Милая Бандеролька!
Извини, что называю тебя так только сейчас и что не называл раньше. Почему-то мне кажется, что скоро я погибну и что будущего у нас с тобой нет. Может быть, это – только дурное предчувствие, а может – оправдание для моей трусости, ведь я до сих пор не могу тебе признаться в том, что ты для меня – не только друг.
В любом случае, я надеюсь, что когда-нибудь ты это прочитаешь, а может быть, я наберусь храбрости и прошепчу эти слова тебе на ушко.
Ты мне нужна. Я тебя лю… /зачеркнуто/
А, ладно. Проехали. Никогда я тебе этого не скажу, и никогда письмо не отдам, потому что стыдно быть таким трусом и слюнтяем.
О чем бы я хотел с тобой поговорить, если бы ты была рядом? Знаешь, как ни странно – об истории. Я много думаю о том, что привело к Катастрофе, и о том, что мы все-таки выжили и пытаемся возродить цивилизацию.
Ты ни разу не задумывалась, Бандеролька, как возник наш клан? Нет, конечно, не задумывалась. «Секретные технологии, манипуляция с генетическим кодом, остатки интеллектуальной элиты», – Филателист нам всем это рассказывал.
А я решил копнуть глубже и подкатил к нему с прямым вопросом – ну, ты же меня знаешь, язык без костей и вагон наглого обаяния, да, я такой. Филателист, признаться, удивился, и рассказал любопытное. По крайней мере, меня это натолкнуло на определенные раздумья, может быть, натолкнет и тебя.
Технологии по изменению генов существовали еще до Катастрофы. Ученые, занимавшиеся этим, были, в общем-то, вне закона: такие игры с природой не поощрялись ни одним из существующих в мире правительств. Поэтому все разработки велись подпольно, как и эксперименты с управляемыми мутациями.
Филателист был в группе разработчиков, правда, лаборантом. Он учился на генетика и собирался посвятить любимому делу всю жизнь.
Когда началась война, разработчики принялись спасать самое дорогое – свои знания и эксперименты. Наверное, тогда у Филателиста и зародилась идея создать новое общество – в хаосе первых лет, когда правительства сгинули. Нам даже сложно представить, что тогда творилось, но именно в это время был создан наш клан – учеными и авантюристами. Филателист был самым молодым в команде. Представь, Бандеролька! Кругом – смерть, излучение, разруха, а он мечтал о новом мире!
Короче.
У него был старший товарищ и наставник, Роман Абрамов, к сожалению, не доживший до наших дней. Он всему Филателиста и научил. Вместе они решили перебраться из своего подпольного института где-то на материке (где – я не запомнил), погрузили оборудование и записи в машины и поехали. В Крым – не знаю, почему, может, воспоминания молодости…
У меня волосы на голове дыбом встают, когда я представляю это путешествие.
Костюмы радиационной защиты они достали, но старые. Машины у них были самые обычные – бензин еще не выдохся, и двигатели мощные. Так вот: все горит, на землю не снег сыплется – пепел, пить воду нельзя, под открытым небом находиться нельзя. Где была цивилизация – руины. Остатки военных сил пытаются что-то делать, но – тщетно. Люди – больные, умирающие, в язвах, без волос, голодные. И дети. И старики. Они, говорил мне Филателист, первые ушли в мир иной – самые слабые. Животные, опять же. Напомню: обычные животные, как в старой хронике или на картинках. Филателист говорил, плакал над собакой – она охраняла труп хозяина, сама едва живая, вся в струпьях.
Кое-где уже начался каннибализм. Филателист говорил: счастье, что доза облучения была высокой, и что многие погибли в первые же дни и недели, иначе человечество было бы уже не спасти. Иначе бы жители городов попросту сожрали друг друга.
Они ехали и не видели выхода. Они путешествовали через рукотворный ад, и казалось, что так будет всегда. Роман Абрамов предполагал, что фон снизится и радиоактивная пыль осядет, но и подумать не мог, что до этого доживем – людьми. То, что встречалось им по дороге, наталкивало на единственную мысль: человечество получило по заслугам.
Наверное, им было очень страшно и крайне одиноко, и они беседовали целыми днями, сменяя друг друга за рулем. Я не знаю, сколько они ехали, кстати, Филателист говорил – вечность. И постепенно вырисовывалось, что они будут делать: создадут базу, отберут детей, повысят устойчивость. Так и разработали программу.
И философию. То, что все мы знаем и с чем соглашаемся.
«Мы с тобой – как почтальоны, – пошутил как-то Роман Абрамов, – везем письма». У них, и правда, был полон багажник важных бумаг. А почтальон по-украински – листоноша. Вот.
Они не знали, что Крым – уже остров: связи не было, радио не работало, и эта штука, Филателист еще жаловался, как ее не хватает, «сеть», тоже не работала (чем бы она ни была, и не спрашивай – мне объясняли, я не понял, дикость и только).
Они собирались попасть на остров по перешейку. Но этого пути попросту не было, и все вокруг лежало в руинах из-за землетрясений и бомбардировок.
Нашлась моторная лодка. Они выгрузили все из машины и поплыли – кажется, их мечта о спокойном месте стала своего рода одержимостью, и логика уже не работала. Они понимали, что Севастополь, скорее всего, разрушен, что к морю вообще вряд ли стоит соваться, и осели в Джанкое.
