Метро 2033: Крым. Последняя надежда (трилогия) — страница 53 из 106

И грянул гром…

Глава 12Республика Казантип

Озеро Акташское, отмеченное на карте, не просто обмелело – оно перестало существовать. «Мародер» вскарабкался на очередной холм, и взглядам команды предстало странное унылое зрелище. Вода ушла, оставив грязь. Серые наплывы местами бурлили – это на дне били грязевые фонтаны. Воняло сероводородом, ветер казался горячее, чем прежде. Густые испарения бывшего озера туманили воздух, и противоположный берег не просматривался.

– Интересно, здесь есть лес? – пробормотала Бандеролька.

– И мне интересно, – согласился Телеграф. – На нашем запасе мы не просто до Керчи не доедем – к Ленино не вернемся. Еще километр-другой – и все.

– Значит, пойдем пешком. Невеликое расстояние – пятьдесят километров. Листоноша ты или как?! На нас такая миссия возложена, а ты готов остановиться в полушаге от цели, когда Пошта там рискует жизнью!

– Успокойся, Бандеролька, не кипятись. Я разве сказал, что не дойдем? Я сказал, что не доедем. А сейчас мы попробуем в Щелкино добраться.

Вдоль грязевого озера – по левому его берегу, потому что правый был сильно заболочен – они двинулись к городу. Довольно густой вонючий туман по-прежнему заслонял обзор. Леса не было, даже намека на деревья. Даже вездесущая крымская трава, живучая и жесткая, здесь не росла – только серая растрескавшаяся почва под колесами и серая же булькающая грязь внизу.

Места унылее Бандеролька и представить себе не могла.

Внезапно с обеих сторон от «Мародера» показалось море. Бандеролька ойкнула и потянулась за картой.

– Перешеек, – объяснил Телеграф, – он всего-то полтора километра в ширину был до Катастрофы, а сейчас, может, и того меньше.

Они одолели невысокий перевал и оказались в долине, окруженной холмами.

На дне этого естественного котла виднелись остатки сооружений и, как ни странно, целое кладбище автомобилей всех эпох и мастей. Кузова и крыши проржавели – наверное, зимой здесь дули недобрые сильные ветра.

– А деревьев по-прежнему нет, – заметил Телеграф, – ни одного бревнышка. Придется «Мародера» тут оставлять, а дальше – пешком.

– Может быть, бензин найдется? – предположила Бандеролька. – В любом случае, давайте вниз.

Телеграф послушался, и джип, шурша по грунтовке, пополз вниз. Ветер стих, моря уже не было видно. Жара стояла липкая, душная, у Бандерольки даже голова закружилась. Воздух на дне долины дрожал, и откуда-то доносились странные ритмичные звуки, будто били молотком по листу железа. «Наверное, хлопает незакрытая дверца, – успокоила себя Бандеролька, пристально вглядываясь в приближающееся кладбище автомобилей, – хотя… нет же ветра!»

Та же мысль посетила доктора Стаса.

– Ну-ка стой, Телеграф, – попросил он, – не нравится мне это кипешение. И откуда здесь взялись автомобили?

– Остались после Катастрофы, наверное, – предположил Телеграф, но двигатель заглушил.

– Да за столько лет и в здешнем климате они рассыпались бы к чертовой бабушке! Значит, кто-то их сюда свез. Не жалея на это времени и сил. А если кто-то этим занимается, значит, ему это зачем-то нужно.

– Логично, – согласился Телеграф. – Но не обязательно нас подстерегает опасность. Хотя, конечно, лучше перебдеть. Я бы предложил оставить автомобиль и прогуляться, но не хочется ценные вещи без присмотра бросать. Поэтому просто подъедем поближе. Если кто-то стаскивает сюда автомобили, у него вполне может найтись топливо в обмен на тушенку.

Доверились опыту Телеграфа. Автомобиль подкатил к первым брошенным машинам – и замер.

Бандеролька аж привстала, чтобы лучше разглядеть.

Свалкой это место язык не повернулся бы назвать, скорее, правда, кладбищем автомобилей – машины не были брошены кое-как, а стояли упорядоченно, и между рядами оставалось достаточно места, чтобы проехать. Вблизи в расстановке прослеживалась определенная система: по цветам – от более темного к более светлому, по размерам – на окраине оказались крохотные машинки, Бандеролька раньше таких и не видела, на одного или двух пассажиров. На земле остались отпечатки шин.

– Ничего себе, кто-то заморочился, – пробормотала она.

Неведомый коллекционер почему-то не казался опасным. Кто-то собирает крышечки от пивных бутылок, кто-то – книги, кто – приключения, ножи, пистолеты. А вот тут человек машины собирает. Похвальное и мирное занятие, если разобраться.

– Поедем посмотрим? – спросил Стас.

– Постоим подождем, – в тон ему откликнулся Телеграф. – Сейчас хозяин к нам сам пожалует, вот увидишь.

Он был прав: по прямой, между рядами машин, к ним спешил невысокий темноволосый бородач в рубахе с вышитым воротом.

– Добро пожаловать в мой музей! – издалека крикнул он. – Прошу опустить оружие! На Казантипе царит мир, не будем его нарушать!

Только после этих слов Бандеролька заметила, что их небольшой отряд ощетинился стволами – совершенно автоматически – и устыдилась. Вот так и теряют последние капли человечности, превращаются в зверей, всегда готовых к убийству и только к убийству же и годных.

Она поспешно опустила винтовку и крикнула в ответ:

– Извините! Мы – листоноши! Мы не причиним вам вреда.

Мужчина приблизился, и Бандеролька поняла, что это – не борода, а противогаз, а вышитая рубаха надета поверх защитного костюма.

– Валентин Валентинович, – представился мужчина, – хранитель музея и Республики Казантип. Вы привезли машину на обмен? Это хорошо.

– Н-нет, – Бандеролька в нерешительности оглянулась на спутников и поняла, что переговоры вести предстоит именно ей. – На самом деле мы искали топливо.

– Бензин, дизель?

– Дрова, – она почувствовала, что краснеет.

Хранитель наклонил голову к плечу, стекла противогаза насмешливо блеснули.

– Милая барышня, вы считаете, что автомобиль ездит на дровах?

– Этот – да. Его переделал изобретатель в Феодосии.

– Так вы из Феодосии? Это хорошо. Может быть, пройдем в помещение? Вам, я вижу, радиация не страшна, это хорошо. Но мне бы не хотелось умереть от лучевухи на старости лет.

– Я вещи не оставлю, – пробурчал Телеграф, поудобнее устраиваясь на водительском сиденье. – Может, у вас и правда тут мир и хорошо, но сопрут запасы – и что мы делать будем? Нет уж.

– Оставайся, – решила Бандеролька. – А мы со Стасом прогуляемся. Интересно же.

– Жду вас до заката, потом всех перестреляю. Понятно, Валентин Валентинович?

– Экий вы недоверчивый. Это хорошо. Но я верну вам молодых людей задолго до заката.

Бандеролька со Стасом выбрались из джипа. Доктор не стал разоружаться, только убрал пистолет в кобуру. Сама она честно оставила в автомобиле все, кроме ножа.

– До заката, – напомнил в спину Телеграф.

Бандерольке показалось, что он перегибает палку: хранитель выглядит достаточно безобидным, а его поведение – логичным. Люди, если они не мутировали, не способны выдерживать воздействие радиации. Валентин Валентинович сначала шел прямо, потом свернул на перекрестке – за очередным рядом машин оказалась дощатая будка совершенно ненадежного вида. Стас указал на сооружение и покрутил пальцем у виска: этот ящик не мог защитить даже от жары или холода… Хранитель открыл дверь и сделал приглашающий жест. С облегчением Бандеролька увидела, что будка выстроена над люком, ведущим, видимо, в настоящее убежище.

Все подземные бункеры похожи друг на друга.

Валентин Валентинович повозился с запорным механизмом, люк открылся. По лестнице они спустились в небольшой тамбур, где пришлось раздеться и принять дезактивирующий душ, и только потом через низкую, но тяжелую дверцу Бандеролька, Стас и хранитель попали в коридор собственно убежища.

Далеко гостей не повели, и представить, насколько велик бункер, Бандеролька не могла. Похоже было, что он совсем крошечный, рассчитанный на небольшую команду или семью.

– Прошу. – Валентин Валентинович включил свет.

Они стояли на пороге библиотеки. Меньше всего ожидаешь в бункере встретить библиотеку с настоящими бумажными книгами! Или их собрали еще до Катастрофы, или же кто-то долго возился, дезактивируя их. Бандеролька сразу прониклась симпатией к Валентину Валентиновичу.

Без противогаза и защитного костюма хранитель оказался пожилым мужчиной, сутулым, но не полным, с редкими темными волосами и небольшой бородкой-эспаньолкой. Глаза его светились умом и ехидством.

– Вам нравится? Это хорошо.

Белую вышитую рубаху он сменил на черную.

– Присаживайтесь.

Бандеролька с доктором устроились рядом на потертом кожаном диване. В библиотеке чудесно пахло старой бумагой и почему-то табачным дымом. Курить в бункере мог только крайне беспечный человек, поэтому Бандеролька решила, что аромат ей почудился.

– Вот, извольте видеть, мое скромное собрание. Если в мире и есть ради чего жить, то это, конечно, книги и автомобили.

– Можно я посмотрю? – Бандеролька нерешительно приподнялась.

– Конечно, милая барышня! Конечно!

Книги Бандерольку удивили. Они оказались похожими – яркие переплеты, картинки с воинственными, но обаятельными девушками в длинных платьях и с мечами. Некоторые девушки были полуобнаженными. Названия ничего Бандерольке не говорили: «Ведьма в законе», «Трудно быть ведьмой», «Ведьмак на обочине», «Ведьмам здесь жить» и прочее, и прочее.

– А почему – ведьмы?

– Люблю, – коротко ответил Валентин Валентинович. – Ведьмы, драки – это хорошо!

Слегка разочарованная, Бандеролька вернулась на место.

– А почему машины? Вы их тоже коллекционируете?

– Именно так, милая барышня, именно так! Кстати, если не секрет, как вас зовут?

Доктор и Бандеролька представились.

– Бандеролька? – поразился Валентин Валентинович. – Весьма необычное имя!

– У нас просто так принято: моего друга зовут Пошта, в машине остался Телеграф… Ну, так принято. Символ.

– Ясно-понятно, – неожиданно Валентин Валентинович произнес одну из любимых присказок Пошты. Бандеролька почувтвовала в этот момент, как по коже пробежали мурашки. – Я особо не интересуюсь современными обычаями и традициями. Раз сейчас модны такие имена, то кто я такой, чтобы судить.

Он поднялся и начал прохаживаться по библиотеке.

– Например, совсем недавно я узнал, что здесь неподалеку была заброшенная недостроенная атомная станция. Но что толку от этих знаний? Не буду же я жить в отсеке, предназначенном для реактора. Или вот, например, я прочитал про Республику Казантип. Мысль показалась не лишенной смысла, поэтому в силу своих возможностей я решил воспроизвести благое начинание. Республика – это хорошо. Это свобода, это – мир. Лето и счастье. Сюда приезжали на автомобилях – и я начал собирать автомобили. Однако это тоже было практически лишено смысла.

– А как вы их собираете? – очнулся заскучавший было Стас. – У вас есть топливо?

– У меня есть упряжка выносливых мулов. Топлива у меня, увы, нет.

Бандеролька с доктором переглянулись, даже не пытаясь скрыть разочарование. Выносливые мулы им бы ничем не помогли.

– Нам нужно в Керчь, – вздохнула Бандеролька, – и кончилось топливо. Отсюда можно как-то добраться?

– Пешком или на дрезине по рельсам. Завтра утром как раз поедут на дрезине, думаю, вас возьмут.

– Кто поедет? – поразился Стас.

– Как – кто? Молодежь. Молодежь – это хорошо. Без молодежи Республики бы не было. Оставайтесь сегодня на дискотеку, – посоветовал Валентин Валентинович. – Все равно засветло до Керчи не доберетесь, а ночевать в чистом поле – плохая идея. Завтра с ребятами поедете, по времени только выиграете.

– Ладно, – неохотно согласилась Бандеролька. – Доверимся вашим советам.

– И это хорошо! – воскликнул Валентин Валентинович, достал из кармана брюк мятую сигаретную пачку и с удовольствием закурил.

* * *

Уговорить Телеграфа остаться оказалось делом непростым: листоноша отовсюду ждал подвоха. К тому же он категорически не хотел оставлять «Мародер» на хранение Валентину Валентиновичу. Бандеролька подозревала, что Телеграф просто был не готов превратиться из автомобилиста в пешехода, вот и привередничал.

– Вы поймите, – убеждал его Валентин Валентинович, сверкая стеклами противогаза, – на обратном пути топливо завезете – и заберете. Я же не вор, я даже не коллекционер, я – хранитель. У меня ничего не пропадает и ничего не портится.

– Допустим, у вас – нет. А если налет?

– Да какой налет! Это у вас на Большой земле, – видимо, так на Керченском полуострове называли Крым, – войны, налеты. У нас же все мирно, все друг друга знают. Вот сами посмотрите, какие люди замечательные. У нас хорошо. Исторически так сложилось. – Тут Валентин Валентинович запнулся, и глаза его забегали, даже под противогазом было видно.

Телеграф шумно вздохнул.

И вдруг откуда-то повеяло шашлыком. Бандеролька носу своему не поверила. Ее спутники принялись принюхиваться, недоверчиво раздувая ноздри. Солнце было еще высоко, но тени от окружающих долину холмов стали длинными и густыми. Ветер сюда не задувал, дневная жара придавливала сковородкой. «А который, собственно, час, – подумала Бандеролька. – Наверняка уже около семи. А значит, до Керчи все равно не добраться до наступления темноты и стоит переночевать в предположительно безопасном месте, где к тому же пахнет шашлыком».

– Ну, если мирно, – внезапно сдался Телеграф.

– Хотите долговую расписку? Что беру «Мародер» в полной комплектации и обязуюсь вернуть?

Листоноша аж крякнул от неожиданности и удовольствия. Документы – признак цивилизации, письменные свидетельства ее. В нынешнем мире их признают единицы. И вдруг человек сам, по доброй воле, предлагает составить расписку!

– Уговорили, – расплылся в улыбке Телеграф. – Если расписка, сразу ясно – человек серьезный.

Оставшееся до дискотеки время провели с пользой и приятностью: отмылись в бункере у Валентина Валентиновича, переоделись в чистое. Бандеролька уломала Телеграфа выдать из запасов несколько банок консервов на общий стол.

На танцах она была единственный раз в жизни – в Джанкое, на выпускном, когда подростки становились полноправными листоношами. И теперь очень хотелось этот опыт повторить. Расспрашивать Валентина Валентиновича о порядках, царящих на мысе Казантип, Бандеролька не решилась и все переживала, что в походной одежде будет выглядеть глупо, а платья с собой не взяла (не только по причине полной несуразности такой идеи, но и по причине отсутствия платья в гардеробе).

Время близилось, солнце уже не освещало долину.

– Вы готовы? – В комнату, выделенную гостям (две двухъярусные кровати и столик), постучался Валентин Валентинович. – Поспешим же! Дискотека вот-вот начнется, а дискотека – это хорошо!

Они выбрались на поверхность. Запах шашлыка стал сильнее. Над долиной неслись ритмичные звуки, будто кто-то молотил в лист жести. У Бандерольки аж дыханье сперло.

Следом за хранителем они пересекли долину и вскарабкались на перевал. Берег круто обрывался – песчаный пляж был в нескольких метрах внизу, по обрыву шла еле заметная тропинка.

Вид открывался фантастический.

Солнце только зашло, воды моря были абсолютно спокойны, недвижны и отражали все оттенки закатного неба – только на тон светлее. В густой синеве неба зажглись первые звезды, круглые и любопытные.

А на изгибающейся дугой полоске пляжа уже собралась толпа.

Там был крытый камышом навес, видимо, бар, окруженный высокими скамейками. Был костер, полыхающий ярко и празднично. Было несколько мангалов с исходящим соком и запахами мясом. Была музыка – та самая, похожая на барабанную дробь. И была целая толпа отдыхающих, уже начинающих танцевать под открытым небом.

Сначала взгляд Бандерольки выхватил только вскинутые к небу руки, разноцветную, очень яркую, одежду, но потом она заметила, что люди, танцующие на песке, пренебрегают защитными костюмами и противогазами. Мутанты. Несмотря на непредвзятость и на то, что листонош с трудом можно было отнести к людям, Бандерольку передернуло: населяющие Крым мутанты слыли тварями злобными.

Впрочем, в танцующих агрессии не было.

Валентин Валентинович спустился к морю, Бандеролька последовала за ним, обмирая.

Чем бы ни была «Республика Казантип», которую смотритель пытался реконструировать, получилось у него симпатично. Под камышовым навесом действительно был бар, между бутылок (старинных, произведенных до Катастрофы, но с явно современным содержимым) горели невысокие свечи. За стойкой хозяйничала очень улыбчивая и очень зубастая шестирукая девушка в майке с надписью «Кали». У самого обрыва находился источник загадочных звуков – сложная музыкальная установка, совмещающая ударные, гитару, пианино и что-то еще. Управляли установкой и задавали ритм всему собранию сиамские близнецы, похожие бородами и залысинами. Правый, в черных очках и бандане с черепом, увлеченно бил в барабаны.

– Труевая дискотека, – похвастался Валентин Валентиныч. – Братья Труи – лучшие из лучших на Керченском полуострове! Отдыхайте, друзья. Отдыхать – это хорошо.

Он улизнул, оставив листонош в некоторой растерянности. Бандеролька аж вцепилась в руку Стаса – ладонь у доктора была мокрая и холодная.

Вокруг бесновались. Руки и ноги, изогнутые под немыслимыми углами, локти и колени в невероятном количестве, глаза красные и светящиеся, волосы белые, как проростки картошки, и зеленые, носы самых разных форм, и все это – слепленное в нелепые, фантасмагоричные вариации. Кони листонош здесь не особо выделялись бы.

– Вот ведь пакость, – пробормотал Телеграф. – Нет, молодежь, стар я для этого непотребства. Идите, развлекайтесь. Только шашлык этот не ешьте, хрен знает из кого он приготовлен. А я пойду в машину и спать лягу, заодно имущество наше переберу, для завтрашнего похода перепакую.

Он ушел. Бандеролька плотнее прижалась к Стасу.

– Может, и нам в машину? – спросила она.

– Да ты что?! Всю тусовку пропустить? Ладно тебе, не бойся, держись рядом. Пойдем плясать.

Плясать Бандеролька не умела, и только топталась рядом со Стасом, недоумевая: зачем ей это?

Возле нее ритмично подергивалась молодая брюнетка абсолютно нормального вида: две руки, две ноги, два уха и два глаза. Лицо отрешенное, волосы слегка волнистые, фигура атлетическая – сразу видно, что девушка ведет не диванный образ жизни. Бандеролька аж залюбовалась резкими и четкими движениями. Брюнетка обернулась.

– А, это вы завтра в Керчь?

– Да, – растерялась Бандеролька, чувствуя себя мелкой, ненужной и незначительной.

– Кто такие?

– Я – Бандеролька, листоноша. Это – доктор Стас.

– Доктор?

– Врач, – пояснил галантный Стас и почему-то засмеялся, с ним бывало.

– Тоже в Керчь?

– Ну да. У нас там общее дело.

Брюнетка смотрела теперь только на Стаса, Бандерольку и не замечала. Ту кольнуло ревностью: понятно же, что молодая особа положила на симпатичного доктора глаз.

– А вы кто? – напомнила о себе Бандеролька.

– Я? Атаман Пеева. Мне тоже в Керчь утром, и у меня дрезина. Валентиныч велел вас подвезти. Так что на рассвете встретимся у выезда из долины.

Она окатила Бандерольку презрением, отвернулась и оттанцевала в сторону.

– И что это было? – спросил Стас.

– Стерва какая-то, – в сердцах ответила Бандеролька. – Впрочем, нам с ней, кажется, по пути.

* * *

Ближе к полуночи мутанты перепились. Бандеролька от алкоголя отказалась сразу и решительно, Стас же позволил себе бокал. Бандерольку терзали угрызения совести: мир в опасности, Пошта и остальные рискуют жизнями, а она – будто в отпуске, по гостям и дискотекам. Приходилось напоминать себе про котов-людоедов и крабов, про хищный мох – и все равно Бандеролька чувствовала себя прогульщицей.

Сюда, похоже, сплетни о листоношах не дошли. Никто не обвинял их во всех грехах, никто не припоминал якобы совершенные злодеяния. Может быть, здесь вообще о листоношах не знали, кажется, даже о Катастрофе только догадывались: память у мутантов была короткой, и занимали ее танцы, обнимашки и прочие радости жаркого лета.

А что будет зимой, они не думали.

И о том, что зима близко, не подозревали.

И о бункерах за морем понятия не имели.

Они просто наслаждались жизнью.

Бандеролька им отчасти завидовала. Ровно до того момента, когда заметила, что большая часть танцоров уже не стоит на ногах. Патлатый и крайне грязный мутант упал посреди пляжа и начал дергаться, изображая лежачий танец. Остальные хлопали в ладоши и подбадривали его. Рядом с Бандеролькой нарисовался пьяный в хлам сморщенный мужичок карманного размера – едва ей по плечо.

– Мадам, – проникновенно начал он. – Силь ву пле. Авек плезир. Мон ами.

– Я не танцую, – наугад ответила она.

– У меня ай-кью – сорок девять! – оскорбился мутант.

На нем была истошно-розовая футболка. Бандеролька поморщилась.

– Не трогай девушку! – набычился Стас.

И началось. Сморчок в розовом неожиданно ссутулился, поднял руки на уровень лица, прижал подбородок к впалой груди и, пошатываясь, попер на почти двухметрового доктора.

Тот от неожиданности опешил и просто отступил. Сморчок поднырнул, как волнистый попугайчик, и выстрелил вперед, в направлении доктора, сухенькой ручкой. Кулак прилетел Стасу в солнечное сплетение, доктор согнулся пополам и закашлялся. Бандеролька среагировала моментально: зашла сзади, схватила мутанта за лицо (пальцами в глаза) и аккуратно уложила агрессора на спину.

– Ах ты… – прошипел мутант и вскочил одним прыжком.

У Бандерольки в драке сначала работали ноги, потом – руки, и только потом включалась голова. Поэтому она попыталась достать мутанта топчущим, но сморчок, проявив неожиданную сноровку, провел удар мимо, перенаправив ногу. Бандеролька пнула снова – и снова с нулевым эффектом. Мутант зашагнул вперед и в сторону, оказавшись почти вплотную к девушке – она услышала смрадное дыхание.

Так близко к Бандерольке, особенно – Бандерольке злой и уставшей, а потом позабывшей о гуманистических идеалах – стоять не стоило. Локтями она била уверенно и метко.

Но почему-то секущий с правой прошел мимо, а когда Бандеролька попыталась ударить снизу вверх в подбородок, мутант умудрился обогнуть ее и взять на удушку. Локоть он завел грамотно: прямо под подбородок, и свел худые руки так быстро, что Бандеролька ничего не успела сделать. Перед глазами потемнело, в ушах зазвенело, последнее, что она подумала, было: «Мамочки, как глупо!»

Очнулась Бандеролька в эпицентре массовой драки.

Вокруг были ноги, и разобрать, кто с кем дерется, не представлялось возможным.

Было очень светло. Сначала Бандеролька решила, что от костра, но потом рассмотрела: пылал камышовый навес. В воздухе пахло кровью и дымом, раздавались молодецкие вопли и надсадное кхеканье. Бились братья Труи, обрушивая на остальных сокрушительные удары. Вертелся волчком мутант в розовой рубашке. Атаман Пеева отмахивалась оглоблей и орала:

– Подходи, уроды, за свежей люлечкой!

К удивлению Бандерольки, в драке обнаружился доктор Стас – с разбитыми губами, но абсолютно счастливый. Голые барышни катались в песке, тягая друг друга за волосы.

Бандеролька вскочила на четвереньки и поспешила убраться подальше, пока не затоптали. Видно было: это не серьезное побоище с членовредительством, это такой народный вид спорта, развлечение.

Но принимать участие не хотелось.

Бандеролька отряхнулась и побрела вдоль полосы прибоя подальше от шума и гама. Не полная, но яркая луна освещала пляж, и бежала по морю светлая ребристая полоска. И что-то шевелило прямо у кромки прибоя длинным усом. Бандеролька осторожно приблизилась, готовая в любой момент либо начать драться, либо удрать.

Но это был всего лишь рыбак с удочкой. Похоже, он не боялся того, что может принести море. Бандеролька решила, что рыбак – достойное завершение этого безумного дня, подошла и села рядом на песок.

