Потому что он вонючий трус.
Хотя, к сожалению, от него хорошо пахнет. Даже сейчас, возвращаясь прямо с работы, покрытый строительной пылью и краской. От него пахнет грязью, мускусом и им самим. В эти дни мой нюх как у ищейки, и почти все запахи кажутся отвратительными. Что вызывает своего рода кризис, учитывая, что я работаю в пекарне, которая представляет собой великолепное сочетание запахов, обычно приятных, а теперь прямо-таки атакующих.
Но Кип. Кип. Конечно, он один из немногих существ, которые хорошо пахнут для меня - какимто странным образом собака Роуэна тоже в этом списке.
Кип не отвечает на мой саркастический и враждебный вопрос, хотя его челюсть напрягается. Вместо этого он сует руку в задний карман джинсов и кладет на кухонный стол блокнот.
— У нас будет система, — говорит он.
— Система? — я хмурюсь.
Он кивает один раз.
— Чего бы тебе ни хотелось, запиши это в этот блокнот, — он стучит по блокноту на стойке. — Я приготовлю эту чертову штуку, и ты ее съешь.
Я уставилась на него.
— Извини?
Он хмурится.
— Ты слышала, что я сказал.
— Я слышала, что ты сказал, — соглашаюсь. — Просто ни хрена не поняла, что это значит.
— Это значит, что ты наконец-то, черт возьми, будешь есть, —выпаливает Кип, явно ненавидя каждую секунду этого разговора.
Ненавидя каждую секунду пребывания в моем присутствии.
— Ты не готовишь, — продолжает он. — И, хотя ты часто бываешь у Норы, и она готовит, все равно в остальное время, ты нормально не питаешься, — он снова стучит по блокноту. — Итак, если у тебя есть страстное желание, дикое, как черт, мне все равно, запиши в блокнот. Я пойду куплю продукты, приготовлю, и ты, черт возьми, съешь это. Стейк, курица, вегетарианская лазанья, что угодно, черт возьми.
Приходит понимание. Я пялюсь на него - на его напряженную позу, на то, как он избегает смотреть мне в глаза, на исходящее от него напряжение, на новые морщины у него на лбу.
Он выглядит чертовски несчастным.
— Почему не уйдешь? — спрашиваю его.
Челюсть Кипа дергается.
— Что ты имеешь в виду?
Я кладу руки на столешницу, наклоняюсь вперед и пристально смотрю на него. Ни за что не стану избегать зрительного контакта, как этот бесхребетный придурок.
— Очевидно, это пытка для тебя, — говорю я. — Ты не очень хорошо скрываешь свою ненависть к сложившейся ситуации, или вообще не скрываешь. То же самое и с твоей неприязнью ко мне. На это ты не подписывался, — я указываю на свой живот, и Кип напрягается. — Да, — говорю я. — Это не было частью сделки. Ты не узник ни в этом доме, ни в этом браке. Ты можешь уходить. Разведись со мной.
Я уже бесчисленное количество раз подумывала о том, чтобы сделать то же самое. Зашла так далеко, что даже договорилась о встрече с адвокатом. Но передумала в последнюю минуту. Если бы я развелась с ним, то, скорее всего, подожгла бы заявку на получение грин-карты и свои шансы остаться здесь. Следовательно, вернулась бы
в страну, где у меня нет друзей и, возможно, бывший муж, затаивший обиду - в последний раз, когда он разговаривал со мной, то пообещал убить - беременная и без особых перспектив.
Как бы сильно я не хотела жить с этим сварливым ублюдком и продолжать теперь уже болезненную сделку, у меня нет вариантов.
Теперь мне нужно думать о ребенке, который собирался выжить в «негостеприимной среде» моей утробы.
Кип, вероятно, тоже думал об этом. Я не умею читать мысли, но уверена, что именно это увидела на его лице в тот момент, когда рассказала ему. Убежать. Бросить меня.
Но он этого не сделал.
Он вернулся, чтобы совершить благородный поступок.
Ну, почти благородный поступок.
И это сбивает меня с толку. Я знаю, что он человек слова, что обязывает его ко многим вещам, таким как этот брак. Но опять же, беременность и пожизненная ответственность за ребенка не входили в первоначальное соглашение.
— Развод не обсуждается, — говорит он напряженным голосом.
— Я никуда не собираюсь уходить. По крайней мере, не сейчас.
— Конечно, — говорю я. — Пока я не рожу.
Его рука сжимается в кулак поверх блокнота. Он гребаный сгусток ярости. Клянусь, если я поднесу его слишком близко к огню, он взорвется к чертовой матери.
— Просто запиши это в гребаный блокнот, — ворчит он и мчится прочь.
— Еще двадцать две недели, — говорю я себе, хватая пакет с чипсами, откидываясь на спинку стула и чертовски ненавидя себя за то, что теперь мне захотелось вегетарианской лазаньи.
Глава 13
«Запеканка дорито»
Хотя это идет вразрез со здравым смыслом и всеми правилами, касающимися обиды на придурковатых папаш, я написала пожелание в гребаном блокноте.
Это не моя вина.
Я три месяца извергала гребаные кишки и выживала на спрайте, тостах и крекерах «Ритц». Мне нужно многое наверстать. К тому же голод, который я испытываю, живет сам по себе. Малышу наплевать на обиду, которую я затаила. Все, что его заботит, — это умение его отца прекрасно готовить.