Никакой крепости, конечно, и в помине не было. Ничего не было – ни еды, ни воды. Как ни странно, помощь пришла, откуда не ждали – аборигены прониклись симпатией к чужакам, тем более у Романа и Филателиста были противорадиационные препараты и кое-какие наработки.
Они, конечно, не могли вылечить взрослых полностью. Но… могли повысить сопротивляемость детишек. Благодарные матери и отцы готовы были с последним расстаться, только бы малышам помогли.
И как-то так получилось, что к ученым вернулась вера в человечество. Наверное, они полюбили детей, с которыми занимались, и решили: эти достойны жить в хорошем, добром и новом мире.
Понимаешь?
Наш клан начался с авантюры и страдания и создан был, извини, через любовь. Черт, опять я об этом… Ну да ладно.
Роман Абрамов вскоре умер, потому что все новые эксперименты по наведенной мутации они с Филателистом сначала ставили на себе, и не каждый опыт шел на пользу. А Филателист остался, окружил себя единомышленниками и построил Цитадель.
Крым – мой дом, Бандеролька. Не только Джанкой, весь Крым. Листоноши – моя семья.
Но все чаще я задумываюсь: это вовсе не признак щедрой души, скорее – эмоциональной скупости. Мой дом – мир. Весь этот мир, выживший, выстоявший и очень опасный. Такой большой. И все люди в нем – наша семья. Как ни странно это звучит для мутанта.
Мне почему-то кажется, Бандеролька, что ты меня понимаешь.
Что Киев, Минск, Москва, города Европы – не дальше от нас, чем Севастополь и Балаклава. Не в географическом смысле, в моральном. Почему мы зациклились на Крыме? Мы сильные, нас – много, и мы делаем вид, будто нас на нашем острове ничего не касается, кроме стычек со степняками и вот еще этих адептов секты Серого Света.
А сколько ТАМ сект? Сколько там «степняков»? И есть ли там листоноши, Бандеролька?
Вдруг там кто-то нас ждет, вдруг кто-то страдает от одиночества, как страдали Роман Абрамов и Филателист, которого тогда звали по-другому. Естественно, я спросил, он ответил: просто очень любил марки, вот и прикрепилось.
Если предчувствие меня не обманывает и жить осталось недолго, я хочу… Посмотри мир, Бандеролька. Нехорошо перекладывать на других свои ожидания, но проживи этот мир – за меня.
Помогай всем, до кого дотянешься. Это – наш дом, другого не будет, нет у нас другой планеты, и нам тут жить.
Ну вот.
Перечитал, и самого скрутило от пафоса.
Ты уж извини, подруга.
Хотя чего – извини? Не отдам я это письмо…
Бандеролька прижала листочки к груди и прошептала:
– Я все поняла, Пошта, правда, я все поняла. Я постараюсь.
Эпилог
Огромная стальная птица разрезала облака, словно раскаленный нож – масло. Треугольный силуэт бросал на землю хищную тень, а мощный рев двигателей заставлял в ужасе разлетаться и разбегаться всех мутантов от мала до велика. Даже огромный птеродактиль, привыкший считать себя хозяином небесных просторов, испуганно метнулся к земле и постарался как можно быстрее укрыться в недрах полуразрушенного высотного здания.
– Далеко еще? – спросила Бандеролька в микрофон своего шлема.
Телеграф, единственный пилот клана Листонош, способный управлять похищенным у Легиона самолетом, неопределенно пожал плечами.
– Судя по показаниям, лететь еще чуть больше двадцати минут. Но тут нужно учесть, что в небе полно всякой гадости. Да и видимость ни к черту…
Бандеролька согласно покивала, задумчиво глядя из-за стекла иллюминатора на проносящуюся под брюхом самолета землю. Исковерканные, искореженные многокилометровыми воронками от взрывов пустынные земли. Руины городов, застывшие вереницы проржавевших остовов автомобилей на дорогах. Руины и пепел. Пепел некогда великих империй.
Ради чего все эти разрушения и войны? Ради того, чтобы к власти пришли такие маньяки, как Командор или Ферзь? Уничтожить миллиарды людей ради призрачной власти над горсткой выживших? Безумство.
Бандеролька поймала себя на мысли, что все чаще она начинает смотреть на мир с точки зрения Пошты. Так же, как и он, она не всегда понимала, для чего спасать этот мир, требуется ли ему это спасение. Но всякий раз, как и ее погибший возлюбленный, осознавала: пока на этом свете есть хоть один человек, то Человечество заслуживает второго шанса.
Откинувшись в кресле второго пилота, девушка погрузилась в воспоминания последних месяцев. Они проделали колоссальную работу по восстановлению жизни на острове. Изловили и уничтожили последних адептов Серого Света. Усмирили бандитов и пиратов. Наладили прочные связи между оставшимися крымскими поселениями и культивирование чистой почвы под будущие посевы семян. Еще пара лет, и Крым вновь сможет стать пригодным для жизни. Они очистят почву и воду, наладят производство топлива. И окончательно очистят остров от всякой швали, вернув мир и спокойствие на эти земли.