– Отец, – прочувствованно говорил рыбак в темноту и пустоту, – отец! Ты себе не представляешь, отец!

Был рыбак грузным, всклокоченным и усатым.

– Извините, – решилась Бандеролька. – А с кем вы разговариваете?

– Призрак отца Гаррисона, – представил невидимого собеседника рыбак. – А что вы здесь делаете, барышня?

– От драки убежала.

– Да, подраться у нас любят, – согласился рыбак. – Поэтому Валентиныч оружие и забирает. А то поубивали бы друг друга. Надолго на Казантип?

– Завтра утром уезжаем, нам в Керчь надо.

– Керчь! – обрадовался рыбак и обратился к призраку. – Слышишь, отец? Передавайте там Олегу Игоревичу привет, капитану. Скажите, Константиныч его уважает.

– Хорошо, – Бандеролька решила, что с нее хватит, и поднялась. – Передам. До свидания.

Она обогнула дискотеку, где уже братались и залечивали раны, и побрела к «Мародеру» – очень хотелось спать.

Глава 13Змеиный рай

Тихим маршем выбраться у Пошты не получилось. Из штаба вышли без приключений, несмотря на то, что на площади перед бывшим Домом культуры собралось, похоже, все население Старого Крыма, жаждущее посмотреть на живого листоношу (ну, или на то, как он перестанет быть живым). Пробираясь сквозь толпу, Пошта и его спутники особенно тщательно следили за тем, чтобы не нарваться на других людей в серых балахонах. Пару раз Костя (из-за маленького роста и капюшона несколько ограниченный в поле зрения) едва не налетел на настоящих сектантов, но успел увернуться, хотя один раз ему пришлось для этого нырять под брюхо припаркованного «КамАЗа».

Выйдя на центральную улицу поселка, Пошта и его спутники двинулись в сторону окраины, подальше от пиратов, казаков, татар и ополченцев. На блокпостах и заставах на них не обращали внимания – во-первых, сектантов побаивались, а во-вторых, они же выйти из города хотят, а не зайти. Чего их досматривать-то?

На крайней заставе – за ней начиналась двухполосная дорога, ведущая в Коктебель, их поджидал неприятный сюрприз.

У самого шлагбаума собрались семеро сектантов. Встав полукругом, они обратили взоры на заходящее солнце и стали раскачиваться в странном ритме, приветствуя угасающее светило. Наступали сумерки, любимое время адептов Серого Света, и отряд Пошты угораздило нарваться на, если так можно выразиться, богослужение.

– Братья! – обрадованно вскинул руки один из серых. – Вас пятеро! Сам Свет послал вас! Вместе нас будет двенадцать, сакральное число.

– Не будет, – ответил Пошта и хлестким ударом в висок отправил сектанта в отключку. – Валим всех, – прошептал он, подхватив падающего сектанта в братские объятия. – Только по-тихому, а то весь городишко перебудим.

По счастью, товарищи его услышали, и уже через несколько мнгновений почти все настоящие адепты Серого Света оказались в бессознательном состоянии, лишь двоим удалось укрыться за грудой мешком с песком.

– Что вы творите, – пискнул кто-то из них. – Мы же братья!

– Шакал тебе брат, – ответил мичман Зиняк, вытаскивая мачете. В отличие от Пошты, он предпочитал избавляться от врагов радикальными методами. – А акула тебе мама.

Двое уцелевших адептов Серого Света выбрали единственно верную тактику из всех возможных: бросились максимально быстро бежать в разные стороны. Одного успел срубить бумерангом Костя; второй на ходу обернулся, капюшон слетел с головы, и оказалось, что это девушка.

– Ты! – завопила она, глядя на Пошту. – Убийца! Мы отомстим!

Мичман Зиняк метнул мачете, но промахнулся. Девица-сектант запрыгнула на подоконник ближайшего одноэтажного домишки, схватилась за карниз крыши, подтянулась и шустро, как сайгак, поскакала к следующей крыше.

– Вы что, знакомы? – уточнил Воловик, меняя магазин АКМ.

– Лично – нет, – ответил Пошта. – Но у меня дурная репутация в их секте.

– Заслуженная?

– Не без того.

– Тогда предлагаю валить быстро, – сказал Воловик. – Религиозные фанатики – народ злопамятный. Сейчас эта сучка к своим прибежит, всех на уши поставит, и будут они за нами гнаться, пока не надоест.

– Им не надоест, – влез в разговор профессор Кайсанбек Аланович. – Они готовы на все ради Серого Света, они никогда не останавливаются.

– Ничего, – пообещал Пошта. – Остановим. Не впервой.

По его расчетам у них была фора во времени – минут сорок. Пока девица доберется до святилища (коих, по идее, в Старом Крыму должно было быть несколько), пока оповестят остальных, пока те соберутся в праведный крестовый (или как там у них он называется) поход… А сорок минут – это километра три-четыре по пересеченной местности, если бегом.

– Вперед! – скомандовал Пошта. – Бегом марш! Воловик, ты замыкающим, увидишь пригодное место для засады – свисти.

– Как свистеть? – не понял Воловик.

– Громко!

И они побежали. Бег с рюкзаком – вообще увлекательное занятие, а уж с оружием в руках он становится еще интереснее. Не подстрелить себя – раз, не подстрелить товарища – два, не споткнуться и не выронить автомат – три. Поневоле все внимание сосредотачивается на том, как переставлять ноги, не до любования окрестностями.

Сзади раздался свист. Пошта резко остановился, на него тут же налетел профессор, в которого затормозил Костя. Один лишь Зиняк мудро бежал чуть в стороне и ни в кого не врезался.

– Ну что? – крикнул Пошта.

– Есть хорошее место, – отозвался Воловик.

Пошта огляделся. Они бежали по узенькой тропинке, вокруг которой возвышались покатые холмы, которые тянулись до самых предгорий Кара-Дага. Холмы густо поросли папоротником и невысокими кривоватыми деревцами. После заката резко стало холодно, на листве выступила роса. Тропинка тут делала поворот, забирая влево, и за поворотом виднелись развалины какого-то дома.

– Ну, что задумал? – спросил Пошта матроса.

– Сажаем профессора в дом, как ложную цель. На дороге бросаем один балахон, зря его, что ли, пацан не выбросил. Сами садимся по кустам, только не напротив друг друга, а то перестреляем сами себя, а так, чтобы линии огня сходились под острым углом. Когда они дойдут до этого места – тут одна дорога была все время, так что они не промахнутся, – над балахоном наверняка остановятся. Если у них есть с собой собаки – дадут понюхать, чтобы вернее след взяли. Кайсанбек Аланович долбанет по ним из дробовика, и они решат, что в домике засада, уж очень место удобное. И когда решат домик взять штурмом – мы их покрошим в мелко нарезанный салат.

– Не нравится мне эта идея, – заявил профессор. – А что, если они решат не штурмовать домик, а, скажем, расстрелять из гранатомета?

– Откуда у них гранатомет? – удивился Воловик.

– Ладно, в домике посижу я, – вызвался мичман Зиняк. – А вы, профессор, постарайтесь не кашлянуть в засаде.

План удалось реализовать в мельчайших деталях. Серое воинство действительно нагнало их минут через сорок (Пошта успел подремать, у профессора разнылась спина от долгого неподвижного лежания на животе, как вел себя Костя в другой засаде с Воловиком, оставалось загадкой, но Пошта предположил, что вел себя пацан образцово – очень уж он зауважал матроса после случая на скале), действительно остановились при виде серого балахона и даже (опять Воловик угадал) подвели к тряпке двух доберманов, чтобы те взяли след.

Тут Зиняк ударил по сектантам из автомата, серые залегли по обочинам дороги и начали сползаться к домику. Гранатомета у них не было, зато в избытке водилось дымовых шашек. Закидав их куда можно и куда нельзя, серые всю лощину заволокли густым черным дымом, под прикрытием которого приблизились к руинам домика почти вплотную.

Тут в дело вступили две огневые точки – Пошта и профессор с одной стороны, Воловик и Костя с другой встретили адептов Серого Света кинжальным огнем. Парочку успели отправить непосредственно в Серый Свет (или что их там ждет в загробном мире), остальные с воплями разбежались кто куда.

Враг был рассеян, морально повержен, но не уничтожен.

Воловик и Зиняк рвались в погоню, додавить гадину, нельзя оставлять за спиной живых врагов, но Пошта был непреклонен.

– И так много времени потеряли. Нам в Кара-Даг надо. А тут еще до Коктебеля идти и идти! Причем ночью, через предгорья и в хорошем темпе. Не до сведения счетов.

Идти по горам – ну ладно, еще не по горам, по предгорьям – в темноте занятие неблагодарное, скорость передвижения низкая, опасность получить травму – высокая, а даже пустячный вывих притормозит весь отряд весьма значительно, поэтому Пошта решил пренебречь режимом маскировки и переломил парочку химических факелов. Прозрачные пластиковые палочки озарили окрестности призрачным зеленоватым светом, и сразу стало казаться, что в кустах и между деревьями таятся полчища хищных мутантов.

Костя решил включить свой тактический фонарик мощностью в семьсот люмен и тут же пожалел об этом: листва обладает неплохим отражающим свойством, и ночью светить в лесу таким прожектором – верный способ ослепить самого себя.

Шли молча, контролируя сектора. Какое-то странное гнетущее беспокойство овладело всеми.

– Мне кажется, – сказал Костя шепотом, – что за нами кто-то идет.

– Это нормально, – ответил мичман Зиняк. – В лесу ночью всегда что-то чудится.

– Да нет же, – возразил пацан. – Я ж после фонарика не вижу ничего, зато слышать стал лучше. Вот послушайте! Точно чьи-то шаги.

Отряд по команде Пошты остановился. Все прислушались. Кроме уханья сов и сопения ежиков до них не донеслось не звука.

– Тебе показалось, – решил Пошта и скомандовал продолжить движение.

– Не показалось, – упрямо возразил мальчишка, но развивать дискуссию не стал.

Миновали заброшенный поселок с милым названием Козья Балка. Дорога пошла вверх, идти стало тяжелее. «Надо бы устроить привал, – подумал Пошта, – но нельзя – вполне возможно, сбежавшие сектанты поднимут казаков или пиратов, и за нами уже отрядили погоню».

Интересно, как там Филателист? Справляется? Или Сургучу пришлось выйти из-под прикрытия и спасать главу клана?

– Пошта, а Пошта, – позвал мальчишка, которому, наверное, было немного страшновато ночью в лесу, – а мне показалось или там, в Старом Крыму, был один из наших?

– Не показалось, – ответил Пошта. – Не думаешь же ты, что Филателист сунулся во вражье логово без поддержки?

– Я думал, мы – его поддержка, – удивился Костя.

– Поддержки много не бывает. Да и не ждал нас Филателист. Он был уверен, что мы выполняем миссию, а не ломимся напролом спасать своего командира.

– Так тот мужик, который тебя на выходе перехватил, – он наш, да? Я его, кажется, в Джанкое видел.

– Сургуч его звать, – неохотно сообщил Пошта. – По особым делам порученец.

– Смотрите! – прервал их беседу Кайсанбек Аланович. – Что это там, в небе?

Горизонт перед ними полого забирал вверх, в гору, а над горой, плоской, как стол, сверкали какие-то сполохи, над которыми призрачно мерцали гигантские капли, похожие на светящихся медуз.

– Свят-свят-свят, – перекрестился мичман Зиняк. – Огни святого Эльма! Я такие только на мачтах видел, перед штормом.

– Тьфу на тебя, – ответил матрос Воловик, – обычное атмосферное электричество.

– Да нет, не похоже это на огни святого Эльма, – возразил профессор. – Статическое электричество – оно же на чем-то должно скапливаться, а тут прямо в небе висят.

Пошта вытащил атлас и сверился с ним.

– Если мы не заблудились, это гора Узун-Сырт, она же гора Клементьева, – сообщил он.

– А, тогда понятно! – расслабился профессор. – Колыбель крымской аэронавтики!

– Чего-чего? – не понял Костя.

– Планеризма и полетов на воздушных шарах.

– Так это чего – воздушные шары? Не может быть!

– Ну, подойдем поближе – узнаем, – пожал плечами профессор. – Очень на них похоже.

Подъем на гору Клементьева, она же Узун-Сырт, занял у отряда почти два часа. Пологая-то она пологая, но, черт побери, высокая. Взобравшись на яйлу, отряд сделал привал, и Пошта поднес к глазам бинокль. Профессор был прав – сполохи оказались огнями горелок, что подгревали воздух в двух десятках воздушных шаров, висящих неподвижно над плоскогорьем.

Сами шары были заякорены над землей и соединены паутиной тросов. В паутине виднелись вагончики-трейлеры, лестницы, мостки, палатки и будочки.

– С ума сойти, – пробормотал профессор, когда Пошта молча протянул ему бинокль. – Настоящий летающий город! Лапута!

– Интересно, – задумался Воловик, – а чего они там парят? Чем им на земле плохо?

– Не знаю, – ответил Пошта. – Но думаю, что неспроста они выбрали небо.

Причина тяги обитателей летающего поселка к небу выяснилась очень скоро. Отряд не прошел и ста метров, как Костя наступил на змею – здоровенную такую тварь метра полтора длиной. Она встревоженно зашипела и уползла в высокую траву, а спустя пару минут травяное море, покрывавшее яйлу, заволновалось, будто бы колышимое ветром – только вот ветра никакого не было. Шипение начало раздаваться со всех сторон, трава гнулась под движением множества скользких чешуйчатых тел.

– Змеиный рай! – закричал Воловик. – Бежим!

Отряд бросился бежать, прорубаясь сквозь заросли травы с помочью мачете, топора и бумеранга Кости. За ними по пятам следовало бесчисленное множество змей, блестящих в темноте. Пошта слыхал легенду про змеиный рай – место, где змеи расплодились в таком количестве, что пожрали все живое и стали питаться друг другом, пока не остались только самые большие и самые сильные; что люди, живущие неподалеку от змеиного рая, приносят гигантским тварям жертвы – чтобы те не расползлись по всему острову и не уничтожили человеческое население подчистую.

До сего момента Пошта считал эту легенду очередной страшилкой для детей, которую следует рассказывать на ночь глядя, дабы внушить трепет подрастающему поколению.

Но – легенда оказалась правдой. Теперь понятно, почему эти чудики не слезают со своих воздушных шаров.

Змеи догоняли.

– Надо поджечь траву! – предложил Зиняк.

– Не загорится, слишком сырая, – ответил на бегу Воловик.

– Может, расстрелять парочку – и остальные передумают? – спросил Костя, воинственно взмахнув бумерангом.

– Не сработает, у змей нет стадного инстинкта, – ответил профессор.

– Они ядовитые? – уточнил Пошта.

– Не думаю, – сказал Кайсанбек Аланович, – но при таком количестве и размерах это уже и не важно.

Выхода из сложившейся ситуации не было. Змеи ползли быстрее, чем люди бежали; переводить на них патроны было бессмысленно. «Эх, сюда бы огнемет», – подумал Пошта мечтательно; но огнемета не было и не было из чего его соорудить.

От отчаяния Пошта сорвал с разгрузочного жилета пару гранат и швырнул в траву позади себя. Взрыв, столб земли, ошметки змеиных тел. И тут с неба раздался протяжный вой.

– Мать моя женщина! – Мичман Зиняк от неожиданности аж присел.

– Это еще что за иерихонские трубы? – удивился профессор.

– А что такое иерихонские трубы? – уточнил Костя, вертя головой в поисках источника звука.

– Потом объясню, – пообещал Кайсанбек Аланович.

– Это сирена, – догадался Пошта. – С летающего города!

И тут на землю обрушился огненный дождь. С каждой гондолы, с каждого шара, трейлера, кабинки и корзины вниз полетело что-то горящее – бутылка ли, бочка, баклажка, коробка или самодельная граната – но, пролетев положенное расстояние, метательный снаряд взрывался, уничтожая десяток-другой ползучих гадов и сотрясая землю взрывной волной.

– Так вот зачем они там висят! – догадался профессор. – Не жертвы змеям приносить, а контролировать численность популяции! Наверняка это филиал какой-то биостанции, может быть, даже Кара-Дагской!

«Ох уж эти яйцеголовые, – подумал Пошта. – Что тут контролировать, тут уничтожать все под ноль надо. А они, значит, только на массовые перемещения змей реагируют. Ну что ж, спасибо и на этом».

Однако вскоре выяснилось, что судьба отряда Пошты занимала обитателей воздушных шаров меньше всего – зажигательные бомбы падали все ближе и ближе к листоношам, профессору и матросам.

– Теперь нам точно труба, – обреченно заявил мичман. – Если не змеи, так бомбы. Ну что за ночка!

«Да уж, – мысленно согласился Пошта, – попали из огня да в полымя». Впрочем, бомбы – это не так страшно, если ты листоноша и твои рефлексы лучше, чем у простых людей.

– Уходите, – скомандовал он. – Я прикрою.

Пошта вскинул «Тавор» к плечу и пошел в хвосте отряда спиной вперед. Каждую бомбу, грозящую упасть поблизости, он сбивал на лету – обычно они взрывались метрах в двадцати над землей, орошая травяное море пылающим содержимым. От гари и копоти лицо и руки Пошты покрывал слой черной маслянистой пленки, глаза слезились от дыма, но рефлексы работали исправно. Один выстрел – одна бомба.

Пока отряд выбирался из зоны поражения, Пошта израсходовал три полных магазина. Значит, сбил девяносто бомб. Нехилый у летунов боезапас оказался. Интересно, как они его пополняют… Наверняка у них есть и наземная база где-то. А вот с летающим городом точно никто связываться не будет – обрежут якорные канаты, разбомбят все к дьяволу и улетят. Грозная сила, хорошо что змеями занимаются, а не политикой. Пошта содрогнулся, представив себе эту махину над Джанкоем.

– Все, вырвались, – выдохнул Пошта, когда они приблизились к обрыву. Здесь заканчивалось плоскогорье и начиналось побережье. Над морем вставало солнце.

Перед отрядом лежал Коктебель.

ИнтерлюдияКротовый гольф

– Принес? – угрюмо спросил водитель. Забравшийся в салон старенького комбайна курьер утвердительно промычал в ответ и продемонстрировал угрюмому водителю брезентовый вещмешок, внутри которого что-то загромыхало. – Тогда поехали.

Взревел двигатель, из выхлопной трубы рядом с кабиной вырвались клубы черного дыма и копоти. Громыхая и поскрипывая, комбайн тронулся с места и поехал в сторону холма, возвышающегося в центре огромного поля. На холме стояла колоритная парочка: тучный усатый мужчина в цветастой гавайской рубашке и бежевых шортах, а рядом с ним высокий худощавый старик в синей робе. В руках у той парочки были длинные стальные трубки, концы которых зачем-то расплющили в неаккуратные блины. Мужчины что-то живо обсуждали, указывая руками в направлении заходящего солнца.

Завидев приближающийся трактор, мужчины прервали свой разговор и спустились к подножью холма. Теперь курьер смог вблизи увидеть двух самых влиятельных управителей Союза Вольных Городов Крыма. Толстяка звали Иван Зарубка, но среди подчиненных его именовали не иначе как Правдорубом. Не потому что он всегда говорил правду, а потому что мог легко за неё убить. Так что собеседники Зарубки старались не делать тому замечания касательно излишней любви Ивана к мучному и сладкому.

Настоящее имя старика не знали даже его многочисленные жены и дети. Все звали его Ферзем. Скорее всего, это прозвище старик получил за пристрастие к плетению многоходовых интриг и любовь к свершению неожиданных и порой весьма жестоких ходов.

– Привезли? – Зарубка повторил вопрос водителя, и курьер вновь утвердительно промычал, протягивая Правдорубу вещмешок. – А чего мычишь? Немой, что ли?

– Да, – поспешно отозвался курьер и только потом сообразил, какую глупость сморозил. Но, на его удачу, Зарубка не обиделся, а, наоборот, разразился громким смехом.

– Туповаты у тебя подчиненные, Ферзь! – улыбнулся Иван, развязывая вещмешок. – Но исполнительные.

Запустив руку вовнутрь, Зарубка принялся перебирать содержимое мешка. Наконец он извлек на свет небольшой круглый череп. Это был вываренный и высушенный череп степного крота. После Катастрофы с кротами в крымских степях случилось что-то странное. Нет, они не выросли до невероятных размеров и не отрастили себе лишние конечности. Но кости их стали тверже, чем сталь.

Подкинув несколько раз черепок на ладони, Зарубка удовлетворенно кивнул.

– Пойдет!

Закинув вещмешок на плечо, толстяк пошел обратно на холм. Ферзь задержался, давая подчиненным указания.

– Заберете нас через пару часов у третьей лунки. Охрана, я надеюсь, не дремлет?

– Что вы, шеф, как можно? – обиженно насупился водитель, неуклюже выбрался из кабины и взмахнул пару раз руками над головой. В ту же секунду по периметру холма стали появляться силуэты людей с оружием. Лица охранников скрывались за масками респираторов или противогазами, все они щеголяли в новеньких противорадиационных костюмах. Ферзь хорошо заботился о своих подчиненных, обеспечивая им самую надежную амуницию, какую только можно было достать на заброшенных военных складах крымского острова.

– Молодцы, – похвалил старик и пошел вслед за Зарубкой. Водитель вновь помахал руками над головой, и степь вокруг холма вновь стала ровной, словно поверхность обеденного стола.

– Ферзь, давай быстрей! – прокричал с вершины холма Правдоруб. – Солнце скоро уйдет!

Вернувшись в кабину, водитель завел двигатель и погнал комбайн в сторону третьей лунки. Когда начальство играло в гольф, лучше не попадаться им на глаза. Иначе вместо черепа крота управители могли использовать голову провинившегося подчиненного.

* * *

– Как ты думаешь, Иван, есть ли выжившие кроме нас?

– Ты сейчас о чем? – удивился Зарубка, устанавливая кротовый череп на пластиковой подставке, нижняя часть которой глубоко уходила в грунт холма. Ферзь стоял неподалеку, опершись двумя руками на самодельную клюшку для гольфа и глядя куда-то вдаль. – Выжившие на острове? Конечно же есть, ты и сам знаешь. Севастополь, Симферополь, Феодосия, Керчь…

– Да нет, я сейчас не о Крыме спрашиваю. У нас-то поселения выжившие почти каждую неделю обнаруживаются, благодаря неустанной работе листонош. Но как, по твоему мнению, обстоят дела на материке? Ты никогда об этом не задумывался?

– А что тут думать? – Иван встал рядом с черепом-мячом, примериваясь для удара. – Если бы кто и выжил, правительство там какое-нибудь, то они давно к нам нагрянули. А уж сколько лет тишина! На остров никто не приплывает. Пираты и севастопольские моряки никого в море, кроме мутантов, не встречают. Погибли все, поубивали друг дружку.

– Но если у нас на острове выжило столько людей, то почему ты думаешь, что подобное не удалось кому-то еще? Ядерные бомбы, конечно, мощные штуки, и слава богу, что по Крыму ими не утюжили, но и от них можно найти спасение. Укрыться где-нибудь.

– Где?! – свой вопрос Зарубка сопроводил ударом по мячу-черепу. Вжииих! И гудящий на лету снаряд устремился в поле. Собеседники проводили его взглядом.

– Да мало ли где можно было пересидеть. Бункеры, бомбоубежища. В метро можно было спрятаться, в конце концов.

– В метро? Ну ты и шутник! – расхохотался Зарубка, уступая Ферзю место. Старик достал из мешка черепок и установил его на подставку.

– Зря ты так, Иван. Метро строили как бомбоубежище, и во время большого бума там наверняка оказалось огромное количество людей. Переждали, освоились и начали быт налаживать. Совсем как мы.

– Не знаю, Ферзь, не знаю, – скептически протянул в ответ Зарубка. – Может, ты и прав. Но боюсь, ответа на этот вопрос мы с тобой не узнаем. Даже если кому-то удалось спрятаться и переждать этот ядерный ад в подземных каменных бункерах, то вряд ли они в ближайшие годы будут стремиться наладить отношения с другими выжившими. Вокруг мутанты, инфраструктура разрушена, радиационный фон зашкаливает. Вопрос выживания для них на первом месте. Тут не до туризма.

Старик примерился и сделал свой удар. Проследив за полетом мяча и запомнив место его падения, Ферзь достал из земли подставку и стал спускаться с холма. Иван двинулся следом.

– В твоих словах есть резон. Человечество всегда стремилось к выживанию, а не к саморазвитию. Банка тушенки сейчас стоит больше любой картины Пикассо. Черт побери, скорее всего, эту картину порвут на лоскуты и бросят в огонь, чтобы разогреть ту самую тушенку!

