– Вполне рабочая гипотеза, не хуже прочих. Пиво еще будешь?
– Конины бахни, друж-жище, а то меня вер-р-р-толетит, – маркиз держится за стопку, чтобы не свалиться с высоченного табурета. Не самая надежная опора…
– Наливай, – благосклонно соглашаюсь я. Бредни бреднями, а пиво не терпит пустой посуды. – Я не шибко разбираюсь в химии, но так меня торкало исключительно с абсента. Лет двадцать пять тому назад.
– Ты не пьянеешь, – когда кружка осушена до дна, я проявляю чудеса наблюдательности.
– Фантомы совсем не берут меня, – Химик горестно трясет патлатой головой. – Я хочу нажраться и обо всем забыть, жаль, что не умею напиваться воображаемым алкоголем…
– А у меня с коллегой неплохо получается, – я бью Сумасшедшего Люка по спине – эта дорвавшаяся до коньяка пьянчуга уже спит, упав на стойку, – но он даже не реагирует. – Кстати, а кто так ловко воображает настолько восхитительное чешское пиво? Я бы пожал талантливому фантазеру его талантливую конечность!
Если не можешь убедить безумца в его безумии, просто подыграй ему. И сам развлечешься, и придурку сделаешь приятно.
– Можешь пожать руку самому себе, – молодой в открытую хамит или это часть его бреда? – И поблагодарить свои воспоминания, в точности сохранившие вкус любимого напитка.
– Химик, я запутался.
– Это ничего, – бармен вопросительно смотрит на опустевшую неизвестно в какой раз кружку. – Еще?
– Конечно!
– Вы любите музыку? – пенный напиток приятно плещется в тяжелой керамической кружке – это ли не лучшая музыка для измученного долгой дорогой путешественника? Но на всякий случай уточняю:
– То, что грохочет на танцполе, я за музыку не считаю. На уши шибко давит.
– Нет-нет, – хозяин странного заведения спешит меня успокоить. – Я про настоящую… Вы упоминали про время, желаете послушать музыку из вашеговремени?
– Например? – от волнения становлюсь немногословным. Гребаный апокалипсис лишил меня многого, одна из сильнейших потерь – любимые мелодии и песни.
– Би-2, Наутилус, Сплин, Depeche Mode, Prodigy… – он монотонно перечисляет близкие моему сердцу названия. Вот ведь стервец, ни одного промаха! – Linkin Park, Rammstein…
– А я желаю Кар-мен! – пьяный в дым Зулук с трудом открывает голову от стойки, шатаясь встает. – Хочу Кар-мен!
Его тело выписывает нереальные па, никак не желающие складываться в танец, но маркиз счастлив, он орет во все горло:
Эй, танцуй веселей рок индийских королей!
Это Бомбей-буги, буги-вуги Бомбей![23]
Волшебник Химик незримым движением делает счастье Зулука чуть более полным: изо всех колонок льется до боли знакомый и ни фига не забытый за кучу лет Лемохо-Титомировский вокал:
Ночь за моим окном
Харе-харе-ху!
Снова снится восточный сон
Харе-хере-ху!
Падишах
Пригласил в Бомбей меня.
Твою же мать! Разве есть у меня хоть один шанс усидеть на месте?! Ни малейшего! Мы скачем с маркизом как сумасшедшие (в его случае, без всякого «как»), целиком отдаваясь ностальгии и бесхитростному ритму из детских девяностых. Старинные мелодии идут без остановки, выматывая нас – я мокрый до нитки, пот струится по лицу и по спине – но мы не сдаемся, слишком долго молчал вселенский радиоэфир, слишком тягостной была его тишина. Вокруг нас собирается толпа, каждый стремится урвать свой кусочек призрачного счастья…
– Солдатик, – кричит мне в ухо Зулук. – Предлагаю срочно восполнить дефицит жидкости в организме! Смерть от обезвоживания – мучительная штука.
– Скорее, от обесконьячивания!
Он не спорит, и мы решительно отправляемся за добавкой.
Безотказный бармен с легкостью решает наши проблемы с влагой. И заодно переключает трек на лиричного Бутусова:
Девятый скотч за одну эту ночь,
Нам уже никто не в силах помочь.
Лед в стаканах стучит все быстрей и быстрей.
Девятый скотч за одну эту ночь,
Пол из-под ног уносится прочь…
Ноги не держат меня, но петь я еще могу! Да и Зулук молчать не будет:
– Девяяяяятый скооооотч! Девяяяяятый скоооотч!
Все плывет перед глазами, я тупо пялюсь на спину спящего маркиза, но и она плывет… Предатель.
– Вставай, Люк, я твой отец! – мне так нравится эта фраза, вот бы еще вспомнить, откуда она… За беспамятство ответит Зулук – открытой ладонью стучу ему по хребту. – Не спать, сссука!
Сумасшедший Люк смотрит на меня соответствующими глазами. Муть и туман поселились в его зеркале души… Он что-то хрипит, наверняка, обидное – я не слышу, но обязательно должен услышать! Это послание, это весть с темной стороны Люка!
– Что?
– Пррр…
– Громче, друг! Я здесь!
– Порвв… Порвал… Пр…
– Что порвал?
Внезапно бессвязный хрип прорывается на волю и превращается в песню:
– Порвали! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь!
