— Я знаю, что технически, теперь моя очередь откровений, —сказала я, нарушая тишину. — Но ты расскажешь мне о них? Габби и
Эвелин?
Руки Кипа крепче сжались вокруг меня, когда я произнесла их имена.
— За последние несколько месяцев я слышу их имена чаще, чем за последние пять лет, — пробормотал он, уткнувшись носом мне в шею и потирая живот.
Я поджала губы, новость не стала для меня сюрпризом. Кип, которого я знала до того, как мы поженились, был беззаботным, самоуверенным и законченным распутником. Тот Кип не намекал на трагическое прошлое. Ни капельки.
Потребовалось бы довольно сильное отрицание, чтобы заштукатурить такую толстую внешность. Мне было интересно, думал ли он вообще о них за пять лет.
— Если это слишком… — сказала я, не желая давить на него. Я
все еще была напряжена из-за того, что он закрылся от меня.
— Это слишком, — сказал он. — Но именно поэтому я должен сказать тебе. Мне нужно дать тебе повод доверять. Узнать меня, — он погладил меня по волосам.
— Мы с Габби влюбились в старших классах, — объяснил он. —Она была милой. Ей нравилось жить в нашем маленьком городке. Но она также была бунтаркой, — я слышала улыбку в его голосе.
Несмотря на то, что она была мертва, маленькая часть меня завидовала Габби. За то, что она существовала в прошлом Кипа, за то, что умерла, потому что в его памяти она всегда будет идеальной, и он никогда не сможет испытывать ко мне таких чувств, какие испытывал к ней.
Крайне грубая и горькая мысль, но она вертелась у меня в голове.
— Она была девушкой, которую все хотели, и лишь мне удалось ее заполучить, — сказал он. — И… Эвелин, — он выдавил ее имя, и после это прогремел гром, словно подчеркивая.
— Она была идеальна, — сказал он. — У нее были голубые глаза. Темные волосы от матери. Она была любопытной. Любила ужастики.
— Ужастики? — удивленно спросила я.
Он усмехнулся. Это был теплый звук.
— Да, она любила зомби, вампиров — чем страшнее, тем лучше.
Бесстрашная.
Его обожание дочери было ослепительно очевидным. Его погибшей дочери.
— Я сломался, когда они умерли, — прошептал он. — Разорвался на кусочки, которые больше не подходили друг к другу. Я хотел умереть. Много раз хотел, чтобы это произошло.
Мне пришлось проглотить сдавленный всхлип при одной только мысли о том, что Кипа не существует в этом мире. Ему удалось пережить это. Я кое как держала себя в руках, слушая это.
Кип погладил меня по животу.
— Роуэн спас мне жизнь, — сказал он. — И Каллиопа. Их семья, — он прислонился головой к моему виску. — Моя мама пыталась.
Черт, она пыталась. Она хотела сохранить им жизнь ради меня. Она хотела запомнить их, увековечить их память. И я чертовски ненавидел ее за это.
Я услышала ненависть к себе и сожаление в его голосе.
— Вот почему я ушел в отставку — слишком поздно — и вот почему переехал сюда, — он прочистил горло. — Мы переехали сюда, — поправил он. — Роуэн поехал со мной точно так же, как пересек со мной океан в гребаную зону боевых действий. Он хороший человек.
— Ты тоже, — мягко сказала я ему, услышав то, что он оставил недосказанным.
Он снова погладил мой живот, и наша дочь лягнулась, как бы подтверждая мою точку зрения.
— Нет, — возразил он. — Посмотри, что я с тобой сделал.
— Ты имеешь в виду, обрюхатил? — спросила я, поддразнивая своим тоном.
— Обрюхатил и оставил разбираться со страхом и травмой от всего, что было раньше, — поправил он.
Я вздохнула.
— Ты преуспел самобичевании, — сообщила я ему. — Ты здесь.
Мы здесь. Пребывание в прошлом только отравляет будущее. Поверь, я знаю. И все еще работаю над этим.
Кип не ответил, а буря продолжала бушевать.
— Спасибо, — прошептала я. — За то, что рассказал.
Он поцеловал меня.
— Спасибо, что простила меня, — гром прогремел снова. — Ты простила меня, не так ли, женушка?
— Да, — сказала я без колебаний. — Я простила тебя.
Это правда. Но мы еще не выбрались из леса страхов. Я это чувствовала.
Глава 22
«Грин-карта»
Я была счастлива, когда получила письмо.
Для меня это не чуждая эмоция. В целом я была счастливой девушкой. До этих гребаных американских горок.
Я пообещала себе не позволять Эммету иметь надо мной власть и превращать меня в какую-то покрытую шрамами тихую женщину, парализованную страхом. На самом деле, я пошла другим путем. Я
жила дикой жизнью с тех пор, как приехала в США. Самозабвенно ныряла в новые места и к новым мужчинам. Но всегда держала их на расстоянии вытянутой руки из-за него. Из-за страха, который он во мне породил.
Теперь этот страх вызывал не Эммет. А мой выпирающий живот.
Похожая на человека фотография сонограммы на нашем холодильнике.