– О чем я тебе и толкую, – кивнул Зарубка, на ходу выбирая в мешке очередной черепок. – Это мы в Крыму, считай, как на курорте! Хоть люди и мрут как мухи от мутантов и лучевой болезни, но зато под ясным солнышком. Хлеб у народа есть, зрелища мы ему обеспечиваем. Я, кстати, вчера с одним карликом, Лоренцо его кличут, контракт подписал. Сделаем передвижной цирк шапито. Наберем гимнастов, клоунов, акробатов. А с уродами так вообще проблем не будет, ассортимент нынче широк.

– Цирк? – удивился Ферзь.

– Да. Думал построить что-то вроде Колизея, как в Древнем Риме, но потом посчитал и понял, что цирк мне дешевле обойдется.

– Думаешь, с помощью этого ты сможешь отвлечь горожан от насущных проблем? А что, может сработать. – Старик даже почувствовал легкий укол зависти, что такая блестящая идея пришла не ему, а усатому собеседнику. – Пусть жрут свои радиоактивные продукты и веселятся, глядя на бородатых женщин. Меньше будут задумываться над тем, что управители живут в надежных бункерах с очищенным воздухом и чистой водой.

– Кстати! – воскликнул Зарубка и достал из кармана шорт маленькую жестяную коробочку. Старик последовал его примеру и достал точно такую же коробочку из нагрудного кармана своей робы. Внутри коробочек оказались большие желтые таблетки. Управители приняли по одной и следующие несколько минут шли молча.

Когда таблетка окончательно растворилась, Иван сглотнул горький ком слюны и скривился.

– Черт! Не могли высоколобые ученые придумать антинуклидовую таблетку с приятным вкусом? Клубничным или банановым, например.

– Ты как маленький, честное слово, – укоризненно поцокал языком Ферзь. – Живешь в хоромах, питаешься здоровыми продуктами, радиация тебе не страшна. А все равно чем-то недоволен! Вот такие, как ты, Катастрофу и устроили.

– Что значит «такие, как я»? – набычился в ответ Зарубка.

– А такие, кому всегда мало. Мало денег, мало власти, мало женского внимания.

– И это говорит мне человек, у которого шесть жен и черт знает еще сколько любовниц! – поддел Ферзя в ответ Зарубка. Но старик лишь примирительно поднял руки вверх.

– Тут ты меня уел. Но в свою защиту хочу сказать, что никогда не брал женщин силой. Они сами ко мне липнут. А если силы позволяют, то почему же не пригреть красавицу?

– Ох, Ферзь, шалишь. Может, ты, помимо желтых, еще и голубые таблетки принимаешь? – Иван заржал, довольный своей нехитрой шуткой. Старик ничего не ответил, так как его внимание в тот момент привлек одинокий всадник, скачущий по степи по направлению прямо к игрокам. Гонец?

Но пока всадник был далеко, старик не стал обращать на него внимание. Если что, охранники задержат и разберутся.

– Не о том ты думаешь, Иван, – ответил он наконец собеседнику. – Нас сейчас не потенция должна волновать, а будущее. Вот успокоится, наладится жизнь в Крыму. И что дальше?

– К чему ты ведешь, старик? Я не понимаю.

Ферзь тяжело вздохнул и остановился, вновь используя клюшку в качестве трости.

– Ты пойми, что рано или поздно наступит время передела власти. Когда общество очухается от прошедшей Катастрофы и начнет возрождать старые связи. Думаю, что там, на материке, есть свои листоноши. И в любой момент к нам на остров могут нагрянуть представители какой-нибудь Новой Украины или Возрожденной России. Да хоть Объединенные Турецкие Эмираты.

– Что с того?

– А то, что они могут не признать самостоятельным государством. Скажут: «Союз Вольных Городов? Казачья Сечь? Крымское ханство? Что еще это за банановые республики?» И посадят тут своего наместника, поддерживаемого маленькой армией.

Зарубка посмотрел на старика со смесью удивления и страха. Похоже, подобные мысли были для Ивана в новинку. Он-то уже решил, что его власти ничего не угрожает. Что до конца своих дней он просидит на вершине этого вывернутого наизнанку мира. И вдруг оказывается, что в любой момент этой власти может прийти конец. Наконец, Зарубка спросил осипшим от волнения голосом:

– Ты серьезно думаешь, что такое возможно?

– Не стал бы ставить на это свою жизнь, но отрицать подобный вариант развития событий нет смысла.

– И что ты предлагаешь? – Зарубка уже забыл об игре. Взбудораженное воображение толстяка рисовало картинки высадки на крымские берега многотысячного турецкого десанта.

– Я предлагаю быть готовым к такому повороту. Нам нужно самим объединить разрозненные поселения в единое государство.

– Похоже, ты просто перегрелся на солнце, и от этого у тебя разыгралось воображение, – нервно хохотнул Зарубка. – Как ты хочешь объединить жителей острова? Пираты никому не подчиняются. Листоноши тоже себе на уме. Казаки никогда не сядут за один стол с татарами. Я уж не говорю о бандитах и мародеров.

– Всё очень просто. Для того, чтобы объединить столь разношерстную компанию, потребуется всего одна вещь. Внешний враг. Могущественный, способный уничтожить всех и вся. И единственный способ противостоять ему – это заключить союз.

– И где же мы возьмем такого врага?

– Да мы просто его придумаем. – Ферзь расплылся в холодной улыбке маньяка-убийцы, глядя на которую даже Зарубка почувствовал себя не в своей тарелке.

– Охренеть, – только и нашел что ответить Зарубка.

– Конечно, лучше всего внешний враг. Но один мой новый приятель подсказал мне идею, которая показалась куда более перспективной.

– Что за приятель и что за идея?

Зарубка с нетерпением ждал ответов на свои вопросы, но Ферзь даже не смотрел на него. Все внимание старика было обращено на подъезжающего к ним всадника в серебряной маске.

– Идея? Она проста. Вместо того, чтобы пугать окружающих выдуманным внешним врагом, мы сделаем для них реального врага, но внутреннего.

– То есть? Ты можешь объяснить по-человечески, без намеков и недомолвок? – чувствовалось, что еще немного, и Правдоруб взорвется от нетерпения и ударит Ферзя своей клюшкой для гольфа. Но старик лишь кивнул в сторону всадника в серебряной маске.

– Вот тот человек, что придумал этот план. Пусть он сам его тебе и расскажет.

В эту самую минуту солнце окончательно скрылось за холмами. На Крым опускалась тьма.

Глава 14Под землей

Растолкал Бандерольку Телеграф. Солнце только взошло, и от холмов протянулись длинные тени. Под утро стало прохладно, и Бандеролька залезла в спальник. Так себе и дрыхла, пригревшись, и снились ей мутанты.

– Где Стас? – вместо «доброго утра» прорычал Телеграф.

– То есть?

События прошедшей ночи выплывали из тумана. Атаманша Пеева…

– Ой, – спохватилась Бандеролька, – мы же с атаманшей должны встретиться, чтобы на дрезине до Керчи доехать. Наверное, Стас с ней.

– А где встретиться договаривались?

– Да здесь вот, у выезда.

– Я давно не сплю, и никто не появлялся, – пробормотал Телеграф, – сдается, не к добру это. Но подождем.

Они позавтракали. Никто не появился. Телеграф явно нервничал, хоть старался не подавать вида. Бандеролька сдалась первая.

– Пойду я к Валентину Валентиновичу.

Уже понятно было: что-то случилось, но Бандеролька пыталась храбриться и держаться. Телеграф угрюмо кивнул:

– Даже идти не надо. Вон он чешет, разлюбезный ваш хранитель.

Между рядами брошенных машин шустро ковылял Валентин Валентинович. Бандеролька хотела пойти ему навстречу, но не смогла сдвинуться с места: нехорошее предчувствие сжало сердце, и колени стали ватными.

– Если с доктором что-то случилось, – угрожающе пробормотал Телеграф. – Если эти твари…

– Уважаемые! – не добегая метров пяти, Валентиныч поднял руки. – Уважаемые! Случилась небольшая неприятность. Ничего страшного, вы не переживайте, мы все исправим.

– Куда доктора дел, сволочь?! – прорычал Телеграф, вскидывая ствол.

– Собственно, я не… Опустите оружие, Телеграф. Дайте отдышаться.

Голос у него через противогаз звучал глухо.

– Дыши, – разрешил Телеграф сквозь зубы. – Пока можешь. Повторяю: ты куда нашего доктора дел?

– Я никуда его не девал. – Валентин Валентинович выпрямился и попытался сохранить остатки собственного достоинства, что трудно сделать, когда в тебя целятся. – Собственно, я не пришел бы к вам, если бы его куда-то дел. Я хочу помочь.

– Давай-ка к делу. – Телеграф поморщился так презрительно, что Бандеролька испугалась: выстрелит.

Сама она ничего не могла сказать и ничего не могла сделать – испугалась. Не пасовала перед мутантами и зверями, не терялась в перестрелках, а тут почему-то испугалась.

– Похоже, вашего доктора увезли в Керчь без вас, – развел руками Валентинов. – Ночью его видели с атаманшей Пеевой. А утром выяснилось, что пропала одна дрезина.

– Не понял. В сексуальное рабство, что ли, угнали Стаса?

– Вряд ли. Насколько я знаю, у Пеевой есть отец, его зовут Диким Барином. И он болен. Так что, наверное, атаманша просто позаимствовала у вас врача. Вреда ему не причинят…

– Где у нее… логово? И как туда добраться?

– В Керчи, в каменоломнях. Логово, скажете тоже. Логово – это хорошо… А добраться можно на дрезине. Собственно, я хотел вам предложить воспользоваться моей личной механической дрезиной, чтобы догнать Нату Пееву. Так и предположил, что вы захотите вернуть друга. Только умоляю, без стрельбы! В конце концов, никто не желал ему зла.

– Это мы посмотрим, – хмуро пообещал Телеграф.

* * *

Дрезина оказалась платформой с рычагом и двумя скамейками. Она стояла на рельсах и не производила впечатление чего-то, могущего ехать. Бандеролька с Телеграфом, нагруженные необходимыми вещами, в сомнении уставились на нее.

– Беретесь за рычаг, – консультировал хранитель, – и качаете. Это приведет в движение двигатель. Едет довольно шустро, рельсы в приличном состоянии, зверье еще Пеева распугала, так что доберетесь быстро. Где каменоломни, в курсе?

– Найдем, – сказал Телеграф.

Был он мрачнее тучи: бросать доктора не годилось, хоть Валентинович и утверждал, что ничего плохого со Стасом не случится, а освобождение спутника из лап неизвестных противников могло поставить под угрозу операцию. Бандеролька прекрасно это понимала и сама мучилась теми же размышлениями.

– Нам все равно надо в Керчь, – сказала Бандеролька. – Мы не сильно отклоняемся от маршрута.

Валентин Валентинович, кроме дрезины, запаса воды (немного фонит, но для листонош годится) и еды дал карту. На ней были отмечены Аджимушкайские каменоломни, точнее, «подземный музей». Что такое музей, Бандеролька представляла, почему его надо делать под землей – не очень.

– Валентин Валентинович, а вы там были? – решила она уточнить.

– Бывать не бывал – не люблю подземелья, а слышал много.

– Там ходы запутанные?

– Как во всяких каменоломнях, – пожал плечами хранитель Казантипа, – говорят, ориентироваться можно. И потом, там есть отметки на стенах, чтобы не блуждать.

Бандеролька с Телеграфом переглянулись. Задача отыскать в «подземном музее» Стаса казалась трудновыполнимой. Действовать стоило не нахрапом, а хитростью.

* * *

На то, чтобы в деталях разработать план, времени было достаточно: орудуя рычагом дрезины, они ехали по пустынной местности: слева – холм, справа – холм, ни животных, ни людей. Видимо, дрезина атаманши Пеевой и правда распугала всех в округе.

Дело немного осложнялось тем, что Пеева видела листонош, но Телеграф, помимо прочих достоинств, обладал навыками маскировки. Они остановили дрезину, не доезжая до цели три километра – не хотели сразу себя выдавать.

Телеграф порылся в рюкзаке, вытащил респираторы, в принципе листоношам не нужные, клетчатые платки-арафатки и коробку грима. Им предстояло переоблачиться в бродячих торговцев.

Расчет был на то, что Керчь – не самое посещаемое место Крыма, и даже ватаге атаманши Пеевой свойственно любопытство.

Что будет, когда они проникнут в каменоломни, Бандеролька не задумывалась. Точнее, задумывалась, но гнала от себя эти мысли. Пейзаж был все тем же безрадостным и однообразным: холмы, постепенно становящиеся все ниже и переходящие в степь, синее небо с безжалостным солнцем, безлюдье.

Переоблачившись и перетасовав рюкзаки так, чтобы лежащие сверху вещи сошли за товар, Бандеролька и Телеграф взобрались на очередной холм и увидели внизу и вдали странное нагромождение камней. Телеграф сверился с картой:

– Это, должно быть, и есть каменоломни.

В респираторе и арафатке, закрывавшей лицо и шею, было жарко. К тому же Бандеролька нацепила солнечные очки и перчатки. Свободный комбинезон должен был скрыть отсутствие костюма защиты. Телеграф тоже обмотался арафаткой, но оставил открытым лоб и нос, на которых довольно достоверно изобразил язвы. Бедствующие странники, отец и дочь, торгующие добычей, собранной по всему побережью.

Бандеролька поправила лямки рюкзака и зашагала вниз.

Быстренько закончить – и в Керчь.

Ну почему атаманша просто не договорилась с доктором? Разве Стас отказался бы осмотреть больного? Ответ на этот вопрос Бандеролька знала: Пеевой просто в голову не пришло решить вопрос мирно и цивилизованно.

Все-таки Катастрофа вызвала некие необратимые изменения. Раньше, до нее, люди помогали друг другу и придерживались общепринятых правил: например, нельзя было просто убить не понравившегося тебе человека, надо было сперва получить разрешение на оружие, а его давали не всем, только уравновешенным и спокойным. Поэтому лишних смертей почти не было. И уж точно предки не стали бы похищать врача, они бы его пригласили, и доктор не смог бы отказаться. Теперь все это забыто, и миром правит жестокость.

Странные камни оказались архитектурным сооружением: мускулистые вооруженные исполины, кажется, собирались с кем-то драться.

У скульптуры Бандеролька заметила часовых. Двое молодых парней в полной защите расположились в тени и резались в карты. «Торговцев» они заметили не сразу, Бандерольке пришлось откашляться.

– Стой! – подорвался один из часовых, сверкнул стеклами противогаза и навел на Бандерольку с Телеграфом автомат. – Кто идет?

– Мы – торговцы, – представилась Бандеролька. – Меня зовут Гривна, а это – мой отец, Длинный Рубль. Мы несем товары из Симферополя. Впустите нас, пожалуйста, чистая вода кончилась и папа заболел. Мы заплатим. А может быть, вы захотите что-нибудь купить?

– Вали в Керчь, – посоветовал часовой. – Нам зараженных на базе не надо.

– Погоди, Иванов, – встрял второй, – давай хоть посмотрим, что там у них. Любопытно же.

– Ладно, – без всякого энтузиазма отозвался Иванов. – Только учтите, торговцы, я в вас целюсь. Открывайте рюкзаки.

Телеграф предусмотрительно молчал и слушался, предоставив эту часть операции Бандерольке: актерских способностей бывалого листоноши не хватило бы даже блоху обмануть.

Бандеролька открыла клапан рюкзака и принялась нахваливать:

– Вот, посмотрите, тушенка! Просрочена всего на четыре года, но банки не вздулись!

– Зараженная, – прокомментировал Иванов.

Второй часовой отмахнулся, взял банку, завороженно повертел в руках.

«Странно, – подумала Бандеролька. – Атаманша Пеева разгуливала по дискотеке без защитного костюма, а эти боятся радиации. Не мутанты?»

– У нас есть не только пища, – залебезила Бандеролька. – Понимаю, тушенку нельзя деактивировать, но мы принесли много полезного! Вот, смотрите, одежда, – она вытащила запасные штаны Стаса и его же тельняшку.

– А патроны есть? – поинтересовался Иванов.

Вопрос был провокационный. Понятно, что мирные торговцы не ходят без оружия, но покажи патроны – обыска не избежать.

Бандеролька замялась было, и тут ее осенило.

В каменоломнях темно. Наверняка освещают чем могут: карбидными лампами, свечами, факелами.

– Вот! Специально для вас! – она вытащила фонарик. Часовые уставились с недоумением.

Фонарик был не старый, а сделанный в мастерских Джанкоя. Он не требовал батарейки: для того, чтобы светилась лампочка, достаточно было сжимать и разжимать рукоятку. Мастера называли свое создание «динамой».

Бандеролька нажала на ручку, в фонарике что-то зажужжало, и лампочка загорелась: сперва тускло, потом – ярче. Часовые выпучили глаза. Иванов даже ствол опустил.

– Один? – с придыханием поинтересовался он.

– Три, – Бандеролька готова была расстаться не только со своим фонариком, но и с фонариками Стаса и Телеграфа. – Редчайшая вещь из Джанкоя.

– Джанкой. – Иванов подобрался, напрягся и снова прицелился. – И давно ты была в Джанкое, Гривна?

– Давно, еще в марте. Мы с отцом выменяли эти фонарики у листонош и пошли дальше. Покупателя не было до сих пор, но я будто знала, что мы к вам заглянем.

– И листоноши вам ничего не сделали?

– Нет, – удивилась Бандеролька. – Гостеприимные были, как всегда. Мутанты, конечно, но мирные.

Неужели и сюда дошли нереальные слухи о листоношах, якобы нападающих на людей?!

– И с тех пор вы в Джанкое не были? – продолжил допрос дотошный Иванов.

– Нет, мы по другому маршруту шли. Чаще раза в год мы не возвращаемся, если очень не попросят. Иногда заходим в новое место – вот, как к вам заглянули. А что такое случилось?

– Неужто не знаете? – с издевкой спросил Иванов. «Пропали, – подумала Бандеролька, – что-то общеизвестное прошло мимо нас потому, что мы – листоноши».

– Папа болел, – грустно проговорила она, – мы останавливались, лечили его, почти ни с кем не общались, да и мне было не до новостей.

– Чем болел-то? – поинтересовался второй охранник.

– Да лучевухой, наверно, никто нам так и не сказал. Прошло, я не заразилась, но вот язвы остались, и голос у папы пропал.

Часовые переглянулись. От лучевой болезни вообще нет лечения, но кто знает, какие формы она может принимать. Живут же люди, та же атаманша, без защиты, и не умирают.

– Скурвились твои листоноши, – сказал второй, безымянный, часовой. – Решили власть над Крымом взять, вот и творят непотребства.

«А на Казантипе все делали вид, что не в курсе, – вспомнила Бандеролька, – интересное кино получается».

– Неужели?! – ахнула она. – Вот сволочи! Так вы фонарики, значит, брать не будете?

– Как – не будем? – поразился Иванов. – Почему это? Вещь хорошая. Возьмем и атаманше один подарим. Еще есть листоношьи штучки?

Бандерольке очень хотелось ответить: есть, и даже две – Бандеролька и Телеграф, но она сдержалась.

– Листоношьих нет, но есть хороший универсальный нож, – принялась перечислять она, выкладывая «товар», – фляжка, походный котелок, огниво…

Снаряжение часовых заинтересовало. Бандерольке жаль было расставаться с хорошими вещами, но делать нечего. Впрочем, ничего на обмен часовые сию секунду предложить не могли и вздыхали горестно.

– Так впустите? – жалобно спросила Бандеролька. – А я вам – два фонарика. А деньги потом отдадите. Папа очень устал.

Телеграф вспомнил, что он – больной лучевухой торговец Длинный Рубль, и очень натурально закашлялся.

– Черт с вами, – решил Иванов, – пойдем, провожу. Дезактивацию пройдете, зараженные вещи в камеру спрячете.

Внутри оказалось обыденно.

Бандеролька уже много раз была в пещерах, каменоломнях, бункерах, канализационных ходах и убедилась: все они, в принципе, одинаковы. Разнятся только перекрестки и ходы, где-то все коридоры горизонтальны, а где-то – в несколько уровней и связаны шахтами; где-то приходится ползти или идти пригнувшись, а в других – Один, конь Пошты, спокойно проскачет, но общего больше.

Во-первых, под землей всегда тише, чем на поверхности. Многометровая толща камня отделяет идущих (ползущих) по пещере от привычной суеты, от свиста ветра, шелеста листьев, шагов прохожих, птичьих трелей, голосов людей, лая собак, шороха волн. Во-вторых, под землей пахнет только тем, что ты принес, да еще сыростью. В-третьих, одинаковая температура, здесь нет дня или ночи, нет весны и нет зимней стужи. Здесь вообще нет времени. Ну и, конечно, сама путаница ходов, изгибы и углы, кажущаяся бесконечность темных коридоров, их повторяемость… Все системы одинаковы.

Аджимушкайские каменоломни, естественно, не были исключением из правил.

После обычной системы очистки и дезактивации Бандеролька с Телеграфом (точнее, Гривна с Длинным Рублем) оказались в центральном коридоре. Такое ощущение, что здесь прошли бои – стены были местами обрушены и заложены известняковой кладкой, пол – неровный, то вверх, то вниз, исшарканный шагами за десятилетия. Вдоль стен тянулись толстые жилы кабелей и горели редкие светильники – тускло, в половину накала. Проводником выступал уже знакомый листоношам Иванов, без противогаза он оказался мелким, по плечо Бандерольке-Гривне, белобрысым вечным мальчишкой. Ему могло бы быть семнадцать – двадцать, но носогубные складки, красные белки и нос в прожилках, а также порядком поредевшая шевелюра выдавали мужчину хорошо за тридцать. Плечи у Иванова были узенькими и покатыми, ноги – кривоватыми, и вообще он производил впечатление крепко поддающего (водка, говорят, от радиации спасает) и нездорового подземного жителя. Этакая бледная поганка.

Покинув пост, Иванов стал разговорчивым и дружелюбным – наверное, почуял наживу.

– Аджимушкайские каменоломни – мы зовем логово «Мушками» – место легендарное, овеянное славой. Тут сначала просто добывали камни, а потом война шла. Вроде не та, которая перед Катастрофой, а подревнее. Вот и поставили памятник при входе героическим защитникам не помню чего. Какого-то союза или какого-то альянса, что ли. Потом сделали музей, а после мы уже тут заняли. Атаманша с Барином тут организовали все.

– А не страшно под землей? – поддержала беседу Бандеролька.

– Да чего тут бояться! – отмахнулся Иванов. – Я каждый камень знаю.

Бандерольке хотелось бы, чтобы его голос звучал несколько уверенней. Телеграф, скованный нежданным обетом молчания, только хмурился.

– И никто тут не водится, кроме людей? – задала Бандеролька наводящий вопрос.

– Болтушки разве что. – Иванова конкретно передернуло. – Но они не смертельные. Идиотом только стать можно.

О болтушках Бандеролька не слышала – но мало ли что водится в Крыму. Развивать тему она не решилась – накликаешь еще.

– Далеко нам идти? Мы к атаманше идем?

– К ней, а к кому же. Она в Штреках смерти, – Иванов произнес название и нервно заозирался. – Не любит публичность. Пока доберешься – проголодаешься. Атаманша, как я говорил, людей не любит. А Барин, напротив, очень любит. Почти как болтушка. Забалтывает насмерть. Поэтому любящая дочь его и держит в Штреках.

– Название нехорошее – Штреки смерти…

– Это чтобы люди боялись.

– Как болтушек? – не сдержалась Бандеролька.

Они как раз свернули с главной тропы в какой-то темный штрек, Иванов тут же зажужжал новым фонариком. Бандеролька же воспользовалась обычной «зеркалкой» – консервной банкой, надрезанной с одной стороны, со свечой внутри. По опыту она знала, что обитатели пещер обожают рассказывать страшные истории. Конечно же, Иванов не упустил случая напугать пришлых.

– Болтушки – страшные существа. Во-первых, они бессмертные. Не, серьезно. Если кого поймают, начинают рассказывать о Сталине. Вот ты знаешь, кто такой Сталин? А я знаю, один раз еле от болтушки ушел.

– Они разумные?

– Не думаю. Повторяют одно и то же по сто раз, как будто заело. Про Сталина, значит, своего. Это был такой вождь в доисторические времена. И вот вроде ничего болтушка не делает, только держит и говорит. Но люди не выдерживают, мозги-то не резиновые, идиотом стать можно. Так что увидишь – не здоровайся, беги.

– А как они выглядят-то?

– Как бабки.

– В смысле?