Я хочу спросить, точно ли он поет про парус, но не успеваю. Пол из-под ног уносится прочь…
Ай-ай-ай-ай-ай, убили негра!
Ай-ай-ай-ай-ай, ни за что!
Ай-ай-ай-ай-ай, убили негра, убили!
Ай-ай-ай-ай-ай, а потом он встал и пошел[24].
Какой же у маркиза противный голос, особенно, когда он причитает…
– Зул, будь другом, заткнись нахрен!
Похмелья нет и в помине, но неизвестно с чего проснувшееся чувство прекрасного мешает мне насладиться дурацкой песней в идиотском исполнении.
– Солдатик, здоровье поправишь?
Открываю глаза, перед моим лицом маячит лоснящийся от удовольствия фейс Зулука. Судя по всему, он уже поправился.
– Я не похмеляюсь. Лучше скажи, долго… долго меня не было?
– Ты забыл, здесь нет времени, – довольный маркиз тычет ногтем в циферблат наручных часов. – Погляди сам.
Я послушно гляжу. Секундная стрелка тяжело взбирается по дуге от «девятки» к «двенадцати». Достигнув апогея, облегченно падает вниз, мимо «тройки», и по инерции пролетает «шестерку». Выдыхается на «десятке» и обессиленно рушится вниз циферблата.
– А где минутная стрелка? И часовая?
– Это риторический вопрос, – Сумасшедший Люк прячет часы под рукавом. – Где-то на стене, когда она еще была, висели электронные «ходики», они дурковали не меньше механических.
Оглядываюсь вокруг, бар изменился до неузнаваемости, кроме барной стойки – той же самой – и бармена Химика – все стало другим. И без того небольшое помещение ощутимо сузилось, потолок опустился метра на полтора, интерьер заметно помрачнел, классика уступила место… Блин, не разбираюсь я в стилях! Все, что знаю: до этого было веселее, а сейчас наступил какой-то подвально-кирпичный беспросвет.
– Мы вчера бухали не здесь, – Капитан Очевидность, живущий во мне, берет слово.
– «Вчера» и «здесь» – субъективные понятия, – бармен с улыбкой протягивает мне чашечку дымящегося чая. С лимоном. И кусочками сахара. За эти сокровища можно купить половину свердловского метрополитена! Вру, конечно, но почему бы не порадовать себя крохотной ложью в месте, целиком состоящим из лжи. – Истинны только «мы» и «бухали».
– «Бухали» – это прошедшее время, которое ты, помнится, отрицаешь!
– Нельзя отрицать того, чего нет, – рядом с чашкой Химик ставит блюдце с чизкейком. Теперь я могу выкупить весь Екатеринбург! Кто-нибудь, засвидетельствуйте сделку… Хотя зачем мне вымирающий город? Отпиваю чай, смачно прихлюпывая, ложкой расковыриваю драгоценный десерт. И наслаждаюсь сделанным выбором: чай настоящий, из несуществующего прошлого (пусть Химик подавится моими каламбурами!), а вкус чизкейка пробуждает невольные ассоциации с прилагательным «райский». Здравствуй, Нирвана, я уже в пути.
– Ну, если тебе так нравится думать, то за бесплатную еду и питье я готов разделить твое безвременное мнение! – да, это малодушно, но за чай и чизкейк, а также алкоголесодержащее прочее, Платон становится дороже любой истины! Да, я не Аристотель и не Коперник, я трусоватый и практичный, любящий попить и поесть Галилео Галилей! Могу бунтовать шепотом в укромном уголке: «А все-таки наш бармен крэйзи!»
– Вчерашняя акция по халявному пойлу еще в силе? – вот он, мой скрытый «галилео-галилеешный» протест с подковыркой.
– Акция не вчерашняя, – бдительный Химик не поддается на провокацию. – Она бессрочная. Всегдашняя.
Ну и ладно, зато слова эти ласкают слух: бесконечное море бухла, у которого нет ни начала, ни конца!
– Друг Зулук, ты готов ко второму раунду?
Маркиз скалит зубы:
– Настоящий мужик между первым и вторым раундом перерывы не делает! – в его приподнятом в мою честь стакане плещется вискарь, резкий, сильных запах которого ударяет по ноздрям и… пьянит.
– Химми, я сейчас захлебнусь слюной, накапай и мне чего-нибудь живительного! – к черту чай, праздник продолжается.
Сегодня – или в местном летоисчислении «всегда-никогда» – мы пьем виски. Все втроем. Удивительное алкоголическое единодушие!
Нашу синюшнуюидиллию лишь изредка нарушают другие посетители: каждый заказывает то, что хочет, и никто не ведает отказа – бармен для всех находит нужный напиток. Мое внимание привлекает блондинка, цедящая мартини в полном одиночестве, – Химик выдал ей литровую бутылку и ведерко льда, видимо, сразу на весь вечер.
– А как у вас обстоят дела с развратом? – прямолинейный, как извилина в его башке, Зулук опережает дипломатичного меня с давно назревавшим вопросом.
Химик не выказывает совершенно никаких эмоций:
– Без проблем, но эту, – быстрый кивок в сторону блондинки, – не советую. Она бот.
– Кто она? – удивленно переспрашивает маркиз. – Готт?
Зулук старенький, если и не по годам, то по мироощущению точно. Ему простительно не знать компьютерного термина, обозначающего ненастоящего человека.