще не существовало.
Такое поведение продолжалось всякий раз, когда он был рядом.
Было холодное отношение, и что-то другое. Каллиопа сурово и начисто вычеркнула Кипа из своего мира.
Две дружеские связи разорвались.
Они дружили еще до моего появления в их жизни. Черт, казалось, они дружили с самого рождения.
Часть меня чувствовала себя виноватой из-за этого. Я стала катализатором. Но большая часть меня злилась из-за чувства вины.
Кип сам виноват, что друзья бросили его. Роуэн и Каллиопа были хорошими людьми, с твердыми ценностями и моралью.
Кип показал, что у него нет твердых моральных принципов, что он, возможно, не тот человек, за которого они его принимали. Он застелил свою постель16.
И больше не спал в моей.
«Ну и хорошо», – сказала я себе.
Вот только я не могу до конца признаться себе в этом посреди ночи, когда пялюсь в потолок, а телевизор гудит на заднем плане, заглушая тишину. Вот когда я становлюсь слабее всего. Когда ночь перетекает в раннее утро. Именно тогда мои страхи и прошлое смешиваются, сердце учащенно бьется, и все, чего я хочу, – это сбежать из собственного разума. Из собственного тела.
Секс с Кипом – был единственным способом, который успешно помогал в этом. Не другие мужчинами, заметьте. В противном случае я бы вытащила свою задницу из постели и отправилась в бар за два города отсюда, чтобы потрахаться, получить хоть какое-то облегчение — вот в каком я гребаном отчаянии.
Несмотря на то, что последние годы у меня не было особых проблем, осталось много демонов, и когда они становятся слишком громкими, я усмиряю их, как это делают большинство слегка расстроенных людей - выпивкой, походами по магазинам, едой, запойным просмотром ТВ и сексом. Не обязательно в таком порядке. И
не обязательно все сразу.
И даже если бы я сделала все это одновременно, не смогла бы полностью заглушить весь этот шум. Я уже пробовала. Перепробовала почти все.
Кип Гудман - единственный мужчина, который смог полностью вывести меня из себя, хотя бы на то время, пока его член был внутри меня - и он был чертовски хорош в этом восхитительное количество раз.
Так что да, иногда в темноте ночи я почти колебалась. Почти выбиралась из постели и прокрадывалась в его комнату.
Но для чего?
Я не вижу абсолютно никаких признаков того, что все еще нравлюсь ему. Нет, он совершенно ясно дал понять, что это не так.
И он мне не нравится.
Поэтому даже гормоны беременности и боль прошлого не могут побудить меня пойти выпрашивать его член. Ничто не заставит меня
сделать это.
Я не прошла и половины срока этой беременности, а следующие двадцать две недели разверзлись передо мной, как гребаная пропасть.
Я лениво размышляла обо всем этом, глядя в окно на океан и ковыряя чипсы с солью и уксусом, которые никогда не будут такими вкусными, как «Смитс» из Австралии.
Странно, что я не назвала это «домом».
Задаюсь вопросом, была ли Австралия когданибудь моим домом.
Дверь открывается и закрывается, и я подпрыгиваю.
Обычно слышу характерный хруст гравия под колесами его грузовика, возвещающий о его прибытии. И обычно я либо прячусь в своей спальне, надевая наушники, либо выхожу посидеть на улицу, пока мужчина, о котором идет речь, не скрывается из виду.
Но я не делаю ничего из этого.
Продолжаю есть свои чипсы за стойкой, внезапно разозлившись на то, что мне приходится ходить по яичной скорлупе в собственном доме.
Хуже того, это даже не мой гребаный дом, потому что им владеет гребаный Кип.
Придурок.
Что я хочу сделать, так это откупиться от него. Вот только я не в том положении, чтобы купить чертов дом за наличные, а мой нестабильный иммиграционный статус означает, что получить кредит, скорее всего, будет невозможно. И это при том, что у меня даже нет денег на первоначальный взнос. Все сбережения, которые были на черный день, остались сбережениями, потому что я слышала, что дети дорого обходятся.
Если бы я ожидала, что на данном этапе моей жизни у меня будет ребенок, я бы не была так равнодушна к своему образу жизни и своим финансам. Я бы экономила, вложила деньги, а не купила диван за пять
тысяч долларов - он просто сказочный и обнимает меня лучше, чем может любой мужчина, - в первом триместре я на нем и провалялась.
С тех пор как узнала, что бесплодна, ничего не делала. Таким образом, оказалась в ситуации, когда мне приходится полагаться на своего гребаного фальшивого мужа, чтобы сохранить крышу над головой и свою беременную задницу в городе.
Можно с уверенностью сказать, что я сердито посмотрела на него, когда он вошел в дверь.
Он дернулся, когда его глаза встретились с моими. Буквально дернулся. Как будто он так шокирован, увидев меня на моей кухне.
Или, может быть, он шокирован такой враждебностью. Пусть не удивляется.
Хотя у меня есть много отборных слов и обличительных речей, которые я репетировала, бросая в него, я держу губы поджатыми и не свожу с него глаз. Ни в коем случае не должна заговорить первой. Я ни за что не отступлю. Это мой гребаный дом, что бы там ни было написано в документах.
Кип быстро приходит в себя, у него пустое лицо, и он застигнут врасплох моим присутствием. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы вернуть себе то холодное самообладание, которое ранит меня гораздо сильнее, чем я могу признаться самой себе.
— Хорошо, ты дома, — бормочет он.
Дом.
Да.
Это мой дом.
И он все испортил.
— А где еще мне быть? — спрашиваю я, выхватывая чипсину из пакета и сердито хрустя.
Взгляд Кипа натыкается на пакет с чипсами, задержавшись там дольше, чем обычно смотрят на пакет с чипсами, прежде чем
вернуться ко мне. Или, что более уместно, в пространство чуть выше моей головы, поскольку он больше не смотрит мне в глаза.