– Как древние бабки в синих халатах. Говорят, они тут то ли уборщицами были, еще во времена музея, то ли билетершами. А потом приключилась Катастрофа, и они мутировали. И никак не перемрут. Одно хорошо: территориальные. Где одна водится, там другие не ходят. И медленные, удрать можно, если уши вовремя заткнешь.

Телеграф не удержался – хмыкнул недоверчиво. Бандеролька только головой покачала. Разное, конечно, существовало в подземельях, но бессмертные бабки? Нет, вряд ли. Очередная страшилка, легенда для новеньких, чтобы не совались, куда не след.

Штрек изогнулся и раздвоился. Иванов помедлил секунд пятнадцать – и это напугало Бандерольку больше легенды о болтушках. Кажется, не так хорошо здесь проводник ориентируется. Заметив испуг спутников, Иванов поспешил объясниться:

– Редко здесь хожу, этот путь и на карту-то не нанесен, чтобы Барина и Пееву не тревожили. Но вы не волнуйтесь, я дорогу найду. Дальше каменоломен не заблудимся.

Звучало не слишком обнадеживающе.

Этот коридор был совсем узким – еле-еле протискивался плечистый Телеграф. И довольно низким – даже Бандерольке периодически приходилось пригибаться. Потолок не производил впечатления надежного: над головой нависали плиты, готовые вот-вот обвалиться, желтоватые, белые, зеленые… Под ногами – каменное крошево. Приходилось одновременно смотреть и вверх, и вниз, чтобы не упасть и не задеть какой-нибудь «висяк».

Иванов двигался сноровисто, убегал вперед, ждал Бандерольку и Телеграфа. Они шли гораздо медленнее, осторожно. Кажется, над головой похрустывало и поскрипывало.

Снова свернули, пришлось перебраться через завал. Иванов встревоженно зыркал по сторонам, Бандеролька нервничала. Катастрофа загнала в подземелья огромное количество людей, процентов восемьдесят населения, наверное. И все-таки человеку плохо без простора и свежего воздуха, без солнца и воды: начинает мерещиться всякое.

Бандерольке, например, уже несколько минут казалось, что неподалеку кто-то бормочет, тянет и тянет старческую скороговорку про «а вот в наше время» и «проститутки и наркоманы». И нудит, и нудит, и гундосит, и гундосит. Сначала не замечаешь, а потом действует как комар: вроде и не кусает пока что, но лучше бы уже крови напился и заткнулся. Да что угодно, лишь бы заткнулся, не нудел, а то мозги закипают. И уже ничего, кроме этого звука, не слышишь, не замечаешь.

Поймав себя на том, что злится, Бандеролька остановилась.

– Вы ничего не слышите?

Телеграф с раздражением мотнул головой, Иванов же напрягся:

– Кажется…

– Да вы прислушайтесь!

– Водокап, – постановил Иванов. – Пойдем, заодно и попьем. Вода чистая, через много метров известняка фильтруется.

Водокап действительно вскоре обнаружился: система пластиковых стоков и труб, по которым сочилась, накапливаясь в старой эмалированной ванной, вода. Прозрачная и холодная, подернутая тонкой известняковой пленкой. Но капанье воды не было тем звуком, который раздражал Бандерольку – тот будто бы немного отдалился или скрылся за поворотом, но никуда не делся.

Может быть, подземные осы? Но откуда бы взяться насекомым на такой глубине? Должно быть, давящая тишина пещеры так действует – мозг обманывает сам себя, придумывает несуществующие раздражители.

– А чем вы питаетесь? – напившись, спросила Бандеролька, только чтобы заглушить бормотание.

– Грибами питаемся и кротятиной. Кротов разводим. Ну и топинамбур тоже выращиваем для витаминов. А то, говорят, пока не додумались, были случаи цинги.

Навязчивый звук не прекращался.

– Вы точно ничего не слышите?

Телеграф попытался подать знак: покрутил пальцем у виска и сделал жест, будто сам себя душит. Кажется, он слышал.

Иванов покрутил головой и побледнел – даже в тусклом свете фонарика было видно.

– Болтушка, – прошептал он. – Ох, попали. Все, теперь – только драпать. Понять бы еще, откуда подкрадывается.

Бандеролька почувствовала себя голой: оружие она оставила в камере хранения вместе со всем радиоактивным и дезактивации не подлежащим. Респиратор, кстати, пришлось оставить там же, и теперь Бандеролька закрывала лицо арафаткой, как и Телеграф, грим которого смылся под душем.

Иванов-то их в лицо не знал, а вот атаманша – знала.

Впрочем, кажется, атаманша не была самой большой проблемой на данный момент. Они поспешили прочь от водокапа, но звук не отдалился, напротив, заполнил весь коридор, совсем низкий, пришлось идти, согнувшись. Нудели стены, стенал потолок, покряхтывал пол, и воздух дрожал от ненависти ко всем моложе семидесяти лет.

В конце концов, неуважительно было бы просто убежать. Пожилым людям тяжело, у них вечный дефицит общения, их игнорируют, не замечают. А обязаны замечать! Ведь не было бы нынешней беспокойной молодежи, если бы не старшее поколение.

«Стоп, – подумала Бандеролька, – это как с феодосийскими котами, не мои мысли, просто эмоции от нудежа. Что ж за болтушки такие?»

– В шкуродер, – скомандовал Иванов и принялся протискиваться в дырку в стене.

Бандерольку передернуло. Каменная кишка была очень и очень узкой – верткий Иванов туда пролезал, а вот Телеграфу могло прийтись туго. Пока она размышляла, Телеграф схватил ее за шкирку, встряхнул и прорычал еле слышно:

– Ты – следующая.

– Вперед! – донеслось из дырки. – Здесь по прямой, не бойтесь.

Пришлось послушаться. Бандеролька загасила свечу – все равно не удержишь – и нырнула в шкуродер.

Стало очень тесно и очень страшно.

Камень сдавил Бандерольку со всех сторон: здесь приходилось ползти по-пластунски, цепляясь коленями и локтями и рискуя приложиться макушкой о потолок. Дыхание стало громким, и, кажется, воздуха стало меньше. Впереди мерцал огонек: это Иванов, выбравшись, подсвечивал путь, чтобы ползущие следом не пугались. Заблудиться было нереально: прямой коридорчик, недлинный, метров в пятнадцать – двадцать.

Но хоть голоса болтушек заглохли.

Бандеролька, однако, не могла заставить себя пошевелиться. Будто уже съели и переваривают, будто лежишь в могиле, и жизнь закончена.

Мигал фонарик.

Она приказала себе ползти: пусть руки и ноги как чужие, пусть каждое движение дается через силу, надо вперед. Обязательно надо. Глупо получится, если сейчас Телеграф начнет подталкивать в задницу.

Бандеролька заработала конечностями, пребольно царапнулась животом о выступ и вывалилась из шкуродера в небольшой зал, где сидел Иванов и ждал ее.

Тут же вернулся звук болтушек.

Кажется, он стал даже ближе.

Телеграф пролез шустро, Бандерольке показалось, что гораздо быстрее ее. Высунулся по пояс из норы, прислушался. Видно было – его разрывает, так хочется что-то сказать, но пока что стоило поддерживать реноме. Бандеролька отрицательно покачала головой. Телеграф нахмурился, выпростал руки и повторил жест, будто его кто-то душит.

– Длинный Рубль хочет что-то сказать, – заметил Иванов.

– Папа, ты слышишь болтушек? – осведомилась Бандеролька. Телеграф энергично закивал.

К бубнежу, уже вполне различимому – понятно было, что это слова, но разобрать удавалось лишь отдельные: «в наше время», «неблагодарные», «при Сталине» – прибавилось энергичное шарканье. Бандеролька прям видела стоптанные тапки, шелестящие по камням. Тяжело, наверное, дряхлой бабке карабкаться по завалам.

– Что делать будем? – спросила Бандеролька.

– Вы хорошо бегаете?

– Неплохо.

Телеграф уже выбрался наружу и теперь сосредоточенно отряхивался. Всем видом он демонстрировал, что маскировка его задолбала, и он с удовольствием бы принял командование.

– Тогда надо драпать, – обрисовал стратегию Иванов.

Бандерольке вспомнился древний анекдот: пришли белки к мудрой сове и стали жаловаться, что их все обижают; мудрая сова посоветовала белкам стать ежиками. Когда белки спросили: «Сова, но как нам это сделать?!», она ответила: «Я стратег, а не тактик». Вот и Иванов – стратег, а не тактик.

– Куда – драпать?

Белобрысый пожал плечами.

– Не знаю. Мне казалось, мы выберемся в другой штрек по шкуродеру. Но оказались ближе, а не дальше.

– Так что, обратно?

– В системе нельзя возвращаться тем же путем, она этого не любит.

Телеграфа прорвало:

– Ты во все приметы веришь, моль подземная?!

От неожиданности Иванов растерялся. Бандеролька шикнула на листоношу – бесполезно, его было уже не остановить.

– Ты вообще соображаешь? Ты ходы хоть знаешь?

– Каждый сталкер знает ходы, – надулся Иванов.

– Сталкер? – переспросила Бандеролька, тщательно выговорив незнакомое слово.

– Мы так себя называем. Атаманша Пеева говорит, что сталкеры – древний мудрый народ, скрывавшийся от взглядов обывателей и воевавший с мутантами. А тебе, Длинный Рубль, смотрю, на пользу пошел пещерный воздух.

– С перепугу вылечился, – подтвердил Телеграф. – Давай быстрее соображай, вынь голову из задницы: куда эти кошелки-балаболки не суются?

– В Штреки смерти не заходят, в центральные ходы и в жилую зону тоже.

– А мы где?

– Не знаю. Системник водит, Черный спелеолог. Заплутал я немного. Сейчас сориентируюсь.

– Так. Нафиг. – Телеграф заметался по залу в поисках выхода.

Бандеролька затеплила свечу. При быстром передвижении зеркалка была практически бесполезна, но сейчас выручала: зал стал виден. Из него вели два хода и все – через завалы. Левее или правее? Потолок весь в трещинах, кажется, вот-вот рухнет, под ногами – плотная рыжая глина. Наверное, здесь было подтопление.

– Главное – спокойствие, – сказала Бандеролька и не узнала собственный голос, такой внезапно рассудительный. – Ну что нам сделает одна-единственная бабка?

– Была у меня теща, – поведал Телеграф, окончательно выйдя из образа папочки-торговца, – скажу тебе, та еще змея. Тоже – одна-единственная бабка. А хуже ядерной войны по разрушительному эффекту.

– Люди, – Иванов аж рот открыл от удивления, – вы кто?!

– Торговцы, – мрачно ответила Бандеролька. – Юань… тьфу, Рубль и Гривна. Давай не спрашивать, а ноги уносить.

Предложение было на редкость своевременное, но трудновыполнимое. Совершенно неясно было, откуда движется болтушка.

– Налево, – решила Бандеролька просто для того, чтобы что-то решить.

Как ни странно, этот вариант всех устроил. Пропустив Иванова как самого опытного и к тому же с фонариком, вперед, они ломанулись в левый проход. Бандеролька, карабкаясь по обломкам известняка, едва не подвернула ногу и сбила локоть. Свет беспорядочно метался, высвечивая извивы черных трещин, белоснежную каменную крошку, разноцветные плиты. За завалом оказался штрек – прямой и довольно высокий, Телеграфу не пришлось нагибаться.

И прямо посреди коридора, подбоченясь, стояла бабка.

Стояла и бубнила.

Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: эта не отстанет. Линялый уныло-синий халат до середины голени облегал толстый живот и сдувшиеся, но все еще большие груди. На тощих варикозных ногах были стоптанные тапочки неясно-серого цвета. Зубы высверкивали золотом, сморщенные губы шевелились, морщинистые щеки подрагивали. Злобно поблескивали глаза из-под нависающих дряблых век. При этом лицо было тронуто косметикой, а крашеные короткие каштановые волосы уложены «с начесом». На пальцах – облупленный алый лак. Воплощение бабкинского духа.

– В наше время кто попало по музею не шастал, – завела бабка, – нет, вы послушайте меня, в наше время оборванцев всяких сюда бы не пустили. А уж девка в штанах – позорище, проститутка, куда родители смотрят, и ходят тут всякие, разворовывают народное достояние, Сталина на вас нет!

Всю тираду она произнесла монотонно и на одном дыхании, с плачуще-негодующими интонациями. Бандерольке стало дурно. «Нет, – подумала она, – такая сама не сдохнет, такую даже не убьешь так сразу».

– И шастают, и шастают, а я – убирай. А раньше как? Приходят вежливые, Тамал, может, чайку попьете, отдохнете, а я говорю: нет, всю жизнь трудилась и дальше буду, пока не помру, на благо родины, а то вы же без меня пропадете, грязью зарастете, у вас только гулянки на уме да мужики, проститутки вы валютные, откуда вот у вас деньги-то на украшения да на Крым? Курвы вы, шлендры! А парни у вас – наркоманы и алкоголики, каждый вечер пьяные валяются, вот ведь непотребство, вырастили неблагодарных, сумку до дома не донесут, место в транспорте не уступят, только и норовят с работы пораньше сбежать, а я такой не была, в наше время таких сразу в лагеря отправляли, труд из обезьяны сделал человека…

Бандеролька поняла, что больше не в силах выносить эту муть. Монолог гипнотизировал, подавлял волю.

– Нет чтобы помочь, чтобы сказать: Тамал, давайте, мы здесь уберем, а вы отдохните, научите нас, как жить, вы жизнь-то прожили, опыта много, знания передать надо. Вот вам и передам знания, вы послушайте старую женщину, я же Сталина помню…

Захотелось кричать и колотить по стенам. Бандеролька в отчаянии посмотрела на спутников: Телеграф бешено вращал глазами и сжимал кулаки, Иванов, кажется, поддался гипнозу, разве что слюну не пустил. Еще несколько минут – и они превратятся в зомби. Наверное, следуя логике бабки-болтушки, будут мести штреки и следить, чтобы не шлялись тут всякие.

Прилив ненависти был внезапным и очень сильным.

Бандеролька не знала бабушку, у нее не было двоюродных тетушек, престарелых соседок и учительниц и всяких ископаемых родственников, нуждающихся в присмотре. Она выросла в Джанкое среди листонош и ни разу не сталкивалась с тем, что возраст и опыт могут быть не равны мудрости. Если человек был идиотом в двадцать, он таким и в восемьдесят останется. Раньше Бандеролька об этом не задумывалась, не задумалась и сейчас – мысли промелькнули в одно мгновение, ошпарив неприятием: эту тварь нужно убить.

Она, мягко говоря, зажилась. Она – опасный мутант, по каким-то причинам получивший бессмертие, если верить Иванову, и окончательно свихнувшийся от сознания собственной значимости. Понятно, что болтушка одинока: никто не сможет выносить подобное общество. И все желания бабки, прикрытые красивым предлогом передачи знаний – только желания подчинять, унижать, не давать жить тем, кто моложе, красивее, умнее, кто – не она.

– Старая ты сволочь, – прошипела Бандеролька, чувствуя, как что-то в ней переворачивается.

Наивная вера в людей и победу разума, кажется, приказала долго жить. Бодрящий цинизм омыл восприятие.

Бабка заквохтала. Бандеролька не вслушивалась в ее бормотание.

– Старая ты облезлая развалина! Внуков, небось, заела, в могилу свела? Дети тебя знать не желали, ждали, когда помрешь? Невестка ревела по ночам, да? Да так тебе и надо!

Болтушка, кажется, увеличилась в размерах и поперла на Бандерольку. Оружия не было. В способностях бабки листоноша не сомневалась: растопчет, глаза выцарапает, а мужики, скованные культурным запретом на убийство пожилой женщины, и пальцем не пошевелят. Бандеролька подхватила камень и запустила в бабку.

Обломок известняка прошел мимо – бабка уклонилась с неожиданной для ее возраста и комплекции скоростью. Бандеролька потянулась за следующим обломком, болтушка внезапно оказалась рядом, слышен был ее запах – нафталина, приторных духов, лака для волос и гнилых зубов.

Бандеролька зажмурилась и опустила камень на голову бабке.

Хрустнула кость, и стало тихо. Она осторожно открыла глаза: болтушка валялась грудой тряпья у ног.

– Хренасе, – пробормотал Телеграф, – хренасе…

– Сильна, – подтвердил Иванов. – Из наших так только Пеева может.

– Я ее что, убила?

– Оглушила. Но это не беда, – обрадовал сталкер, – кровь есть, сейчас вылезет падальщик и заберет.

– Кто?! – поразилась Бандеролька.

– Падальщик. Насекомое с человека размером, на заду – раздвоенный хвост, вроде вил. Накалывает раненых или больных, утаскивает к себе и личинок в них откладывает. Так что бабка теперь – просто консерва.

– Может, добить? – засомневался Телеграф.

– Я не смогу, – развел руками Иванов. – А вы?

– Нет, – сказала Бандеролька. – Не смогу. Точно унесет ее падальщик?

– Абсолютно точно. Здоровых не трогают, а больных – всегда.

– Сурово у вас здесь, – заметил Телеграф, с брезгливой миной отходя от бабки.

– Не суровей, чем у вас, листоноши, – ответил Иванов.

* * *

– Но как ты догадался?

Они убрались подальше от тела бабки, Иванов, кажется, начал ориентироваться, и Телеграф решился задать волнующий его вопрос.

– Ну, во-первых, ты начал говорить. И язвы твои смылись. Двигаетесь вы не как торговцы, а как бывалые воины. Во-вторых, мало кто способен убить бабку. Я серьезно. А кто может? Правильно, другие мутанты. А вы внешне на мутантов не похожи. Значит, вы – листоноши.

– А ты не такой дурак, каким кажешься, – вставил Телеграф.

Бандеролька молчала. Она с трудом переживала собственный поступок. В бою – да, Бандеролька могла убить врага. Но бабку? Безоружную? Только потому, что решила – такое не должно существовать? И какой ты после этого листоноша, какой носитель идей гуманизма и радетель за цивилизацию?

Телеграф, оказывается, был в курсе ее переживаний. Он положил руку на плечо Бандерольке:

– Добро пожаловать в реальный мир. Рано или поздно каждый из листонош понимает: не все то человек, что на двух ногах.

– Это точно, – согласился Иванов.

– Кстати, – очнулась Бандеролька, – Иванов. Ты нас к атаманше ведешь?

– Пытаюсь. А ты боишься, что я тебя сдам? Не сдам. Вы могли меня убить, могли бросить. Не сделали. И вы безоружны, иначе ты бы болтушку мочила не камнем, а чем-нибудь более удобным.

Бандеролька кивнула:

– Ты пойми, мы не ссориться пришли. Нам нужен доктор. Которого к Барину забрали. Он – из нашей команды, я не могла просто забить на то, что его похитили.

– Похитили?! Доктора??? Да он сам приехал, на Пееву слюной капая.

Новость слегка ошарашила Бандерольку. Произошедшее предстало в ином свете, не лучшем для доктора Стаса.

– Правда, – тут же добавил Иванов, – если Пеева захочет, за ней мертвый пойдет. Потому и атаманша: дар убеждения уникальный. Папа ее, Барин, просто убалтывал, что та болтушка, а Пеева как посмотрит – и клиент готов. Так что вашего доктора я бы не винил.

Телеграф задумчиво кивнул.

– Но вы не думайте, силой его держать не будут. Тем более после того, как ты, Гривна…

– Бандеролька, – улыбнулась она.

– Даже так? Ну хорошо. После того как ты, Бандеролька, Тамалиху прикончила. За это тебе все сталкеры в ноги поклонятся, уверяю.

Коридоры пошли прямые, но без признаков цивилизации. Иванов зашагал уверенно. Откуда-то тянуло табачным дымом, карбидом, керосином и жареным мясом, должно быть, кротятиной.

– Штреки смерти, – провозгласил Иванов. – Мы почти на месте.

Он свернул с тропы в неприметный отнорок, отодвинул занавеску – кусок полиэтилена, и сказал:

– Доброго времени, атаманша Пеева. Я к тебе гостей привел.

У Бандерольки нехорошо засосало под ложечкой: сомнительно, чтобы Ната Пеева обрадовалась листоношам.

– Ну заводи, раз привел, – раздался знакомый резкий голос. Бандеролька с Телеграфом протиснулись следом за Ивановым.

Они оказались в просторной комнате – то ли гостиной, то ли столовой. По крайней мере, там был деревянный грубый стол и деревянные же скамьи. По стенам висели светильники – электрические, но в центре стола красовался подсвечник, с которого натекла целая лужа воска. Каменные стены были кое-где драпированы коврами, и ковер же был под ногами – истертый, но все еще яркий. Все вместе производило впечатление жилища разбойников, чего-то средневекового.

Во главе стола, в единственном кресле, сидела атаманша Пеева. Под землей не бывает тепло, а эта комната не отапливалась, и атаманша была в длинном вязаном платье, а на плечи накинула шаль. Увидев столь домашний облик воинственной женщины, Бандеролька совсем растерялась. Атаманша отложила книгу (еще один диссонирующий с образом штрих) и поднялась навстречу гостям.

– Листоноши, – удивилась она. – Зачем вы здесь? С тебя, Иванов, я попозже спрошу, почему ты их впустил и привел.

– Мы пришли за своим другом, – ответила Бандеролька, чувствуя, что невольно поддается очарованию атаманши.

Высокая, резкая, спортивная, с тонкими чертами лица и горящими черными глазами, она была очень притягательна даже для гетеросексуальной Бандерольки. Хотелось стать ее подругой, что ли. Или хотя бы не быть врагом.

Ну и, конечно, на фоне такой яркой женщины Бандеролька ощущала себя бледной молью, что уверенности и наглости не придавало.

– А с чего ты взяла, что он захочет с вами уйти? Ему тут неплохо.

– Вообще-то, это – его долг, – заявил Телеграф, чарам атаманши не поддавшийся. – Вы вот сидите тут под землей… Кстати, я присяду. – Он опустился на лавку и скрестил руки на столешнице. – И думаете, что так будет продолжаться вечно. Что вы приспособитесь – ну да, мы-то с вами, товарищ атаманша, прекрасно можем есть зараженную еду и существовать на поверхности, так что доля разумного в этом есть. Мы приспособимся. И скатимся в каменный век. Это сейчас у нас феодализм…

– И листоноши, – с ехидной улыбкой перебила Пеева, – все делают для того, чтобы перейти к стадии централизованного государства.

– Ерунда и провокация, – отмахнулся Телеграф, но с мысли сбился.

– Мы скатимся в каменный век, утратим остатки знаний, – сказала Бандеролька. – Человечество перестанет существовать. И неизвестно, сможет ли когда-нибудь восстановиться. Мы пытаемся этому препятствовать. У нас есть информация, которая может все изменить. И нам очень-очень нужно для этого в Керчь.

– Звучит красиво, продолжайте. Люблю сказки.

– Да не сказки это! – Бандеролька неожиданно для себя жахнула кулаком по столу. – Что, нравится править подземным народцем? Сталкерами своими командовать? О большем и не думаем, папочку лечим?

– Ты моего отца… – побледнев, атаманша поднялась Бандерольке навстречу.

В дальнем конце зала шевельнулся ковер, и в комнате стало на одного человека больше. Вошедший был абсолютно лыс, голову имел бугристую, нос – картошкой, фигуру атлетическую.

– У меня есть идея, – с порога начал он, – предлагаю выслушать и обсудить. Если уж у вас и правда есть информация, и это не является сказкой или обычной чушью, которую цивилизованные листоноши впаривают неразумным селянам, – тараторил мужчина с нереальной скоростью. Бандеролька заметила, что Иванов отвернулся и старается расслабиться, не слушать, – то давайте попробуем поступить следующим образом. В нашем мире надо помогать друг другу, но бескорыстная помощь исключена – она разлагает население и…

– Папа! – простонала атаманша.

Барин на секунду заткнулся, но тут же продолжил, правда, с другого места:

– Так о чем это я? О вашей якобы существующей информации. Мы готовы выделить вам еще одного человека, надежного, для помощи, потому что группа даже из трех обученных бойцов – это мало. Я пошел бы сам, но без моего интеллекта, если мне доведется погибнуть, здесь все рухнет, хотя генофонд и был передан дочери. Но больше одного бойца я вам не дам, а то вы будете нервничать. С вами пойдет Зяблик. Во-первых, она очень быстро бегает, во-вторых, хорошо соображает и знает Керчь.

– Стоп. – Бандеролька тряхнула головой, чтобы собрать в кучку звенящие от напряжения мозги.

Вспомнились болтушки. Монолог Барина был более информативным, но все равно немудрено было запутаться.

– Давайте по пунктам, пожалуйста. Вы хотите, чтобы ваш человек пошел с нами и таким образом вы получили часть информации?