Идеальная детская. Кип, разговаривающий с животом каждую ночь. У
нашей маленькой девочки было много сил. Творить, давать мне все или забирать.
С этим было трудно справиться.
Поначалу слишком.
Но теперь я позволила себе погрузиться в это.
В то утро я бросилась к почтовому ящику.
Я надеялась, что в нем упаковка австралийских угощений, которую прислал мне мой единственный оставшийся австралийский друг. Он был единственным человеком, с которым я поддерживала связь. Он вырос в таких же обстоятельствах, как и я. На самом деле хуже. С пьяным отцом, который к тому же оказался гомофобом, поэтому выбивал все дерьмо из своего сына.
Эндрю никогда не скрывал, что он гей, даже когда отец избивал его или придурки в школе обливали его дерьмом — хотя некоторые потом тайно трахались с ним. Он проделал свой путь в пиар-компании, теперь фактически управлял этим гребаным заведением и был замужем.
Мы время от времени общались, и он был единственным человеком, который знал меня с детства. Знал всю мою историю.
И присылал мне посылки, хотя мы не виделись много лет, потому что я была слишком труслива, чтобы мне напоминали о прошлом.
Это была не посылка.
А официальное письмо с печатью правительства США.
Моя рука дрожала, когда я открывала его, уже зная, что в нем содержится.
Одобрение.
Грин-карта.
Вот оно. То, что мне было нужно. То, с чего начался весь этот брак и последующая беременность.
То, что давало мне уверенность — по крайней мере, на несколько лет. Но наш юрист заверил меня, что независимо от того, каким будет наше семейное положение через несколько лет, наличие ребенка, бизнеса и дома на мое имя — все это позволит сохранить мой статус.
Кип не знал, что у меня была личная встреча. Ему не нужно.
Но это он должен узнать.
Потому что это конец нашего брака.
***
Было заманчиво, действительно чертовски заманчиво, засунуть письмо и Гринкарту в ящик для мусора и притвориться, что я их никогда не получала. Но на самом деле это не очень хороший долгосрочный план. Избегание проблем только усугубляло их.
Лучше сорвать пластырь и все такое.
Хотя я еле волочила ноги, когда шла от почтового ящика обратно в дом. И в последнее время я и так передвигалась довольно медленно.
Кип назвал мою походку «ковылянием» один и только один раз.
Хотя он был далеко не настолько глуп и не настолько храбр, чтобы произнести это слово снова, становилось совершенно ясно, что в эти дни я действительно ковыляла, а не ходила. А так ковылять еще месяц.
Не то чтобы я жаловалась. Каждое новое недомогание, каждый толчок в ребра или в мочевой пузырь были просто очередным напоминанием о том, что это происходит.
По крайней мере, ребенок скоро появится на свет.
Оставалось только гадать, что будет со мной и Кипом.
— Я знаю, что в последнее время ты помешана на сахаре, —крикнул Кип, когда я зашла, — но я подумал, что Нора позаботилась
об этом. Хотя я давненько не готовил эти пирожные.
Я вошла на кухню как раз в тот момент, когда он вынимал противень из духовки. Повсюду пахло выпечкой, и, несмотря на газы в животе, у меня потекли слюнки. Казалось, ничто не могло утолить мой голод в эти дни, даже надвигающийся распад моего брака.
Может брак действительно распасться, если он с самого начала не был настоящим?
— Вот оно, — я постучала по конверту, жалея, что не могу отложить передачу этой информации и сначала насладиться выпечкой.
— Твой выход из этого брака и этой ситуации.
Кип нахмурился, вытирая руки кухонным полотенцем, прежде чем прочитать письмо. Он довольно быстро застыл, ничего не сказав.
Мое сердце упало.
Почему я надеялась на что-то другое?
— Дело сделано, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Конечно, это будет выглядеть очень сомнительно, если мы сразу подадим заявление, так что нам придется на некоторое время разойтись, нести какую-то чушь о пространстве, или сознательном расходе, или как там, блять, называют это в наши дни.
Ох, как же хотелось выпить.
Еще один месяц.
Я выпью текилу в родильной палате.
— Через какое-то количество времени мы разведемся, —продолжила я. — Не знаю, каковы твои планы на будущее, но я буду платить тебе ежемесячно, чтобы в конечном итоге выкупить у тебя дом, — я оглядел единственный дом, который у меня когда-либо был.
Место, где я хотела растить свою дочь.
— Хотя, вероятно, это растянется на пятьдесят лет, —усмехнулась я, думая о том, сколько Кип заплатил за коттедж на берегу моря в штате Мэн при нынешних ценах.
Моя рука потянулась к животу, и я по-прежнему не смотрела на Кипа. У меня ни за что не хватило бы на это смелости.
— Я не знаю твоих планов относительно ребенка теперь, когда ты… — я хотела сказать «одумался», но это прозвучало бы немного горько. — Передумал, — сказала я наконец, глядя на бушующий океан за окнами. — Я не стану скрывать ее от тебя. Ты может видеться с ней, когда захочешь… если захочешь.
Я не знала, что еще сказать. Я просто стояла посреди своей кухни, глядя на волны и вдыхая запах выпечки, которую Кип испек мне в первый день нашего брака и, вполне возможно, в последний.