Он приготовил. Все, что было написано в списке. Даже то малоизвестное дерьмо, которое я написала просто для того, чтобы поиздеваться.
Мы с Норой едим запеканку «Дорито», которую он оставил в холодильнике сегодня утром. Я не видела, как он готовит рассчитывает время, как фокусник, - но в холодильнике теперь всегда есть еда. Он переполнен. И не только тем барахлом, которое я заказываю. Здоровая еда там тоже есть.
Ягоды - все вымытые и в цветочных коробочках для хранения, которые я купила с благими намерениями мыть фрукты, потому что читала обо всех пестицидах, которыми эта страна опрыскивает овощи, но потом забыла о них или была слишком ленива. Морковные палочки.
Маленькие кусочки омлета, которые выглядят - и на вкус точь-в-точь как в Starbucks.
Я ем лучше, чем когда-либо в жизни. И благодаря этому, а также волшебству второго триместра, снова чувствую себя человеком.
— Могу говорить всякую чушь о многих блюдах американской кухни, но эта запеканка - одно из величайших достижений вашей страны, — говорю, отодвигая свою тарелку и с завистью глядя на бокал вина, который я уговорила Нору выпить.
— Тебе не обязательно оставаться с ним, — говорит она, хмуро глядя на тарелку, которую только что вымыла. О мастерстве Кипа многое говорит то, что две женщины, затаившие на него злобу, принципиально не могут отказаться от его стряпни.
— С Кипом? — притворяюсь невежественной. Конечно, я знаю, о ком она говорит. В моменты, когда она говорит о Кипе, у нее появляются особое выражение лица и тон. Ее губы плотно сжимаются, брови хмурятся, ноздри раздуваются. Но она старается не говорить о нем или с ним самим. Но Нора физически неспособна полностью игнорировать человека. Поэтому, она здоровается с ним и изо всех сил старается не хмуриться.
Он почти не показывается, когда она здесь.
И когда ее нет тоже.
— Да, с Кипом, — морщит нос, произнося его имя так, словно оно оскорбительное. — Ты можешь вышвырнуть его вон. Разведись с ним.
Я не прочь. Если бы ситуация была обратной, и моя лучшая подруга вышла замуж, залетела, а ее муж стал вести себя как полный придурок, я бы подожгла его машину.
Тогда я бы посоветовала ей развестись с ним.
Как будто это легко.
Да даже обычный развод - непростое дело.
Если бы существовала такая вещь, как обычный развод.
— Я не могу выгнать его или развестись с ним, — честно говорю ей, рассматривая противень запеканки.
— Можешь, — возражает она. — Если ты беспокоишься о том, что станешь матерью-одиночкой, то не надо, потому что я буду рядом с тобой.
— У тебя есть дочь, — отмечаю я, кивая на ребенка, спящего в автомобильном кресле, которое стоит на кухонном столе. — Ты вроде
как должна сосредоточиться на ней. На бизнесе.
— Я могу делать многое одновременно, — говорит она. — Чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня. Ты была рядом со мной на протяжении всей беременности и родов. Что было отвратительно.
— Это не было отвратительно, — возражаю я, вспоминая тот день, когда Ана Деррик появилась на свет. Это было прекрасно и тяжело для меня одновременно.
Щеки Норы вспыхивают.
— Я обделалась, — театрально шепчет она.
Я усмехаюсь.
— Все какают.
— Ты нет, — обвиняет она. — Держу пари, ты этого не сделаешь.
— Я обделаюсь только ради тебя, — говорю ей, похлопав по руке.
— Спасибо, — отвечает она, поднимая свой бокал с вином, чтобы сделать большой глоток. — А теперь вернемся к Кипу. Я
понимаю, что у него есть проблемы, но это не значит, что он смеет бросать свою жену.
Хмуро смотрю на нее. И снова это намек на то, что она знает то, чего не знаю я.
— Что ты имеешь в виду под «его проблемами»?
Нора наклоняется, чтобы проверить Ану.
— Ну, он служил вместе с Роуэном, — говорит она. —Насмотрелся всякого дерьма, а потом пытался вылечиться, став бабником, — она гладит спящую Ану по лицу. — За короткий промежуток познакомился с тобой, влюбился и женился. Уверена, что для него это был своего рода трудный переход, потому что мужчины слабые существа, которые, похоже, не справляются с переменами и ответственностью, — она поворачивается ко мне. — Но у него было
много времени, чтобы привыкнуть к этому, взять себя в руки и быть рядом с тобой. Он этого не сделал.
Я поджимаю губы, пытаясь не обращать внимания на жгучую боль в животе, которая появилась с тех пор, как Кип узнал о беременности.
— Он этого не сделал, — соглашаюсь я.
— Ну так разведись с ним.
— Это не так просто, — пробую я снова.
Нора осматривает меня с озабоченным выражением на лице.
— Ты мне чего-то не договариваешь.
Мои щеки пылают, и я встаю, чтобы положить себе еще запеканки не только потому, что хочу есть, но и потому, что не могу сидеть перед подругой и лгать ей в лицо.
— Я ничего не скрываю, — говорю, накладывая себе на тарелку здоровую порцию. — Возможно, мы быстро вступили в этот брак, но я не собираюсь быстро разводиться, — кладу руку на живот. — Хорошо это или плохо, но я ношу его ребенка, и если он родится…