– Да, и…

– Подождите, пожалуйста. Вы даете нам одного человека в сопровождение.

– Да, но…

– Да подождите же! Дело в том, что толку от информации не будет. Мы ищем… место. Оно – за проливом. А когда найдем, поделимся со всем цивилизованным миром.

– Легенда о чаше Грааля? – улыбнулся Барин. – Которую стоит перевернуть – и блага посыплются?

– Примерно, – согласилась Бандеролька, хотя и не знала, что за кружку такую упомянул собеседник. – Но это не легенда, а правдивая информация.

– Допустим. Допустим. – Он прошелся по комнате. – Ваш доктор хорошо меня подлатал, спасибо ему большое. Прям человеком себя чувствую. Доктора я с вами, конечно, отпущу, несмотря на матримониальные планы Наты. Но Зяблик все равно пойдет с вами. Я же глубоко в душе идеалист, хоть и ненавижу быдло. А людей люблю. И готов благами поделиться.

– Папа! – снова простонала Пеева. – Ну помолчи ты минуту. Дай людям в себя прийти.

Бандеролька остро пожалела атаманшу: это же с рождения такой психической атаке подвергаться – свихнуться можно. Барин, кажется, обиделся, а может, внял мольбам.

– Ладно, – сказала Пеева с досадой, – как папа решил, так и будет. Может, вы устали с дороги и хотите отдохнуть?

– Пожрать мы хотим, – ответил Телеграф. – Ни разу не пробовал кротятины.

– Хорошо. Сейчас я вас размещу, вы пообедаете, а я схожу за доктором и найду вашу сопровождающую – Зяблика.

Бандеролька поняла, что Пеева хочет попрощаться с доктором, и возражать не стала.

Глава 15Ктулху

Улицы Коктебеля были зловеще пустынны. Нет, понятно, час ранний – только-только взошло солнце, и всем порядочным горожанам (за исключением тех, кто мобилизован Союзом Вольных Городов Крыма и сейчас хлебает лаптем щи под Джанкоем) положено спать, но ощущение было такое, что город вымер, причем довольно давно.

Конечно, после Катастрофы такое можно было сказать про любой из городов Крыма. Руины и обломки – вот что характеризовало большинство населенных пунктов острова, но люди, живучие, как сорняки, умудрялись как-то приводить эти руины в порядок, налаживать мирный быт, вешать занавески на выбитые окна, закладывать свежим кирпичом дыры в стенах, затевать какую-никакую, а все-таки жизнь. Как ни странно, для Пошты первым признаком цивилизации в незнакомом городе были дворники – казалось бы, мелочь, но если здесь озаботились чистотой улиц, то, скорее всего, тебе не перережут горло за понюшку табаку.

Коктебель же был похож на черно-белую фотографию самого себя. Все вокруг выцвело, выгорело под беспощадным крымским солнцем, утратило фактуру, стало плоским и ненастоящим, как театральная декорация. Дома стояли пустые и мрачные, ветер гонял по улицам засохшие клубки перекати-поля, разросшийся на стенах плющ и дикий виноград имели темно-фиолетовый, неживой цвет.

На первый труп отряд наткнулся еще на входе в город. Мумия, а не труп, – иссохшийся, коричневый, весь сморщенный, в полуистлевшей одежде. Не поймешь даже, мужчина это был или женщина. Профессор осмотрел тело.

– Странно как-то, – сказал он. – Глаз нет совсем – ну ладно, птицы склевали. Но такое впечатление, что он не сам сгнил, а будто бы его… ну не знаю… в духовке запекли. Предварительно выкачав кровь и лимфу. Следов разложения нет, гнили тоже. Странно.

И чем дальше продвигался отряд по улицам Коктебеля, тем чаще профессор произносил это слово. В одном из узеньких переулков, где неба не видно из-за смыкающихся над головой балконов, они нашли тела трех человек, судя по всему, семьи – папа, мама и ребенок лет пяти. У всех на лицах лежали дохлые осьминоги или что-то очень на осьминогов похожее – желеистое, с присосками. В руке мертвый отец семейства сжимал мачете, лезвие которого покрывала засохшая голубая кровь.

– Не нравится мне эта хрень, – пробормотал Воловик.

Три квартала спустя они снова наткнулись на голубую кровь – теперь уже на асфальте, совсем свежую, не успевшую засохнуть. На стенах домов тоже были странные потеки, больше смахивающие на слизь – зеленовато-белую, как гной.

И пахло от стен и асфальта йодом и морем.

– Что же здесь произошло? – потрясенно спросил мичман Зиняк, когда за следующим поворотом перед отрядом предстала поистине ужасающая картина: гора трупов, разорванных на куски, – руки, ноги, головы отдельно – сваленная у ворот какого-то гаража.

– Ужас, – прошептал профессор. – Ужас. Последние слова полковника Куртца.

– Чего-чего? – переспросил Костя.

– Неважно, – сказал профессор. – Похоже, друзья мои, что в своих поисках мы достигли сердца тьмы.

– Я знаю, что здесь было, – мрачно поведал матрос Воловик. – Я слыхал от таком. От старых моряков. Мне боцман на «Адмирале Лазареве» рассказывал. Это морской народ. Твари из моря. Они иногда приходят с приливом. Их никто не видел. Точнее, те, кто их видел, уже мертвы и никому ничего не расскажут. Они оставляют такие следы. Рвут людей на части. Высасывают мозг через глазницы. Пьют кровь. У них есть щупальца. С присосками. Могут высосать человека досуха за полминуты. Но я думал, что все это байки…

– И зверь выйдет из моря… – опять непонятно забормотал Кайсанбек Аланович.

– Я тоже про это слышал, – кивнул мичман Зиняк. – Их еще называют ктулками.

– Ктулху, – поправил профессор. – Правильно говорить – ктулху, а не ктулку.

– Тссс! – зашипел на них Воловик. – Нельзя произносить вслух! Они услышат и придут!

– А! – махнул рукой профессор. – Это уже, извините, детская страшилка. Очевидно, мы имеем дело с новой формой жизни, биоценоз Черного моря после Катастрофы претерпел значительные изменения, о которых мы, к сожалению, очень мало знаем…

Его прервал странный звук, донесшийся с соседней улицы. Чавк. И потом еще серия – чавк-чавк-чавк.

А потом биоценоз Черного моря протянул над крышей гаража щупальце размером с телеграфный столб – бледно-лиловое, усеянное сотней тошнотворно-розовых присосок.

– Тентакль! – взвыл профессор. – Бежим!

Пошта, Зиняк и Воловик вскинули автоматы. Пули из «Тавора» и «калашей» с грохотом врезались в резиноподобное щупальце – и отскакивали, не причиняя твари ни малейшего вреда. «Если у этого осьминога, – мельком подумал Пошта, потянувшись за гранатой, – такая нога, то какого же размера он сам?».

Граната по пологой дуге пролетела над гаражом и взорвалась. В небо ударил фиолетовый фонтан, больше всего похожий на чернила. Но зловещее чавканье раздавалось уже со всех сторон, а гранаты у Пошты, как ни прискорбно, закончились.

Отряд снова бросился бежать. Впереди бежал профессор, причем с таким видом, как будто знал дорогу. Матросы отстреливались, Пошта держал в поле зрения запаниковавшего Костю.

– Сюда! – махнул рукой профессор.

Он вывел их на набережную коктебельской бухты – и тут выяснилось, куда подевалось все население Коктебеля. Сотни, если не тысячи людей слонялись по каменистому пляжу, а вместо лиц у них были все те же кальмары, присосавшиеся к глазам, ушам и рту. Только эти кальмары, в отличие от виденных ранее, были живые и жадно пульсировали. Люди же бродили, точно зомби, ничего не видя и натыкаясь друг на друга.

В море раздался плеск, и над горизонтом взметнулось еще одно щупальце, больше всех прежних – диаметром метров пять и метров сто в длину. Выгнувшись вопросительным знаком, щупальце, точно перископ подводной лодки, покрутилось из стороны в сторону и безошибочно указало на отряд Пошты.

Все это происходило в полной тишине, завораживающе-гнетущей. Но Пошта почувствовал странную вибрацию в черепе, и волоски на затылке зашевелились – как тогда, в Советском, где погиб Штемпель, а мутанты-нетопыри обменивались ультразвуковыми воплями.

Пораженные кальмарами-мозгоедами коктебельцы развернулись и почти организованным строем двинулись на отряд. Благо скорость передвижения у них была крайне низкая – из-за плохой координации движений.

– И куда вы нас завели, профессор? – поинтересовался Пошта, меняя магазин в автомате.

– Тут рядом дом Волошина… – запыхавшись, ответил Кайсанбек Аланович. – Был такой хороший поэт, – пояснил он, упреждая очередное «чиво» от Кости. – И дом у него славный, почти крепость, можно отсидеться, пока твари не уберутся обратно в море. Только до него надо еще добраться.

– Ну ладно, – сказал Пошта. – Попробуем. Очередями не стрелять, патроны экономить. Цельтесь не в голову – туда тяжело попасть, а в тазовую кость. С разбитым тазобедренным суставом даже эти твари не смогут двигаться.

Под канонаду одиночных выстрелов отряд медленно продвигался по набережной. Стреляли только в тех зомбаков, что подбирались слишком близко. Одного коктебельца по неосторожности подпустили почти вплотную, и кальмар, присосавшийся к его голове, внезапно отлепился и прыгнул, метнув реактивную струю чернил, прямо на лицо Воловику.

Если бы не Костя и его верный бумеранг – быть бы матросу еще одним источником протеина для морских гадов. Остро отточенный бумеранг рассек летящую тварь напополам. Завоняло страшно – как тухлыми яйцами.

Костя брезгливо подобрал изгвазданное оружие и пробормотал услышанное от профессора слово:

– Тентакли…

Пошта сделал себе отметку в памяти – поинтересоваться, что это значит.

Наконец, они добрались до пресловутого дома Волошина. Это оказался довольно-таки большой особняк на набережной, который, похоже, строился в несколько приемов. По крайней мере, архитектурных стилей в нем было намешано много. Тут тебе и шестигранная башня из песчаника, и классическая коробка из кирпича, и высокие стрельчатые окна, и пафосный фасад с колоннами, и балконы с наружной лестницей…

– Внутрь, скорее! – скомандовал Пошта, заметив, как подтягиваются поближе зомби, за которыми уже маячили щупальца выбравшихся на землю гигантских осьминогов.

Они едва успели заскочить внутрь и захлопнуть за собой тяжелую дверь, как в нее грузно врезалось щупальце размером с грузовик.

– Ну, профессор, загнали вы нас в угол, – сплюнул Пошта. – И как теперь будем выбираться? Сейчас эта гадина весь дом обхватит своими щупальцами. Воловик, Зиняк, Костя! Марш баррикадировать окна!

– Если я правильно понимаю, и если фольклор не врет, морские гады не очень любят ультрафиолет. То бишь солнечный свет и крымская жара им не по нраву, – заявил профессор авторитетно. – Так что надо просто немного обождать, и они уберутся обратно, к себе, в глубины Черного моря.

– Ну-ну, – скептически процедил Пошта. – А если не уберутся?

– Тогда мы что-нибудь придумаем, – беззаботно махнул рукой профессор, которого в данный момент безраздельно занимала экспозиция дома-музея. – Костя, дружочек, когда освободишься, я дам тебе почитать великолепные стихи, – причитал Кайсанбек Аланович, водя пальцем по корешкам книг в шкафу. – Это первые издания, с автографом автора!

С улицы донеслись выстрелы.

– Так, – нахмурился Пошта. – Это еще что такое? Зомбаки научились стрелять? Или в городе есть кто-то еще?

– Больше похоже на второе, – кивнул Воловик.

– А я говорил, что за нами кто-то идет! – встрял Костя.

– После плоскогорья змей и бомбежки с летучего города вряд ли этот кто-то остался бы в живых, – сказал Пошта. – Наверное, случайно кто-то забрел.

Окна забаррикадировали, двери подперли книжными шкафами (невзирая на протестующие вопли Кайсанбека Алановича – «как так можно обращаться с первоизданиями!»). Зомби вроде бы угомонились и побрели на звук выстрелов. Щупальце еще потыкалось в окна, разбило присосками пару стекол и принялось выжидать, пока добыча сама вылезет из ракушки.

Отряд стал ждать, пока солнце поднимется достаточно высоко и припечет настолько, чтобы проклятый осьминог убрался обратно под воду.

После бессонной ночи и марш-броска через плоскогорье все устали. Пошта назначил вахты – первым должен был дежурить Зиняк, потом Костя – и объявил привал на четыре часа.

Уснули сразу – как в воду провалились.

А когда проснулись – Костя пропал. Его не было нигде: ни на чердаке, где он вообще-то должен был дежурить с одолженным у Пошты «Тавором» (коллиматор позволял использовать короткий булл-пап как снайперскую винтовку на вполне приличных для городских условий дистанциях, до двухсот метров); ни в подвале, куда мальчишка сразу же полез с большим интересом – что-то там его дико заинтересовало; ни в библиотеке, куда профессор чуть ли не пинками загнал сорванца, приговаривая: «Читать надо больше, читать надо лучше».

Костя как будто испарился. Самое интересное, что все двери были закрыты и забаррикадированы изнутри. Следов силового или еще какого проникновения не было. Редкие зомби все еще слонялись по прокаленным солнцем улицам, щупальца гигантских спрутов втянулись туда, откуда росли, – ктулхи ушли обратно в море; окна тоже были все заперты, кроме одного, на третьем этаже шестигранной башенки.

Пошта высунулся из окна и осмотрелся. Следов «кошки» не было, какое-либо альпинисткое снаряжение к стене тоже не крепили, остались бы выбоины в песчанике. Правда, была старая, ржавая водосточная труба возле окна – но залезть по ней наверх, по-тихому скрутить Костю, а потом спустить его вниз было нереально.

– Итак, – подвел итоги листоноша. – Это не зомби – раз. Они бы убили на месте и одним пацаном бы не ограничились. Это не ополченцы – два, те бы постарались скрутить всех или закидали бы нас гранатами. И вряд ли Костя сам удрал – три, ну не дурак же он, в самом деле, вылезать из безопасного места прямо в щупальца морских гадов. Вывод: ни хрена не понятно.

– Надо искать щегла, – заявил Воловик.

– Каким образом? – осведомился Пошта. – Следов-то нет. Зачистить Коктебель от зомби? Патронов не хватит. А к вечеру опять ктулхи полезут.

– Ну не бросать же его! – возмутился профессор Кайсанбек Аланович.

– Кто бы – и как бы – ни похитил Костю, его взяли живьем, без шума и пыли, и живьем же вытащили из дома. Значит, мальчишка все еще цел и таковым останется, пока от него не добьются того, чего хотят. А чего от него могут хотеть? Что он знает? Только наш маршрут. И если Костя не дурак – а он не дурак, – маршрут он им сразу и выдаст, не будеть ждать интенсивного допроса…

– Вы имеете в виду пытки? – побледнел профессор.

– Угу, – подтвердил Пошта. – Костя всю жизнь прожил при листоношах, так что должен знать: пыток не выдерживает никто. Поэтому лучше сразу все сказать, поберечь здоровье. Что сделают похитители, узнав наш маршрут? Пойдут по следу, а Костю возьмут с собой как разменную монету. Вывод: оптимальная тактика – работа на опережение. Выдвигаемся на Кара-Даг, готовим засаду и встречаем гостей.

– Рискованно, – заметил Зиняк.

– Жизнь вообще рискованная штука, – холодно ответил Пошта. – Костя понимал, на что шел, когда за нами увязался. Я не буду рисковать своей миссией из-за одного пацана.

Принимать непопулярные решения – одна из обязанностей лидера. Все члены отряда понимали, что Пошта прав, что миссия важнее всего – но каждый в глубине души радовался, что не ему пришлось это озвучить.

Еще до того, как село солнце, выдвинулись на Кара-Даг.

Глава 16Капитан и его пес

Зяблик оказалась поджарой дамой лет тридцати с короткими иссиня-черными волосами. От невзрачной птички в ней не было ничего, кроме, пожалуй, веса – ростом она была с Бандерольку, но уже в плечах и вообще значительно тоньше. Казалась она вполне приветливой, держалась ровно и вызывала симпатию.

– Меня с вами отправили, потому что я мутант, – с ходу пояснила Зяблик. – Как и вы, могу жить на поверхности без защитных средств. Понимаете? То есть мне не нужно специальных условий. И путешествия я люблю. А еще очень быстро бегаю. – Тут она заразительно рассмеялась.

Доктор, напротив, был хмур. Бандерольке даже показалось, что Иванов не ошибся: никто Стаса не крал и не умыкал, а пошел он за атаманшей по доброй воле и вывалив язык.

Они сидели в одной из комнат атаманши за столом. Кротятину (Бандерольке не понравилось) уже доели, печеные грибы (а это – понравилось) – тоже, и теперь Телеграф с Барином и Стасом употребляли самогон (который Бандеролька пить отказалась), атаманша пила наравне с мужиками, Зяблик слегка пригубила. Обсуждали план.

– В Керчи сейчас спокойно, – утверждала Пеева. – Из моря ничего в этом сезоне не лезет, с той стороны залива только изредка приплывает. Здесь же, знаете, недалеко. А на материке всякое водится. Один раз по Митридатской лестнице огромный спрут полз. Представляете? От площади наверх. И как добрался-то…

Про какую лестницу говорит атаманша, Бандеролька не знала.

– Вам нужно в район порта, – растолковывал Барин. – Там найдете капитана Олега Игоревича – Зяблик знает, где искать.

* * *

Керчь производила впечатление города деятельного и очень живого: по улицам сновали люди, у подножия той самой Митридатской лестницы – широкой, идущей уступами от площади на холм, местами разрушенной и наверху украшенной помпезными скульптурами крылатых львов – раскинулся рынок. Чего там только не было: и посуда, оставшаяся с времен до Катастрофы, и часы с кукушкой, и украшения, и одежда, и даже продукты: часть населения, как и по всему Крыму, приспособилась к радиации и больше не нуждалась ни в средствах защиты, ни в очищенных продуктах.

А вот оружия на рынке Бандеролька не заметила: максимум – столовые ножи. Подобная ситуация для дикого, в общем-то, города была явно необычной. Поняв, что ничего не знает об общественном устройстве Керчи, Бандеролька решила уточнить у Зяблика:

– А почему оружием не торгуют?

– Олег Игоревич запретил. У нас тут вам, говорит, не фронтир, у нас тут люди молодые и сильные, сами разберутся. Интеллигентно, без оружия. И запретил.

– И его вот так прямо сразу послушались?

– Ну не прямо так сразу… Пришлось, конечно, изрядно повоевать. Но зато потом все признали, что Олег Игоревич прав, и сложили оружие.

– А что это за капитан такой, откуда он взялся?

– А кто его знает. Он капитан парома и всегда вроде им был. Хотя поговаривают, что до Катастрофы он артиллеристом служил. И еще у него есть огромная собака-мутант. Ну, скоро увидишь.

Порт ничем не отличался от других виденных Бандеролькой портов: шумно, бестолково, все куда-то бегут и что-то кричат, толкаются, ругают друг друга на чем свет стоит. Отыскать что-то в этом бардаке, если не знаешь, куда идти, проблематично. Зяблик, похоже, знала. Она увидела в толпе какого-то тощего подозрительного типа, замахала рукой и заорала:

– Ренькас! Где кэп?

Тип приблизился и оказался очень тонким высоким молодым человеком в черном. У него был большой нос, занимавший, кажется, все худое лицо, рыжеватая бородка, солнцезащитные очки, черные брюки, черная рубашка и начищенные до блеска черные кожаные туфли. На поясе и бедре – кобуры, из которых торчат рукоятки внушительных пистолетов.

– Зяблик! – обрадовался молодой человек и поцеловал девушке руку. – Вы как всегда обворожительны! А кто ваши спутники, позвольте узнать?

– А это гости нашей атаманши. Кто они такие и по какому делу – тебе знать вовсе не обязательно.

Молодой человек сдвинул очки на кончик носа и оглядел листонош очень пристальным недобрым взглядом.

– А это – Ренькас, – представила Зяблик, – лучший ганфайтер Олега Игоревича.

– То есть ему оружие можно? – уточнил Телеграф.

– Можно, – согласился Ренькас, – но только потому, что я умею им пользоваться и никогда не употреблю не во благо.

Листоноши переглянулись: заявление звучало, мягко говоря, сомнительно. Благо – понятие уж очень растяжимое.

Ренькас заразительно улыбнулся.

– Пойдемте, я вас провожу. Олег Игоревич дома.

Бандеролька подумала, что их уведут куда-то в город, но они запетляли по порту и, наконец, выбрались к гаражам – Бандеролька не знала, как они называются правильно, – для лодок. Еще до Катастрофы гаражи достраивали, возводя второй и даже третий этаж – жилые помещения. Перед одним из таких гаражей, глядя на лениво шевелящееся море, дремала огромная мохнатая собака.

Не то чтобы Бандеролька боялась собак, но она их опасалась. Особенно таких. Собака напоминала помесь медведя с волосатым крокодилом.

Она подняла длинную морду и открыла глаза.

Взгляд был совершенно не собачьим – цепким, как у ганфайтера Ренькаса, и уставшим. Вся скорбь собачьего племени и многие знания читались в нем. Собака поднялась, потянулась и зашла в дом. Через несколько секунд оттуда высунулся мужчина. Высокий, лет за сорок, с длинными, темными с проседью волосами, очень правильными чертами некогда, безусловно, красивого лица.

– Олег Игоревич! – окликнул Ренькас. – Тут к вам гости, листоноши.

– Очень приятно, – отозвался капитан. – А зачем пожаловали?

Все молчали, и Бандеролька поняла: признали ее главенство. Она вообще сильно изменилась с начала похода – стала не то чтобы взрослее, но ответственнее. И, кроме того, из идеалистки превратилась в человека, видящего реальный мир.

– Олег Игоревич, у нас очень важное дело, – сказала Бандеролька. – И очень ответственное. Речь идет о судьбе человечества. Можно мы поднимемся и поговорим с глазу на глаз?

Собака высунулась из двери и посмотрела на Бандерольку, склонив голову и вывалив язык.

– Не врете, – заключил Олег Игоревич, – ладно, поднимайтесь. И ты поднимайся, Ренькас, я тебе доверяю.

* * *

Они сидели в тесной, заваленной снастями и запчастями от двигателя комнатке над гаражом. Олег Игоревич, похоже, не признавал чай и прочие безалкогольные глупости: он сразу сообщил гостям, что предпочитает вести переговоры под «рюмочку крепкого» и выставил на стол пятилитровую бутылку с жидкостью мутно-кофейного цвета. Непьющую Бандерольку передернуло от одного вида. Зато Телеграф и Стас оживились, признав в напитке «тот самый виски», а Ренькас облизнулся с самым плотоядным видом. Из закуски предполагались выставленные листоношами консервы «килька в томате» севастопольского завода – из личных запасов доктора Стаса. Одну банку, торжественно открыв, капитан вывалил в собачью миску, больше напоминающую раритетную золоченую супницу.

Вообще все в комнате больше предназначалось для собаки, чем для человека: у псины – шикарный матрас, покрытый пледом, у человека – раскладушка, у нее – две огромные чистые миски, у него – заляпанные и захватанные разнокалиберные стаканы и тарелки. При этом шерсти в комнате не было, да и сама собака выглядела ухоженной. Она сидела тут же, положив умную морду на столешницу. Ничего не клянчила, просто участвовала в разговоре.

– Итак, – сказал Олег Игоревич после первых ста грамм. – Излагайте.

Бандеролька принялась излагать: начала с подвига Пошты, Балаклавы и получения перфокарты, потом принялась рассказывать историю расшифровки, коснулась провокаций, направленных против листонош, живописала их путь и надежды: конечно же, Олег Игоревич не откажет в путешествии на материк.

Капитан поскреб подбородок и пригорюнился. Смотрел он только на свою собаку, а собака не мигая смотрела на него и шевелила носом, будто принюхивалась. Такое чувство, что они совещаются.

– Далеко плыть, трудно, – наконец озвучил он. – Паром на ходу, я слежу. Я за всем здесь слежу, чтобы порядок был и каждый на своем месте.

Не совсем понятное утверждение, но Бандеролька сделала вид, что с ним согласна.

– Вы не представляете, листоноши, что водится в заливе. Здесь же рядом материк, а что там – вам не ведомо. И мне не очень известно. Материку пришлось гораздо хуже в Катастрофу, там почти никто не выжил, там нет приспособившихся к радиации, там – мертвая пустыня, в которой обитают только мутанты. Может быть, бункеры и сохранились, но цивилизация давно умерла, люди – тоже. А то, что выжило… Зимой они переползают через пролив. Если зима особо суровая и пролив замерзает, они ползут по дну, иначе – переплывают, видимо, спасаясь от страшных холодов и голода. Огромные, как левиафаны или кашалоты, уродливые, как моя жизнь.

Тут капитан замолчал, налил себе и выпил. Видно было, что он переживает воспоминания заново.

– Один раз, – голос Олега Игоревича звучал глухо, – такое отродье выползло в рыбацкой деревушке и уничтожило всех. Детей. Женщин.

Теперь капитану понадобилось перекурить рассказ. Все внимали в молчании – очень уж эмоционально повествовал Олег Игоревич. Собака обвела всех внимательным взглядом. Телеграф и Стас смотрели на капитана, разве что рты не открыв, Зяблик явно положила на бравого мужчину глаз, а Ренькас думал о чем-то своем, покачиваясь в такт одному ему слышной музыке. Бандерольке же это лирическое отступление порядком надоело.

– Так вы нам поможете? Всем людям?

И тут ее осенило, тут прям вдохновение снизошло.

– Это же ваш шанс спасти человечество, Олег Игоревич, как и подобает настоящему мужчине!

Кажется, подействовало. Капитан встряхнулся и со стуком поставил стакан на стол.

– Наверное, это – мой долг, – скромно сообщил он, – всегда хотел свершить нечто подобное.

Собака приоткрыла пасть, вывалила язык и улыбнулась, Бандеролька готова была поклясться – осознанно. Закралось нехорошее подозрение: вспомнились коты Феодосии, бабки-гипнотизерши болтушки… Собака, должно быть, была телепатом. Разумным мутантом-телепатом. Озвучивать это Бандеролька не стала – собака общалась только с хозяином. Или?.. А не хозяйка ли общалась с неразумным человеком?

Тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли.

– Мы снарядим экспедицию, – капитан встал и поднял стакан, – мы поплывем на материк, отстреливаясь от мутантов. Подвергнемся множеству опасностей. Отыщем бункер, добудем рецепт возобновления цивилизации. И спасем человечество. Так выпьем же за это!..

Даже Ренькас очнулся и выпил, и Бандеролька омочила губы в бокале. Неужели миссия почти выполнена? Неужели все почти закончилось?

В дверь затарабанили.

– Капитан! Кэп! Тут парнишка какой-то, ищет каких-то листонош. Говорит, беда. Костей его зовут!

Бокал выпал из ослабевших пальцев Бандерольки.

ИнтерлюдияПредатель

Предатель ждал. Предатель ждал уже два года – с того самого проклятого дня, когда его, опытнейшего листоношу, специалиста по тайным поручениям, взяли в плен пираты.

И взяли-то обидно, по глупости, по ротозейству. А что поделать, и на старуху бывает проруха, и матерые шпионы попадаются случайно. Предатель был в экспедиции, как всегда, с тайной миссией – настолько тайной, что Филателист даже самого Предателя не стал посвящать во все детали задания. С виду все было просто и тривиально: берешь посылку в пункте А, доставляешь в пункт Б. Пунктом А служил Джанкой, пунктом Б – Судак. Банальное, на первый взгляд, задание.

Но было в задании одно странное уточнение – в Судак следовало добираться морем, причем не из Феодосии, а из самой Ялты. Предатель приказы обсуждать не привык. Морем так морем, подумаешь, крюк какой.

В Ялте Предатель зафрахтовал небольшой баркас с командой, вышел, согласно инструкции, из порта глубокой ночью, не зажигая огней. Посылка – небольшой стальной чемоданчик с кодовым замком – была надежно спрятана в бухте якорной цепи. Шли вдоль берега, медленно и степенно, делая узлов десять, не больше.

Под утро напротив Гурзуфа наперерез баркасу бросился пиратский лайнер на подводных крыльях. Шансов уйти от быстроходного судна у баркаса не было никаких, и Предатель велел капитану не затевать дурной погони, а по-тихому сдаться. На этот случай у листоноши была горсть золотых цепочек с фальшивыми бриллиантами, дабы легко и безболезненно откупиться от пиратов. Больше на баркасе не имелось ничего ценного. Однако капитан попытался укрыться среди проплывавшей неподалеку китовой стаи.

Лайнер догнал баркас, закинул абордажные крючья, подтянул борт к борту. И тут случилось нечто необычное: на палубу баркаса ступил не кто иной, как сам Рыжехвост, адмирал пиратской флотилии, личность более чем колоритная. Предатель сделал вид, что не узнал знаменитого пирата, и предложил тому мзду за право прохода через его владения (коими пират полагал все Черное море).

Рыжехвост золота не взял, а велел скрутить Предателя и переправить того в трюм лайнера. Листоноше этот расклад совсем не понравился – захват заложников с целью выкупа для пиратов дело обычное, прибыльное, но уж очень тягомотное. Порой бедолаги месяцами сидели в зиндане, пока пираты торговались с родней. А Предатель спешил. И тут он сделал глупость – в лицо заявил Рыжехвосту, что он-де член клана листонош, задерживать его пираты не имеют никакого права, а в противном случае будут иметь дело с Филателистом лично.

Рыжехвост обрадовался.

Следующие пара недель, слава богу, практически изгладились из памяти Предателя. Он запомнил только сырой и холодный зиндан, вонючее ведро, вонючий матрас, бегающих по камере крыс. Предателя постоянно и методично били – и били по голове. От несильных, но регулярных сотрясений мозга листоношу все время тошнило, кружилась голова, двоилось в глазах. Обычного человека это бы сломало, но Предатель выдержал.

Тогда его стали пытать током. Два зажима-крокодила, провода, клеммы, аккумулятор, реостат. Запах паленой плоти. Запах озона. Крики.

Это тоже не сработало – все-таки болевой порог у листонош повыше, чем у простых смертных.

Как уже понял Предатель, его хотели сломать психологически – но не причиняя заметного физического ущерба. По крайней мере, дальше угроз выколоть глаза и отрезать гениталии дело не пошло.

Сломался листоноша на пытке водой. Старой как мир, но крайне эффективной процедуре. Предателя привязали к наклонной лавке головой вниз, на лицо положили полотенце и стали лить сверху воду. Через час постоянного захлебывания – вода, попадая на ткань, превращалась в мелкодисперсную пыль, Предатель все время ее вдыхал вместе с воздухом и не мог вдоволь надышаться – листоноша понял, что хочет жить. Хочет жить так сильно, что пойдет на все – даже на предательство.

Любовь к жизни оказалась сильнее любви к клану.

Предатель поклялся сотрудничать с пиратами. Его отвязали и следующие трое суток (или больше, листоноша затруднялся определить) пытали лишением сна, включая свет и сирену через неравномерные промежутки времени – больше двадцати минут подряд спать Предателю не давали.

Окончательно обессиленного, сломленного, едва не сошедшего с ума листоношу наконец привели к Рыжехвосту. Был укол обезболивающего, холодное вино, горячая еда, услужливая массажистка. И разговор, он же – вербовка.

Рыжехвост задумал грандиозное. Он хотел стравить между собой татар и казаков, листонош и жителей вольных городов, затеять кровопролитную тотальную войну и остаться единоличным правителем Крыма. Предателю за сотрудничество он предложил пост городского управителя Симферополя.

Предатель согласился. Да, конечно, он мог обмануть Рыжехвоста. Вернуться в клан, рассказать, как все было, посвятить Филателиста в коварные планы главного пирата. Но Предатель знал, что не быть ему после этого начальником тайной службы и доверенным лицом Филателиста – нет и не может быть доверия тем, кто единожды сломался под пытками. В лучшем случае оставят в Джанкое тренировать молодежь. А то и вовсе сошлют в какую-нибудь глушь, на Тарханкут, где Предатель и будет доживать свой век вдалеке от больших и важных дел.

Так он стал предателем. Вернулся в клан, рассказал байку про шторм и утонувшую посылку, про то, как его держали в плену какие-то местные бандиты, как сбежал и ныне готов вернуться к своим обязанностям. Ему поверили – не могли не поверить, ведь это он! Проверенный, свой, надежный листоноша!

И Предатель стал ждать. Ждать распоряжений от Рыжехвоста, ждать удобного момента, ждать своего шанса в жизни – перестать наконец быть порученцем и стать начальником, да не чего-нибудь, а самого Симферополя – почитай, всего сухопутного Крыма.

Пока ждал, Предатель готовил свою маленькую частную гвардию. Набирал всех – бандитов, бродяг, мутантов, даже расстриг-сектантов. Устроил небольшой тренировочный лагерь под Раздольным. В процессе подготовки отсеивалось девяносто процентов. Подготовка включала в себя стрельбу и рукопашный бой, скалолазание и водолазное дело, езду верхом и вождение любого транспорта, минно-взрывное ремесло и знание ядов. К концу первого года обучения у Предателя осталось всего двенадцать бойцов из набранных полутора сотен.

Но это были уже настоящие ниндзя. Скрытные, тихие, неприметные. Ловкие и беспощадные. Отчаянно смелые. И беззаветно преданные.

Их Предатель и пустил в ход, когда поступила весточка от Рыжехвоста с коротким приказом: «Давай!»

Именно Предатель отправил людей в черном убивать татар, казаков, горожан, сектантов, матросов – да кого угодно, лишь бы улики указывали на клан листонош. И ниндзя справились со своей задачей блестяще. Всего за пару недель Крым закипел от ненависти к некогда всеми обожаемым листоношам. Каша заварилась знатная, кровавая и густая. Традиции вендетты были в Крыму как никогда сильны после Катастрофы.

Война разразилась глобальная. Если бы татары, казаки и горожане не изображали бы из себя лебедя, рака и щуку, Джанкой не продержался бы и пары дней. Но ниндзя сработали и тут на отлично, потихоньку стравливая союзников между собой, сея вражду и раздоры, устраивая диверсии и саботаж.

Но тут Предатель узнал о перфокарте и о бесценной информации, что на ней хранилась. Информация о чудо-бункерах с чудо-технологиями особого доверия не вызывала, но была отложена Предателем в копилочку полезных знаний. Неизвестно ведь, как оно повернется после реализации плана Рыжехвоста – вдруг старый пират решит обмануть Предателя или сдаст его в качестве виновника всего произошедшего.

С другой стороны, Предатель не мог допустить того, чтобы листоноши добрались до бункеров первыми. К сожалению, отправленные им в Джанкой лазутчики не смогли достать перфокарту, и ему пришлось вновь вернуться к выполнению своей основной миссии.

Кульминацией плана Рыжехвоста стал совет в Старом Крыму. Неслыханной удачей было появление на совете Филателиста – старый лис вылез из норы и самолично поехал наводить порядок, остужать горячие головы и щелкать по зарвавшимся носам.

Когда Предатель узнал о приезде Филателиста, сердце его радостно забилось. Наконец-то. Все яйца – в одной корзине. Одним-единственным ударом можно было обезглавить весь Крым.

А вот неприятной неожиданностью для Предателя стал Пошта. Вот уж кого Предатель не ожидал увидеть в Старом Крыму, так этого молодого проходимца. А тот возьми и припрись в Старый Крым!

Благо Филателист в долгие дискуссии с Поштой не вступил, а в приказном порядке отправил (Предатель подслушал) того продолжать выполнение секретной миссии, то бишь поиск злосчастных бункеров. Такой шанс упускать было нельзя – но и разорваться Предатель не мог. Поэтому за Поштой и его друзьями, переодетыми сектантами Серого Света, Предатель отправил ударный отряд пиратов, оставив ниндзя для выполнения основной задачи.

С поставленной задачей ниндзя справились. Первым убили Арслана Гирея Второго – перерезали ему горло казацкой шашкой, которую крайне удачно оставили на месте убийства, то бишь в походном шатре хана. Охранявших покои своего владыки янычар ниндзя тоже порубили грубо и неделикатно, в манере пьяных казаков.

Когда татары нашли своего повелителя в луже крови, горячие восточные парни возжаждали мести. Как раз в это время Предатель лично загнал гетману Дорошенко кривой татарский кинжал аккурат между четвертым и пятым ребром, точно в сердце. Ниндзя тем временем передушили удавками пластунов.

Татары и казаки схлестнулись страшно, прямо в зале для заседаний. Начали со словесной перепалки и взаимных обвинений, перешли к мордобою, от него плавно перетекли на поножовщину, ну а когда загремели первые выстрелы, уже никто не выяснял, кто, кого и почему зарезал. В ход пошли автоматы и дробовики, какой-то дебил бросил гранату, управители Союза Вольных Городов Крыма со свойственной им трусостью бросились наутек – но на выходе их поджидали трое ниндзя, наряженных матросами Черноморского флота. Бойня была короткой, но кровавой.

Последним погиб Филателист, забрав с собой в могилу пять лучших ниндзя Предателя. Умел старый хрыч драться, у него этого не отнимешь. Листоноша все-таки…

Предатель с большим трудом эвакуировал из опасной зоны Рыжехвоста – пираты, разумеется, тоже полезли в драку, просто так, кайфа ради, а их король хотел лично всех покрошить в капусту, но Предатель его остановил и вывел через окно, укрыв в единственном безопасном месте – доме, где обитали его ниндзя.

К утру население поселка Старый Крым сократилось на две трети. Кровь текла по улицам, как вода после дождя. Весь руководящий состав основных сил Крыма – татар, казаков и горожан – был уничтожен под корень, вместе с элитными отрядами личной охраны и спецназа.

План Рыжехвоста был реализован почти полностью. Оставалось взять Джанкой и добить логово листонош.

Но Предатель – вместо того, чтобы отправляться громить свой клан – предпочел догнать пиратов, последовавших за Поштой. Из подслушанного разговора он знал, что Пошта направляется куда-то в район Кара-Дага, и двинулся наперерез. Рыжехвост, нутром чуя подвох, последовал за ним.

Глава 17Джунгли

Горный массив Кара-Даг – место изумительной красоты, вызывающее чувство искренней и неподдельной ненависти приблизительно на втором часу пешего похода. Идти все время приходится в гору, но угол подъема то и дело меняется, от чего дико ноют икроножные мышцы. Твердая порода все время сменяется сыпуном, подошвы скользят, на головы сзади идущим сыплется мелкий щебень. Иногда тропинка так круто забирает вверх, что приходится хвататься за торчащие из земли корни кустов – а те зачастую обрываются, и, чтобы сохранить равновесие, приходится совершать незаурядные акробатические этюды.

Плюс – тяжеленные рюкзаки, плюс – оружие и боеприпасы, плюс (точнее – минус) – запасы воды. В Коктебеле с водой было туго, все запасы – бочки с дождевой водой, колодцы, скважины – покрывал слой сиреневой слизи от ктулху, и профессор настрого запретил пить оттуда, поэтому в горы пришлось идти почти без воды. А по жаре такое решение – медленная и мучительная смерть от обезвоживания и гипертермии.

Поэтому все время отклонялись от основного маршрута, искали родники и ключи, набирали фляги и кэмелбеки из луж и горных речушек, основательно пересохших по этому времени года, дезинфицировали таблетками, процеживали сквозь фильтр, пили по чуть-чуть, по глоточку.

И то и дело совершали остановку, чтобы проверить, не идут ли по следу таинственные похитители Кости. Те самые, которых мальчишка засек еще на пути из Старого Крыма. Те самые, что стреляли на улицах Коктебеля, когда отряд Пошты забаррикадировался в доме Волошина. Те самые, что умудрились украсть пацана из запертого дома, не оставив при этом никаких следов.

– Надо было морем идти, – пробурчал Зиняк. – Срезали бы километров двадцать, да и дорога по берегу была бы легче.

– Угу, там бы нас и сожрали, – ответил Воловик. – Или ктулхи, или карадагское чудовище.

– Кто-кто? – заинтересовался профессор.

– Вы что, не слыхали? – удивился матрос. – Это старая история. Еще до Катастрофы у подножия Кара-Дага, прямо на пляже Коктебеля, неоднократно находили выброшенных на берег дельфинов со следами укусов… ну, скажем так – неизвестного науке существа. Пасть у него должна была быть такая, чтобы пол дельфиньей тушки за раз оттяпать. Потом очевидцы говорили, что видели какого-то морского змея с гривой – тут и на Азове. Причем замечали его разные люди на протяжении пятидесяти лет – и моряки, и отдыхающие на пляже. Потом на биостанции решили его изловить, даже соорудили специальную ловушку, а в качестве приманки использовали живого дельфина, только ничего не вышло. Ну, а после Катастрофы тварь, видимо, мутировала, потому что начала топить корабли. Никто ее толком не видел, но все моряки боятся. Поэтому от побережья тут лучше держаться подальше.

– Ну да, ну да, – покивал профессор Кайсанбек Аланович. – Ведь и Лаокоона растерзали подводные змеи…

– Кого-кого? – переспросил Зиняк вместо временно отсутствующего Кости.

– Это из греческой мифологии… У Вергилия хорошо описано. Впрочем, неважно. А вы знаете, друзья, – сменил тему профессор, – что мы идем по скальному массиву, который считается самым старым вулканом на Земле? По некоторым оценкам, ему сто пятьдесят миллионов лет!

– Сровнять бы его с землей, – злобно пробормотал Воловик. – Задолбало уже по горам скакать! Я моряк, а не горный козел!

– Да ладно тебе, – успокоил его Зиняк. – Ты глянь, красота-то какая кругом!

Горы вокруг действительно отличались изумительной красотой. Густо поросшие зеленью, величественные, они вздымались до самого неба. Там, где от ветра и штормов обнажилась земля, среди бурых и рыжих вулканических пород посверкивали вкрапления кварца, халцедона и сердолика. Прямо по курсу грозно нависала скала Святая – самая высокая точка Кара-Дага.

– Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет, – заявил Пошта и вытащил атлас. – Путей обхода у нас два. Налево пойдем – пройдем через хребет Кок-Кая, мимо Чертова Пальца, через хребет Хоба-Тепе к Мертвому городу. Маршрут живописный, но длинный, и воды там почти нет. Направо пойдем – преодолеем Гяур-Чешме, хребет Карагач и выйдем прямо к биостанции. Там должны встретиться родники, если верить карте. Но Мертвый город – идеальное место для засады, раз уж мы предполагаем, что похитители Костика идут за нами.

– А что, если они выберут правую дорогу? – спросил Зиняк. – Они же знают конечную точку нашего маршрута и могут попытаться нас обогнать.

– Да уж, – насупился Пошта. – Хоть монетку подкидывай.

– Не будем мы ничего подкидывать, – сказал Воловик. – Мертвый город – это напротив скалы Золотые Ворота, правильно? Такая арка из воды торчит недалеко от берега. Между Львом и Иваном-Разбойником.

– Ну да, – сверился еще раз с картой Пошта.

– Вот там последний раз карадагское чудовище и видели.

– Ну оно же не сухопутное! – заявил профессор Кайсанбек Аланович. – На берегу-то нам ничего не угрожает.

– Да? – прищурился Воловик. – Только вот с берега его и видели. А выжил из видевших только один, и тот с ума сошел от ужаса. Нет уж, давайте от берега держаться подальше. Хоть я и ненавижу горы, а в лапы к морскому змею попадать не хочу.

– Решено. – Пошта захлопнул атлас. – Пойдем через Гяур-Чешме и Карагач. Засаду устроим непосредственно на биостанции.

Дорога до биостанции заняла у них остаток дня и часть ночи. Привал сделали короткий, спали вполглаза. С рассветом вышли на хребет Карагач. Отсюда открывался изумительный вид: изумрудно-зеленое море (в глубинах которого обитали ктулхи и карадагское чудовище), изрезанный скалистый берег и густые заросли джунглей на пути к частично затопленной биостанции.

– Это еще что за дендропарк? Откуда в Крыму тропические растения? – удивился Кайсанбек Аланович и тут же сам себе ответил: – А! Понял! Это, видимо, Ботанический сад! Эк его за годы запустения! Разросся, одичал… Боюсь, что этот отрезок пути нам дастся нелегко. Читал я про джунгли, готовьте мачете, друзья.

Сразу после спуска с хребта отряд будто попал в другой мир. Душно, влажно, сыро. Ветвистые деревья смыкаются над головой, папоротники в рост человека полностью поглотили тропу. Толстые, как колонны, лианы свешиваются с гигантских стволов, заплетаются хитрым макраме. Вздыбленные корни путаются под ногами. Земля – не земля даже, а мерзкая смесь грунта и перегноя – чавкает под ногами. Пахнет болотом, ядовитыми испарениями. Поште любая отрава была нипочем, все-таки листоноша, организм сильнее человеческого, иммунитет будь здоров, а вот Воловику, Зиняку и профессору пришлось замотать нижнюю половину лиц тряпками, за неимением противогазов, что, конечно же, комфорта прогулке не добавило.

Шли крайне медленно. Первыми шли матросы, деловито размахивая мачете и с утробным хаканьем срезая особо толстые лианы. Лианы падали под ноги с тяжелым стуком. Потом осторожно ступал профессор, то и дело удивленно присвистывая при виде новых, неизвестных науке видов флоры. Замыкал процессию Пошта, весь мокрый, потный, уставший, с «Тавором» наперевес. За каждым деревом ему чудилась опасность, каждый кустарник таил в себе смерть, а еще по пятам догоняли отряд неизвестные похитители Кости…

Наконец, вышли на небольшую поляну, где можно было перевести дух.

– Уф, – выдохнул Зиняк и воткнул мачете в землю. – Понасажали тут, мать их якорная бухта! Будто своей травы не хватало!

– Вы не понимаете, уважаемый мичман, – возразил Кайсанбек Аланович. – Ведь это же был уникальный объект, часть Карадагского заповедника! Сюда свозили культуры со всего мира, с трудом выращивали. Конечно же, после Катастрофы многие погибли – вступил в дело его величество естественный отбор, но уж зато те, что выжили, – мутировали так хитро, что теперь борются за звание доминирующего вида, за место под солнцем, так сказать…

– Да и пусть себе борются! – махнул рукой Воловик, – лишь бы нам не мешали. Что за вонь тут стоит, кстати?

Запах вокруг действительно стоял специфический – слегка сладковатый и донельзя противный, как от гниющего мяса.

– Наверное, это орхидеи так пахнут, – предположил профессор, указав на заросли гигантских, изумительно красивых цветов – оранжевых, лиловых, синих, бледно-розовых.

– Я всегда считал, что орхидеи не пахнут, – пожал плечами Пошта.

– О, дружище, – всплеснул руками Кайсанбек Аланович, – тут вы заблуждаетесь! Орхидей, да будет вам известно, более тысячи видов – и это до Катастрофы и всех мутаций! Некоторые очень даже пахнут. А некоторые…

– Пойду понюхаю. – Зиняк вытащил мачете и зловеще взмахнул им. – Посмотрим, как они будут нам вонять, когда я их, сволочей, под корень изведу…

– А некоторые, – повторил профессор, – были даже плотоядными. Ловили мух, да-да, и переваривали живьем.

С предупреждением профессор несколько запоздал. Стоило мичману приблизиться к орхидеям, как несколько тонких, но прочных веток обвили его лодыжки, а сам цветок приглашающе раскрыл лепестки, обнажив маленькую, но самую натуральную пасть – с сотней мелких зубов и потеками густой слюны.

– Берегись! – закричал Воловик.

Зиняк отмахнулся мачете, и зубастый цветок упал к его опутанным ногам. Но на место одного погибшего цветка тут же встали два. А к побегам присоединились еще с полдюжины, оплетая ноги мичмана, будто паутиной.

Схватка мичмана с хищными цветками происходила в полной тишине (у Зиняка не было времени даже материться), и оттого казалась совершенно нереальной. Зиняк махал мачете, срубая все новые и новые орхидеи, пытался распутать ноги, запутываясь еще больше, а Пошта, Воловик и профессор не приближались, чтобы не угодить в ту же ловушку.

«Копать-колотить! Чем ему помочь? – судорожно думал Пошта. – Стрелять? Бессмысленно, пули цветкам не страшны. Кинуть гранату? Зиняка посечет осколками. Полезть в рукопашную и оказаться в таком же плену? Нет, это не выход. Эх, сюда бы Костю с его бумерангом!».

Выход нашел Воловик. Смекалистый матрос снял свой флотский ремень, намотал на запястье и, раскрутив как следует, метнул конец с пряжкой в мичмана.

– Лови!

Зиняк отбросил бесполезное мачете и двумя руками вцепился в пряжку.

– Тянем! – заорал Воловик.

Профессор Кайсанбек Аланович обхватил матроса сзади и вдвоем они, словно в сказке про репку, потащили мичмана из западни. Пошта же выхватил свой нож и принялся обрубать тянущиеся за ускользнувшей добычей побеги. Пару раз лепестки плотоядных орхидей мазнули листоношу по лицу, обдав вонью гниющего мяса, но в путы Пошта умудрился не попасть.

Разорвав дистанцию до безопасной, весь отряд устало повалился на землю.

– Фига себе, понюхал цветочков, – пробормотал Зиняк. – Может, гранату туда кинуть?

– Не надо. Не переводи боеприпас. Опять-таки, – сказал Пошта, – если за нами действительно идут те, кто похитил Костю, не будем портить им сюприз. Все, привал окончен, в путь!

Где-то через полчаса – солнце уже поднялось над горизонтом и уверенно карабкалось к зениту – вышли к биостанции.

После Катастрофы уровень Черного моря значительно поднялся, из-за чего часть строений биостанции – в частности, старый дельфинарий, питомник для тюленей и научно-исследовательские лаборатории, – оказались частично затопленными. Вообще, биостанция сейчас больше всего напоминала город, который Пошта видел только на картинках в старых книгах, – Венецию, что в Италии. Протоки вместо проходов, каналы вместо улиц, торчащие из воды крыши домов.

– Вон то большое здание, – махнул рукой листоноша, – наверняка ангар для техники. Если где-то тут и остался батискаф, так это там.

– И что же, мы вот так с ходу полезем искать батискаф? – не поверил Кайсанбек Аланович. – А осмотреться? Место ведь уникальное! Какие исследования тут велись! Вы не поверите!

– Осмотримся обязательно. И разделимся. Вы, товарищи матросы, устроите засаду. А мы с вами, профессор, отправимся на поиски бункера.

– Зверь ты, Пошта, а не листоноша, – пробурчал Зиняк. – А отдохнуть? А поспать? Я уже не помню, когда спал последний раз. Про пожрать уже и не говорю, живот к спине прилип. А тебе все – бункер, бункер…

– Миссия превыше всего. – Пошта был непреклонен. – Надо раздобыть какую-нибудь лодчонку, неизвестно, какая там глубина. Воловик, поищи чего-нибудь.

– Как что – так сразу Воловик, – заворчал матрос.

От усталости, недосыпа и голода отряд начинал проявлять признаки недовольства. Назревал бунт, Пошта это понял. Если пойти на поводу у людей – черта с два их потом заставишь что-то делать. Нет, только дело, только работа. Чтобы времени не было бастовать.

На территорию биостанции ступили осторожно. Поначалу пытались пробираться верхами, чтобы не замочить ног: улицы были затоплены, где по колено, где по пояс; лезли на фонарные столбы, на подоконники, на крыши, но крыши были провалены, столбы покосились, а из оконных рам опасно торчали осколки стекла, и отряд вскоре плюнул на акробатику и побрел дальше по пояс в воде. Разумеется, скорость передвижения сильно упала. Хорошо еще солнышко пригревало по-летнему, вода была теплая – но смердело от нее страшно, гниющими водорослями и чем-то кислым.

– Так мы далеко не уйдем, – заметил Пошта. – Где этот матрос Воловик?

– Тут я, – крикнул матрос, появляясь из заброшенного ангара с легкой углепластиковой лодкой на плечах.

– О, байдарка! – обрадовался Кайсанбек Аланович.

– Не байдарка, а каноэ, – поправил профессора Пошта. – А еще точнее – каяк.

– Чего ж ты ее на себе прешь, балбес! – заржал Зиняк.

– Там на дне всякая всячина торчит, – объяснил Воловик. – Рельсы какие-то, штыри. Боюсь днище пропороть. Сейчас выйдем, где поглубже, и погрузимся.

Когда вода дошла до груди, Воловик удовлетворенно кивнул и перевернул каяк днищем вниз. А вот залезть с такой глубины оказалось проблематично: утлая лодчонка все время норовила перевернуться. В качестве балласта в лодку побросали рюкзаки и оружие, потом Зиняк и Воловик удерживали каяк за нос и корму, пока туда забирался Пошта и втаскивал профессора, ну а потом уже и морские души легко забрались внутрь.

– А почему весло всего одно? – возмутился Зиняк.

– Потому что кончается на «о», – объяснил Воловик. – Кто нашел весло – тот и гребет.

Зиняк негромко, но замысловато выматерился и опустил весло в воду, отправляя изрядно просевший под весом четырех человек каяк в плавание по улицам биостанции.

– Тихо тут как-то, – заметил Пошта. – Необычно тихо.

И действительно, лишь плеск единственного весла нарушал гробовую тишину, царившую на биостанции.

– Ни чаек, ни бакланов, – продолжал рассуждать вслух Пошта. – Ни единой рыбки в воде. Странно.

– Бакланов нет – и слава богу, – рассудительно заметил Зиняк. – Местные бакланы – те еще твари, не знаю, мутанты они или нет, а глаз выклевать могут запросто, причем так – из спортивного интереса, по приколу. А вот то, что рыбок нет, – плохой признак. Может, вода отравлена?

– Вполне вероятно, – подтвердил Кайсанбек Аланович. – Тут ведь разные исследования велись в свое время, в том числе и для военных нужд. Может быть, какую-нибудь хитрую лабораторию затопило, и вся фауна всплыла кверху брюхом.

– И где тогда дохлые рыбы? – поинтересовался Воловик. – Где медузы, где рапаны, где вообще хоть одна тварь, неважно, живая или нет?

– Гляди! – ткнул пальцем Пошта. – Плавник!

Метрах в пятидесяти от каяка, в узкой протоке между двумя кирпичными домами над водой мелькнул треугольный плавник.

– Неужели акула? – испугался Кайсанбек Аланович. – Мутировавший катран? Но как он сюда заплыл?

– Не акула, – покачал головой Воловик. – Хуже. Дельфин.

Кайсанбек Аланович хохотнул:

– Ну конечно же! Ох, и сглупил же я! Тут же был старейший и один из крупнейших дельфинариев Крыма! Конечно же, они вырвались на волю и начали размножаться… Погодите, а почему – хуже? Дельфины – милейшие животные, по интеллекту не сильно уступающие не только собаке, а вполне вероятно, что и человеку. А сколько жизней они спасли!

– Вы, профессор, ерунду какую-то говорите, – возразил Воловик. – Вы про дельфинов только в книжках читали небось. А я их живьем видел. Умные – да, еще какие. Хитрые. Ловкие. Но добрые? Черта с два! Хищные и опасные твари, вот кто они такие. Хотя, говорят, мясо у них вкусное…

– Не может быть! – заспорил профессор. – Сколько было случаев, когда дельфины спасали людей, толкали их к берегу во время шторма…

– Это потому, – заметил Воловик, – что те люди, которых дельфины толкали от берега, никому ничего рассказать не успели. Давайте без романтизма, – предложил он и, когда плавник мелькнул уже метрах в двадцати, подтянул к себе поближе автомат Калашникова. – Нам с ними контакт налаживать незачем. Вы пасть дельфина видели вблизи? Зубы пересчитывали? То-то же. Один укус – и нет человека. Подплывет поближе – замочу гада.

Дельфин будто услышал матроса и приближаться не стал, выбрав тактику патрулирования вокруг каяка. Через пару минут к дельфину присоединились еще два его сородича, и обстановка стала, мягко говоря, угрожающей.

– Надо убираться отсюда, – сказал Пошта. – Выбрать место для засады и искать батискаф. А то нас банально и тривиально сожрут.

– Смотрите! – вскинулся профессор, едва не опрокинув каяк. – Морской котик! Тоже из дельфинария, наверное!

– Наверное… – пробормотал Зиняк. – А что это у него на голове?

Морской котик нежился на солнышке, распластав свою глянцевую тушу на крыше затонувшего автофургона. При приближении каяка и барражирующих вокруг него дельфинов котик вскинулся, издал немелодичный звук и захлопал ластами. На голове у морского млекопитающего была надета странная металлическая штуковина, больше всего напоминающая каску – только почему-то с антенной наверху.

– Кажется, он не из дельфинария, – сказал Пошта. – Военные, говорите, эксперименты?

Дельфины начали двигаться вокруг каяка с удвоенной скоростью. Появился еще один плавник. И еще. Издалека донесся ответный вопль котика, похожий на рассерженное курлыканье.

– Ну да, военные, – подтвердил профессор. – Давно, еще с позапрошлой войны. Дельфинов и котиков хотели использовать в море, как собак на суше, – для разминирования, поиска пропавших людей, ну и, как ни прискорбно, как камикадзе.

– С тех пор наука значительно шагнула вперед, – сказал Пошта, глядя, как вращается антеннка на шлеме котика и почти кипит вода вокруг каяка – дельфины пришли в такое возбуждение, что начали выскакивать из воды. Котик верещал уже не переставая, отклики доносились со всех сторон.

– Жаль только, – продолжил свою мысль Пошта, – что это был ее последний шаг.

– Я понял, – сказал Воловик. – Сейчас будет разборка. Дельфины и котики враждуют. Точно вам говорю. Тот, первый, охранял свою территорию, куда мы без спросу вперлись. Он позвал корешей, они стали нас пасти. А мы привели их на территорию котиков, и вон тот радист собирает кодлу для разборки с дельфинами. Если они начнут драться в воде – нам каюк, точнее, каяку – каюк. На сушу, ясное дело, дельфины не полезут. Сейчас морские котики соберут ударную группу – и пойдут прогонять чужаков. Надо бы где-то причалить до того, как они затеют драку.

– Греби вон туда! – скомандовал Пошта, указывая на высокое цилиндрическое здание. – Там отсидимся.

На самом деле выбор здания был не случаен – листоноша заприметил торчащие из окна железные балки, больше всего похожие на направляющие для спуска на воду крупного судна. А какое судно будут хранить на суше? Правильно, батискаф.

Но планам этим было не суждено осуществиться. На фоне курлыканья морских котиков и плеска воды под плавниками дельфинов, визгливо верещащих в преддверии большой драки, раздался звук, который менее всего ожидали услышать члены отряда Пошты на заброшенной биостанции.

Звук мотора. Точнее даже – рев лодочного двигателя.

Вспенив воду, наперерез утлому каяку из-за ближайшего дома, заросшего плющом по самую крышу, выскочил катер – обычный научно-исследовательский катерок, коих на биостанции было множество (Воловик выбрал каяк, потому что бензина-то все равно не было). Этот конкретный катер отличался от остальных тем, что на станине у него был закреплен крупнокалиберный пулемет, а из всех иллюминаторов и даже шпигатов торчали стволы автоматов и дробовиков.

На палубе же, на самом носу, сидел Сургуч со снайперской винтовкой наперевес, окруженный десятком тяжеловооруженных пиратов. На корме, за штурвалом, возвышался не кто иной, как сам Рыжехвост.

– Твою мать, – пробормотал Пошта. – Так вот кто предатель… А я-то, дурак, думал – тайный агент Филателиста…

– Вот кто за нами по горам брел, – проворчал Зиняк. – Пиратское отродье. Ненавижу, – добавил он со всей искренностью честного моряка.

– Они же, видимо, и Костю похитили, – предположил Кайсанбек Аланович.

Катер сбросил скорость и неторопливо подплыл поближе. Пираты приготовили абордажные крючья.

– Листоноши, сдавайтесь! – рявкнул в мегафон Рыжехвост.

– Листоноши не сдаются! – крикнул в ответ Пошта, глядя в подлое лицо Сургуча. – Тебе ли этого не знать, предатель!

– Моряки Черноморского флота тоже! – добавил Воловик, передергивая затвор «калаша».

– А сейчас нас потопят, – тихонько проговорил профессор.

– Нет, – уголком рта прошептал Пошта. – Мы им нужны живыми.

– Сдавайтесь! – упрямо повторил Рыжехвост и, бросив мегафон, самолично начал раскручивать над головой абордажный крюк на длинной цепи.

И именно в эту секунду, когда численность встревоженных морских котиков достигла критической, они один за другим начали грациозно соскальзывать в воду, где их уже поджидали взбудораженные дельфины.

Вода закипела. Начался подводный бой. Чья-то массивная туша – не разберешь чья, то ли дельфина, то ли бронированного котика – ударила в дно каяка, тот встал на дыбы, и отряд Пошты в полном составе полетел в воду.

Глава 18Морской бой

Вода на затопленных улицах биостанции была аномально прозрачной, как дистиллированная. Сверху – слой ряски и водорослей, а под ней – идеальная жидкость, чистая, с прекрасной видимостью метров этак на пятьдесят.

Поэтому Пошта, задержав дыхание – а листоноши умели это делать аж на десять минут, правда, перед этим надо было как следует продышаться, помедитировать, но и быстрого вдоха при их метаболизме хватало минут на пять-шесть активной деятельности – очень хорошо видел, что происходит под водой.

А происходила там кровопролитная схватка между морскими котиками и дельфинами. Дельфины нападали стаями, окружали врага и рвали на части своими острейшими зубами. Котики же, будучи индивидуалистами, предпочитали убегать, вытягивая преследователей по одному, били их хвостом с разворота и таранили головой, при этом антенна на шлеме каждого морского котика служила своеобразным штыком.

Вскоре прозрачная вода, взбаламученная сверху гребными винтами пиратского катера, окрасилась в бледно-розовый цвет.

Сквозь эту розовую дымку Пошта разглядел, как матрос Воловик оплывает днище пиратского катера, держась подальше от винта и выискивая способ забраться наверх – единственное, что можно попытаться сделать, когда ты в воде, а противники – нет. Мичман же Зиняк держал под мышки профессора Кайсанбека Алановича, помогая тому периодически всплывать и жадно хватать воздух перед следующим погружением.

Еще Пошта увидел, как бурлит поверхность воды – очень красивое зрелище, если смотреть снизу. Сначала ему показалось, что внезапно пошел дождь; потом дошло, что дождь был свинцовый – пираты открыли огонь, разнеся в щепки каяк и пытаясь достать отряд листоноши.

Стрелять по воде – занятие дурацкое и в корне бессмысленное; вода не поддается сжатию, пуля ее не пробивает. И чем выше скорость пули, тем выше вероятность того, что ее – пулю – разорвет при ударе о воду (поверхностное натяжение – великая сила!).

Была, правда, у пиратов пара древних (или наоборот – самопальных, кустарно изготовленных) стволов, чьи пули летели со скоростью меньше звуковой и умудрились-таки войти в воду. Один такой деформированный кусочек свинца проплыл ко дну прямо перед лицом Пошты.

А потом в Пошту врезался дельфин. Не со зла – листоноша не дергался, не атаковал и не паниковал, лишь слегка работал ногами для сохранения плавучести – и дельфин лишь зацепил Пошту плавником, но листоношу закрутило, перевернуло вверх ногами, он дернулся – и на него тут же бросились два морских котика.

Подводный бой не допускает резких движений. Все следует делать плавно. Пошта выждал до последнего, схватил первого атакующего котика за антенну и дернул. Шлем слетел с головы млекопитающего, и грозная тварь будто бы растерялась, заверещала (звук под водой вышел особой пронзительности) и закрутилась на месте. Второй же морской котик совершенно неожиданно атаковал первого, лишенного головного убора – и пропорол тому брюхо антенной.

Хлынула кровь, и Пошта отгреб подальше, чтобы видеть, как развиваются события. Он предположил, что шлемы морских котиков не только стимулировали мозговую деятельность, но и обеспечивали взаимодействие между мутантами.

Воловик тем временем добрался до катера – видимо, нашел трап или просто шпигат, за который можно было зацепиться, – и полез наверх, пару секунд под водой болтались только его босые ноги – опытный матрос успел избавиться от обуви, в которой особо не поплаваешь.

Потом Воловик полез на абордаж. Через четыре секунды в воду упал пират со сломанной шеей, еще через две – еще один, с простреленным черепом. А потом рыбкой в воду нырнул сам Воловик, сжимая в зубах нож, а в руке – трофейный пистолет. Град огня сверху стал максимально интенсивным. Найдя под водой Пошту, Воловик отрицательно покачал головой – мол, не выйдет, слишком много их там.

Пошта огляделся. Зиняк и профессор продолжали играть в прятки со смертью: вынырни, вдохни, нырни и молись, чтобы в следующий раз вынырнуть и не нарваться на пулю. Долго так продолжаться не могло – даже у листоноши запас воздуха в легких был на исходе.

Пошта поискал какое-нибудь убежище под водой – мог остаться воздушный пузырь в машине, доме, где угодно – но ничего подходящего не было. Котики и дельфины, всплывавшие за кислородом, периодически возвращались с пулевыми отверстиями в телах, отчего остальные зверели и принимались таранить катер. Парочка дельфинов выпрыгнула из воды, чтобы расправиться с пиратами, но, судя по тому, что в воду они не вернулись, огнестрельное оружие победило звериные инстинкты.

Пошта отплыл подальше, поднялся по телеграфному столбу со стороны кормы катера и сделал живительный вдох.

Пираты, как он и ожидал, палили как оголтелые во все стороны, выцеливая уже не столько отряд Пошты, сколько агрессивных морских млекопитающих, то бишь котиков и дельфинов. У парочки пиратов была пробита грудная клетка антеннами котиков, еще одному дельфин умудрился оттяпать полруки; но морская фауна тоже несла тяжелые потери, с полтора десятка животных уже плавали кверху брюхом.

Рыжехвост орал на Сургуча, тот орал на пиратов, пираты стреляли, а трое странных людей в черных костюмах, которых Пошта сначала и не заметил, свисали с бортов, держа в руках не менее странное оружие – вроде гарпунных ружей, только заряженных дротиками со шприцами и оперением.

«Сургуч хочет взять нас живьем, – понял Пошта. – Это ружья с транквилизаторами, для усыпления животных, наверняка раздобыли тут же, на биостанции. А Рыжехвост так перепугался дельфинов и котиков, что приказал открыть огонь».

Налицо конфликт интересов. Надо этим воспользоваться.

Пошта перетянул «Тавор» со спины на грудь, приложился к прикладу (вот где пригодилась компактная компоновка «булл-пап» – фиг такой фокус проделаешь с полноразмерным автоматом, целиться одной рукой, другой удерживаясь за столб и бултыхаясь в воде!), поймал в красную точку коллиматорного прицела одного из черных людей (интуиция подсказывала, что эти черные на порядок опаснее пиратского отродья) и выстрелил.

Черный без звука ушел под воду, где на него набросились дельфины.

– Эй, на борту! – заорал Пошта, сильно рискуя. Ружья с дротиками на такой дистанции были ему не страшны, а вот пули… – Предлагаю поговорить!

Кто-то из пиратов пальнул в его сторону, пуля прожужжала в метре над головой – и Сургуч самолично тут же вышиб мозги этому пирату, чем наглядно продемонстрировал, кто на катере главный. Рыжехвост только рот разинул.

– Вылезай, Пошта, простудишься! – крикнул Сургуч весело. – Или дельфины сожрут!

– Кончай пальбу, Сургуч! – ответил Пошта. – Я же тебе живым нужен!

– Ты – да. А друзья твои – нет. Сдашься – отпустим их.

«Как же, – не поверил Пошта, – отпустит он их…»

– Ты лучше подумай, – предложил Пошта предателю, – что с тобой сделает Филателист. И весь клан.

– Филателист мертв! – крикнул Рыжехвост. – И клану вашему скоро крышка! Хан мертв! Гетман мертв! Я один остался! Присягай мне, листоноша! Вот Сургуч присягнул – и как сыр в масле!

Пошта не ответил. Известие о гибели Филателиста оглушило его.

Клан листонош, конечно же, выдержит. Вся структура клана была подчинена правилу «незаменимых нет». Но Филателист… Больше чем глава клана. Отец. Дед. Старый мудрец. Слишком много ролей он играл в Джанкое.

На миг Пошта почувствовал себя сиротой.

– А я тогда тебе зачем? – закричал он.

– Сам знаешь! – ответил Сургуч, косясь на Рыжехвоста.

«Ага, – сообразил Пошта. – Сургучу нужны бункеры. А делиться с Рыжехвостом он не хочет. Эх, подонки вы, подонки… Все вы одинаковые».

Пока Пошта отвлекал пиратов и Сургуча с его черными человечками светской беседой, Воловик предпринял еще одну попытку атаковать – но уже не в лоб, а путем диверсии. Достав со дна разгрузочный жилет убитого черного человека, Воловик подплыл к корме катера и принялся деловито наматывать прочнейшую кордуру и кевлар на гребной винт. Теперь стоит запустить мотор катера – и либо лопасти погнутся, либо движок сгорит. Преследовать их теперь пиратам придется на веслах.

Профессор же, в очередной раз всплыв при помощи Зиняка, занимался чем-то странным – он держался за плавник курсирующего рядом дельфина и будто бы что-то тому нашептывал. Дельфин, самое удивительное, не атаковал и не уплывал, а внимательно слушал.

Похоже, что Кайсанбек Аланович умудрился о чем-то договориться с дельфином.

Значит, время действовать. Плохо, когда члены команды не могут согласовать свои действия – но пара сотен километров, пройденных вместе, и сотня-другая убитых мутантов сближают.

Пошта на середине фразы Рыжехвоста – тот как раз что-то там вещал про перспективы для листоноши в пиратской среде – вскинул «Тавор» и двумя прицельными выстрелами убил оставшихся черных людей Сургуча – после чего сразу нырнул поглубже, спасаясь от ответного огня.

Какой-то придурок из команды Рыжехвоста бросил за борт гранату, а это пострашнее стрельбы в воду. Разрыв гранаты под водой сравним с хорошей авиабомбой, ударная волна в разы сильнее и распространяется дальше. Дельфины и котики всплыли, как дохлые рыбки, Пошту же основательно контузило и, самое неприятное, вышибло почти весь воздух из легких. Всплывая в полуобморочном состоянии, Пошта разглядел, как уплывают от пиратского катера Воловик, Зиняк и профессор, держась за плавники буксирующих их дельфинов.

У Пошты шансов догнать их не было. Видимо, профессор принял то же решение, что и Пошта вчера – после пропажи Кости: миссия для отряда важнее, чем жизнь одного человека.

Пираты попробовали завести мотор катера – что-то громко хлопнуло, из трубы повалил черный дым, раздался громкий мат. Диверсия Воловика увенчалась успехом.

Пошту неожиданно вырвало в воду – причем вырвало кровью, видимо, ударная волна повредила что-то внутри. У него было такое ощущение, будто бы его на полной скорости сбил Летучий Поезд. А граната взорвалась у него в желудке. Мутило страшно, двоилось в глазах, из ушей текла кровь. Слух остался, но постоянно фоном что-то свистело, гудело, выло. Барабанным перепонкам тоже пришел каюк.

Пошта попытался отплыть в сторону – и понял, что не может шевелить ногами. Руками еще кое-как, а вот ногами – вообще. Словно их нет. Он даже посмотрел – на месте, бултыхаются безвольно. И травма позвоночника. Для комплекта.

Что еще? Пошта продолжил инвентаризацию полученных повреждений. Так, ребра целы, глаза тоже (только картинка двоится, легкое сотрясение мозга), язык слегка прикушен. «Тавор» утонул – ремень лопнул. Остался пистолет на бедре… поправка: уже нет, выпал из кобуры и тоже утонул. В спине временами резкая боль в районе поясницы – не перелом, иначе листоноша бы уже умер, скорее, какой-то из межпозвоночных дисков вылез и защемил нерв.

Итог: огнестрельного оружия нет, в рукопашной беспомощен, как котенок.

Пошта решил сдаться. Пока его будут пытать – а в этом он не сомневался, профессор и матросы успеют добраться до карадагского бункера.

Миссия превыше всего.

– Эй, на корыте! – захрипел он, сплевывая кровавые сгустки. – Ваша взяла! Сдаюсь!

Пираты, гребя прикладами автоматов, кое-как заставили катер двигаться. Сургуч склонился над бортом:

– Правильное решение, листоноша, – одобрил он. – Не пожалеешь!

«Зато ты пожалеешь», – мрачно подумал Пошта. Пираты кинули ему спасательный круг, листоноша вцепился в него и, к счастью, когда его начали вытягивать на борт, – потерял сознание от боли.

Глава 19Воссоединение

Выбор, вставший перед Бандеролькой с появлением Кости, потрепанного, вконец отощавшего, напуганного, но живого и готового драться, только казался сложным. Казалось бы: на одной чаше весов – судьба человечества, на другой – жизни друзей, но для Бандерольки было очевидным – надо спасать Пошту. Бункеры обождут. Если клан листонош будет оклеветан и погибнет, миру не выстоять. А Пошта – надежда клана.

Костя, конечно, поступил стратегически не совсем верно. Заметив после Старого Крыма слежку, мальчик смекнул: что-то здесь не то. Он пытался обратить внимание товарищей по отряду на это, но паренька не послушали. Костя решил сначала разведать обстановку.

Ночью в Коктебеле, когда все спали, Костя выбрался на разведку. Ему повезло – он засек следовавший по пятам отряд и увидел людей в черном. Тут бы ему вернуться и все рассказать Поште, но Костя сглупил: сунулся поближе, чтобы подслушать, о чем разговаривают. И его засекли. Поймать проворного мальца, удирающего лесом и горами, – задача сложная, к счастью, с нею не справились. Но Костя с перепугу перестал соображать и, вместо того чтобы вернуться и рассказать об опасности, решил бежать за подмогой.

Путь его лежал через Старый Крым. Когда Костя, ободрав руки и ноги, несколько раз чуть не сожранный мутантами, уставший, вернулся туда, он застал конец бойни. Все уже были мертвы. Костя, как потерянный, бродил по опустевшим улицам, пытаясь понять, что же произошло. Толком не понял, только перепугался еще сильнее и рванул к Керчи почти без остановок. К счастью, ему повезло и он добрался живым.

Кто бы ни учинил бойню в Старом Крыму, поняла Бандеролька, ему нужно одно: власть. А значит, ему нужны бункеры, иначе откуда бы такой интерес к миссии Пошты.

А значит – этот некто будет ловить Пошту и пытать. Или следить за ним и убивать. Надо сделать то, чего не сделал Костя, – предупредить.

Телеграф решение идти на выручку поддержал. Капитан Олег Игоревич поклялся заняться подготовкой парома и дождаться возвращения листонош. В качестве вклада в общее дело он приписал к отряду ганфайтера Ренькаса.

Бандеролька, Телеграф, доктор Стас, Костя, Зяблик и Ренькас выдвинулись в сторону Кара-Дага почти незамедлительно. Путь предстоял долгий, на своих двоих они бы просто не успели, а «Мародер» так и остался на Казантипе, заезжать туда означало потерять время. Но в Керчи было, как некогда в Одессе, всё. В том числе – автотранспорт и неприкосновенный запас топлива. Капитан выделил отряду старый «уазик» – машину нулевого комфорта, но повышенной проходимости.

Снаряжением занимался Телеграф. Бандеролька не могла сосредоточиться, она рвалась вперед и думала: лишь бы успеть. Они решили сначала заехать в Старый Крым, а потом спуститься к Щебетовке и биостанции – Костя уверял, что обязательно надо заехать в Старый Крым. Весь путь до поселка прошел для Бандерольки как в тумане…

…а в Старом Крыму ей стало страшно.

Автомобиль, плотно набитый членами отряда, вкатился в опустевший городок. Вонь трупного гниения, свернувшиеся лужи крови под ногами, ржавые пятна на земле и асфальте, стаи воронья и чаек, крысы и прочие мелкие падальщики. В городе, казалось, не осталось живых.

Остановились.

Телеграф, сидевший за рулем, гулко сглотнул.

Костя смотрел вперед белыми невидящими глазами.

– Что же здесь произошло? – пробормотала Бандеролька сквозь сжатые зубы. – Кто и с кем воевал?

– Наверное, с нашими, – прошептал Костя.

– Нам надо спешить. Пошта, наверное, уже на биостанции. Он шел напрямик через горы, и наверняка шел быстро, – пробормотала Бандеролька.

– Тишина, – очень спокойно сказал Ренькас. – Замерли все.

Его послушались. У помпезного здания с колоннами – видимо, бывшего помещения клуба – кто-то двигался. Очень странно, учитывая, что после такой бойни выжившее население должно попрятаться. Может быть, мутант, может, собака-падальщик, а может – враг.

Отряд немедленно ощетинился стволами, а Костя достал любимый бумеранг. Ганфайтер Ренькас целился с двух рук: в левой – «Беретта», в правой – «Глок». Выглядел он достаточно грозно. Бандеролька уже поняла, что этот муху на лету в глаз бьет, и не нужны ему ни дробовик, ни автомат – достаточно пистолетов, тем более на дистанции метров в двадцать – а до здания было не больше.

Кажется, это все-таки был человек.

– Прошу вас, не стреляйте! – раздался знакомый голос, и из здания вышел Кайсанбек Аланович. – Как хорошо, что вы приехали! Костя, как я рад, что ты жив!

Бандеролька с Костей и Стасом выпрыгнули из машины, Телеграф вышел степенно, и поспешили к профессору. Сердце у Бандерольки сильно колотилось, она ждала, что вот-вот из дома выйдет Пошта, но вышли хмурые и какие-то виноватые Воловик с Зиняком.

– Пошта? – пробормотала Бандеролька, останавливаясь. Она будто наскочила на невидимую стену. Ей показалось, что случилось самое страшное, Пошта умер. И сейчас ей об этом скажут.

– Он жив, девочка, жив! – замотал руками профессор. – Но ранен и в плену. Мы подозреваем, где-то недалеко от биостанции. Надо отбить его и двигаться в Джанкой – перемирие нарушено, и цитадель снова осаждают.

Матросы молчали.

– Погодите, Кайсанбек Аланович, – попросил Телеграф. – Мы же ничего не знаем.

– Давайте отъедем отсюда, – предложил Воловик. – Не надо вам смотреть, что внутри. И по дороге мы все расскажем.

* * *

В «уазике» стало совсем тесно: девять человек умещаются в легковой автомобиль, только если их очень сильно утрамбовать. Девушек разобрали по коленям, Воловик пытался посадить к себе Костю, но парень уперся, и пришлось занимать это место компактному Зиняку. По дороге профессор обстоятельно и подробно рассказал о произошедшем: о предательстве Сургуча, о смерти Филателиста, о бегстве на дельфинах. Втроем матросы и Кайсанбек Аланович ничего сделать против банды Рыжехвоста не могли. Но зато подсмотрели, в какую сторону уплыла лодка с Поштой, после чего двинулись в Старый Крым в надежде, что кто-то из листонош там остался.

Надежда была тщетной. Перебили всех.

Это означало возобновление осады Джанкоя и скорый крах цивилизации.

Гибель Филателиста потрясла листонош, известие о большой войне – тем более. Ну что могут сделать девять человек против целого Крыма? Бандеролька задала этот вопрос вслух.

– Не целого, – поправил профессор, – не единого. Не забывай, нападающие принадлежали к разным группировкам. Даже учитывая, что Рыжехвост вырезал главарей – ему не взять командование так просто, его не станут слушаться. Но до того, как война перерастет в гражданскую, в стычки между группировками, она сметет листонош. Этого допустить нельзя. О, я предпочел бы, чтобы вы уже входили в бункер… Но – увы. Нам предстоит действовать самостоятельно.

– Что же делать? – пробормотала Бандеролька. – Что же делать?

И тут ее осенило. Вспомнились древние истории про Ковчег.

– Костя, – решила она. – Ты один раз добрался до Керчи, доберешься и второй раз. Бери Зиняка и дуйте туда, спросите Олега Игоревича. Скажите капитану, что листоноши просят помощи. Он должен подогнать паром как можно ближе к Джанкою. Дайте карту.

Ей протянули карту. Бандеролька уставилась на нее: какие-то острова, Арабатская стрелка…

– Позвольте. – Кайсанбек Аланович мягко отобрал у нее карту. – Смотрите. После Катастрофы Арабатской стрелки не существует, Сиваш стал частью моря, кроме того, там достаточно глубоко. Значит, Олег Игоревич может привести паром вот сюда, в Мысовое – это не так далеко, мы сумеем добраться. Костя, ты меня понял?

– Понял, – пробурчал Костя, – опять самое интересное без меня.

– Может быть, – проговорила Бандеролька, – ты – единственный листоноша, которому суждено остаться в живых.

– Но я же ещё не листоноша! – возразил мальчик. – Я даже основную программу не проходил, не говоря об… испытаниях.

– Сейчас наш клан на грани уничтожения, и каждый боец на счету. А ты, Костя, настоящий боец, – грустно улыбнулась в ответ Бандеролька. – Считай, что с этого момента ты официально становишься полноправным членом клана листонош.

– А меня за что отсылаете? – возмутился Зиняк, трясясь у Воловика на коленках.

– А ты поможешь мальчишке выжить любой ценой, – пояснила Бандеролька. – Первый раз ему повезло, но не будем полагаться на везение.

– Понятно, – приуныл Зиняк. – Ну, тогда высаживайте нас. Нам много вещей не надо.

Простились коротко, по-деловому. Проверили запасы оружия.

– В Курортное его повезли, – сказал Воловик. – Там санаторий заброшенный и есть лодочный причал. Значит, Пошта там. И нам туда.

Телеграф остановился выше поселка, на холме, где некогда была деревня Щебетовка, стертая с лица земли Катастрофой и годами разрухи. Здесь открывался потрясающий вид на синее море и зелень, дальше холмы становились выше, и виднелась трехрогая вершина горы.

– Спустимся тихо, – решил Телеграф. – Проникнем на территорию санатория. Ниндзя не может быть много, отряд был большой, но мы его сильно потрепали, а подкрепления им ждать неоткуда.

– Надо разработать план, – решила Бандеролька.

Угроза потерять Пошту мобилизовала все ее мыслительные способности и сделала странно спокойной. Бандеролька знала: надо действовать, и действовать осмотрительно, чтобы не потерять все самое дорогое. Нельзя ни на кого полагаться, только на себя. Поэтому сейчас симпатичная голова Бандерольки работала, как вычислительные машины из прошлого: быстро, перебирая все варианты и, как она надеялась, без сбоев.

– Если мы просто заявимся и откроем стрельбу – сейчас, ясным днем, – продолжила Бандеролька, – нас перебьют. Нам следует отвлечь противника и создать у него иллюзию нашего численного превосходства. Ренькас, у тебя только пистолеты?

– Вообще-то – нет, – смутился стрелок, – у меня еще снайперка. Старенькая, Драгунова, но верная.

– Прекрасно. Выберешь точку и по сигналу начнешь вести отвлекающий огонь. А сделаем мы вот что.

Глава 20Операция по спасению

Сургуч ненавидел Рыжехвоста. Вот получить бы бункер с секретными технологиями – и сразу можно пирата прищучить. Но пока Рыжехвост был сильнее, и на его стороне было больше людей – проклятые листоноши перебили всех ниндзя, после чего Пошта, вдобавок ко всем неприятностям этого дня, потерял сознание, лишив шанса его допросить. Листоношу погрузили на лодку и перевезли в убежище – заброшенный санаторий в Курортном. Там пираты обосновались давным-давно: место уединенное, людей нет вообще, санаторный парк разросся, закрыв корпуса, и в дальнем от моря можно было почувствовать себя в безопасности. Агрессивная же флора биостанции сюда не доползала.

Заняли люкс. В одной комнате, заранее оборудованной для содержания пленных (конечно же, пираты не гнушались похищениями и требованием выкупа), – решетки на окнах, кровать с ремнями, ведро в углу, повеситься не на чем, оружия нет – положили Пошту. Листоноша, похоже, был совсем плох, а выполнявший функции врача в отряде пират погиб от зубов морских тварей. Сургуч, как мог, осмотрел пленника. У наглого юнца сочилась кровь из ушей и рта, дышал он хрипло. Внутреннее кровотечение? Черт его знает, лишь бы очухался.

Рыжехвост, похоже, заподозрил предательство.

По крайней мере, догадался, что Сургуч хочет его кинуть. Но пока Сургуча не убивал – ждал, что тот выдаст себя и тайные знания.

После трудов праведных и неправедных стоило выпить и помянуть усопших. Рядом с Поштой оставили караульного и закрыли дверь. Во второй комнате, примыкавшей к камере, расположились на отдых: накрыли стол, достали бутылку. Дозорные бдели на балконах и крыше и, в общем, было почти спокойно.

– Помянем наших друзей, – предложил Рыжехвост, подняв стакан.

Выпить не успели – раздался условный свист, вызывающий главарей на балкон номера. Дозорный кого-то засек.

Сургуч нехотя поднялся (все-таки при пиратах он делал вид, что подчиняется Рыжехвосту) и вышел посмотреть, в чем дело.

К санаторному корпусу по тропинке меж диких, буйно цветущих роз шла девушка. Черноволосая, хрупкая, в брюках и футболке, завязанной на плоском животике узлом. Загорелая полоска кожи, впадина пупка, тонкая талия. Девушка остановилась, задрала голову и помахала рукой обалдевшему Сургучу.

– Привет, красивые! Меня Зяблик зовут. Я тут гуляю. Погуляем вместе?

Ситуация была непонятная и потому опасная. Сургуч напряг мозги, слегка разжиженные утренним боем и предвкушением пьянки.

– Ты откуда? – крикнул он. – Кто такая?

– Зяблик я. Живу здесь, – она сделала широкий жест и закружилась, будто пытаясь обнять весь мир. – Пришла из Лисьей бухты, дай, думаю, посмотрю, кто с утра у биостанции развоевался. Люблю военных – красивых, здоровенных!

– Чокнутая, – пробормотал дозорный пират.

Сургуч с ним согласился. Безмятежная улыбка, отсутствие страха – девушка точно свихнулась. Симпатичная девушка. Решение Сургуч принял моментально:

– Поднимайся! Эй, внизу, проводите в штабной!

Зяблик счастливо рассмеялась и танцующей походкой направилась ко входу. Движения у нее были вроде плавные, но беспорядочные. Ну явно – психическая или слабоумная… что для целей Сургуча значения не имело. У него очень давно не было подруги, и листоноша-предатель соскучился по женской ласке.

Сургуч вернулся в комнату:

– Девочка полоумная, – сообщил он, потирая руки, – хорошенькая, но глупая. Военных, говорит, любит.

– Понял, – кивнул Рыжехвост, – тогда я – полковник, а ты – майор.

Сургуч хотел обидеться, но не успел – дверь отворилась, и дозорный впустил Зяблика.

– Безоружная, – сообщил он и жадно посмотрел на стол.

Но рядовым пиратам при пьянках начальства присутствовать не полагалось. Конвоир понял это, вздохнул и убрался.

– Присаживайся, – проворковал Рыжехвост, подвигая к столу третий стул и наполняя еще один стакан. – Выпей с нами. Вот, и рыбка есть на закуску, и капустка морская. Любишь военных? Так я – полковник Рыжехвост, а это – майор Сургуч.

– Ой. А я думала, вы – генералы, – округлила глаза девушка.

– Генералы, – согласился польщенный Сургуч. – Это товарищ генерал так шутит. Генералы-адмиралы. Гуляешь, значит?

– Гуляю, – Зяблик томно улыбнулась. – Тяжело мне в одиночестве, хочется опереться на мужское плечо…

Рыжехвост уже чуть ли не слюну пускал, и девушка смотрела на него с интересом. Сургуч решил перехватить инициативу:

– Выпьем же за присутствующих здесь дам!

Выпили стоя.

Потом как-то так получилось, что тосты пошли один за другим. Рыжехвост и Сургуч пытались перещеголять друг друга, девушка улыбалась обоим сразу и по очереди, и было так хорошо, что Сургуч не сразу понял: стреляют.

По санаторию вели огонь.

Рыжехвост хлопнулся на пол, увлекая за собой Зяблика, и крикнул:

– Что там?

– Снайперы! – ответил дозорный. – Много, но кривые, не попадают.

– Откуда стреляют?

– С холмов!

Рыжехвост выругался. Он прижимал девушку к полу и совсем не хотел подниматься и снова воевать.

– Я спущусь, посмотрю. – Сургуч решил показать себя героем.

Ползком он преодолел расстояние до двери, выбрался в коридор и по лестнице пошел вниз. Никакой дисциплины у пиратов, понятно, не было, и у входа несли вахту только двое – залегли и пялились в проем на парк.

– Идиоты, – пробурчал Сургуч. – Если стреляют с холмов, там никого нет.

Он вообще был осторожным, но алкоголь и ревность к Рыжехвосту, предвкушение развлечений, пленный Пошта сделали Сургуча безбашенно-смелым. Он вышел в парк, обернулся к пиратам:

– Видите, никого!

И тут его окликнули. Голос был женский, знакомый и неприятный.

– Что, Сургуч, паскуда, думал, нет на тебя управы? Повернись уж, милок.

Он медленно развернулся. Бандеролька целилась из пистолета-пулемета и нежно улыбалась. Только глаза у нее были крайне злые. Девушка стояла под защитой дерева так, что пираты ее не видели, а она видела вход и успевала выстрелить первой.

– Ненавижу предателей, – сообщила она. – Пошта здесь?

– Д-да, – Сургуч решил поторговаться за свою жизнь. – Только ранен. Забирай и уходи. Я сам его к тебе прикажу вынести.

– Хорошо, – кивнула Бандеролька. – Заберу. Только ты уже ничего не прикажешь. Это тебе, дорогой Сургуч, за Филателиста.

Боль была адская – пуля вошла в ногу. Сургуч рухнул, заорал, сжимая пробитое колено.

– Так где, ты говоришь, вы держите Пошту?

Сквозь боль к Сургучу пробилась дикая надежда: сейчас эта стерва узнает необходимое и отпустит его.

– На втором этаже! В двести третьем, в люксе, в задней комнате!

– Охрана?

– Рыжехвост и один пират! Не стреляй! Отпусти меня, я пригожусь, я много знаю, я все знаю, я тут главный!

– А это – за Пошту.

Вторая пуля вошла ему прямо в глаз, и Сургуч мгновенно умер.

* * *

Пираты растерялись – не ожидали нападения из парка. Ренькас, перебегающий с места на место, создавал иллюзию снайперов, ведущих огонь на подавление, и казалось, что противник засел в холмах. Поэтому у листонош появился шанс освободить Пошту.

Воловик, засевший в розовых кустах, контролировал входы, Телеграф огибал здание по стене, Кайсанбек Аланович, ввиду невысокой подготовки, был оставлен охранять машину и следить в бинокль, а доктор Стас сейчас прятался недалеко от Бандерольки и должен был войти в здание вместе с ней.

Обоих вахтеров Бандеролька сняла сразу – высунулись, идиоты, и получили по пуле. Стас появился рядом.

– Заходим, – бросила Бандеролька.

Она знала: Воловик будет стрелять в любого, кто высунется из окна.

Брать укрепленную базу силами семи человек – безумие. Но безумие серберка, как говорил Кайсанбек Аланович. Были в седой древности такие воины – серберки. Они жрали собственные щиты, рвали на груди бронежилеты и кидались с голыми руками на амбразуру, вопя: «Джеронимо!» Джеронимо – это такой боевой бог.

Доктор Стас хотел оттереть ее за спину, но Бандеролька вошла первой: в конце концов, ее неплохо подготовили, да и боевой опыт у нее был большой, и к тому же она руководила операцией.

На стрельбу начали сбегаться пираты.

К счастью, Бандеролька давным-давно усвоила, как вести себя на лестнице: не переть вперед, а аккуратно выглядывать по секторам, контролируя несколько пролетов сразу. Пиратов, видимо, этому не учили. Бандеролька даже удивилась: как это стадо умудрилось устроить в Крыму такую заварушку, победить самого Филателиста? Наверное, в Старом Крыму перебили элиту пиратов, а то, что осталось, было ровным счетом ни на что не способно.

Итак, пираты шумною толпою, мешая друг другу и перекрывая линию огня, неслись вниз. Бандеролька с доктором Стасом заняли удобную позицию – он прикрывал угол – и открыли огонь. Пулю из автомата Калашникова стена не остановит, но пираты были вооружены всякой ископаемой и самодельной дрянью. Они, конечно, начали стрелять в ответ, частью попадая в своих товарищей, а частью просто в молоко – пули летели куда угодно, только не в цель. Лишь бы рикошетом не задело… Бандеролька выглянула из-за угла и сняла еще двоих. Ряды защитников санатория поредели, но опасность все еще сохранялась. К тому же часть пиратов додумалась укрыться на лестничной клетке второго этажа.

Теперь в невыгодной ситуации оказались Стас с Бандеролькой.

– Что делать будем? – шепнул доктор.

– Стрелять будем, – ответила Бандеролька, – выхода у нас нет. Подождем, пока спустятся, и перемочим всех нафиг.

Ждать, впрочем, не пришлось. Наверху произошло какое-то движение, раздались крики и выстрелы, кто-то лупанул очередью – раз, другой, третий, а потом с воплем: «Отстаивайте же Севастополь!» – бросился, видимо, в рукопашную, потому что выстрелы прекратились, а крики – нет. Голос Бандеролька узнала – это Воловик мстил за погибших друзей.

Доктор Стас, взвыв обиженно:

– Мне оставь парочку! – кинулся вверх по лестнице. Бандеролька едва за ним поспевала.

Стас мог не спешить: драка была в самом разгаре. Воловика, может, и пристрелили бы, но он умудрился вклиниться в самую гущу пиратов, и пытаться достать его, не задев никого другого, было нереально.

– За Севастополь! За капитана Воронина! – заорал доктор и присоединился.

Происходящее напоминало шуточную драку на Казантипе, с одной только разницей: на этот раз все было серьезно. Бандеролька отступила в сторону, прикрывая спины: вдруг подвернется подходящий пират и можно будет его пристрелить? А в рукопашном бою от Бандерольки было немного толку: главным образом, не потому, что она не умела драться, а потому, что мало весила и была существенно ниже противников ростом. Ее бы просто тюкнули по голове или отбросили в сторону.

Поэтому она оставалась наблюдателем.

Воловик, казалось, танцевал. По крайней мере, он красиво прыгал, крутил «солнышко» и бил ногами в головы. Кажется, это искусство называлось «капуэйрой». Впрочем, не гнушался матрос и простыми приемами: оплеухами, например, и восходящими ударами в пах. Стас же действовал менее изящно, но столь же эффективно. Здоровенными кулачищами он щедро раздавал хуки, апперкоты, джебы и кроссы, бил коленями и локтями подобравшихся совсем близко – в общем, пираты от него так и летели. Один вылетел спиной, шлепнулся, но тут же сел, оторопело мотая головой. Он был около Бандерольки – и, не удержавшись, она зашла к нему со спины, завела правую руку так, чтобы локоть был под подбородком, взяла себя за бицепс левой, ладонь левой ласково положила на затылок пирату и свела локти. Пират задергался, попытался руки сорвать – но Бандеролька была девушкой очень, очень цепкой, и через пару минут противник затих. Подождав немного для верности, Бандеролька отпустила труп.

Драка тем временем перешла в ножевой бой. Вообще, когда противники берут ножи, скорее всего, могилы можно копать для обоих, но здесь был явно не тут случай.

Воловик, проворный и гибкий как змея и неотвратимый как смерть, попросту резал пиратам глотки, а Стас колол и рубил огромным тесаком.

Кровь заливала вытертый палас коридора. В считаные минуты все было кончено. Осторожно, чтобы не вляпаться в красную лужу, Бандеролька обошла трупы. Ее бойцы были в крови (Воловик голый по пояс, перемазал весь торс), но живы и довольны.

– Как ты сюда попал?

– По стенке влез, – пожал плечами матрос. – Подумаешь, проблема.

Путь к люксу, где держали Пошту, был свободен.

* * *

Дверь вышибать не пришлось – она была открыта, и никто не выбежал навстречу. Заглянув в первую комнату, Бандеролька поняла, отчего: Рыжехвост валялся на полу, а на его спине, удерживая предводителя пиратов на болевом, расположилась Зяблик.

– Привет, – бросила она. – Я его слегка придушила и ребра сломала, когда он на меня полез. Представляешь, только Сургуч из комнаты – а этот козел на беззащитную полоумную девочку!

– Как – сломала? – опешила Бандеролька.

– Как, как… Гарду закрыла. У меня ноги сильные, я же говорила, бегаю хорошо. Но он жив и готов дать показания. А дверь в камеру звуконепроницаемая, и там вооруженный пират. Я пока не заходила.

Рыжехвост неразборчиво замычал.

– Так, – решила Бандеролька. – Поднимаем его.

Стоять пират мог, но морду имел ошалевшую, бледную и потную, и постоянно пытался скрючиться то в одну, то в другую сторону.

– Он безоружный, я проверяла, – похвасталась Зяблик.

– Очень хорошо. Рыжехвост, ты знаешь, кто мы?

– Листоноши, – просипел он (Зяблик, слегка придушив, повредила пирату горло), – проклятые листоноши! Все из-за вас! Ненавижу! Все равно вы подохнете, не могут мутанты заправлять людьми!

– А ты кто? Не мутант? А радиация тебе тогда почему не страшна? – поинтересовалась Бандеролька.

Сзади раздался топот ног. Она резко обернулась – и увидела Телеграфа.

– Жив? – вместо приветствия спросил Телеграф.

– Жив. Во второй комнате. Там вооруженный охранник. Сейчас Рыжехвост откроет дверь, прикажет охраннику не дурить, а сдаваться, и мы заберем Пошту. А потом побеседуем с этим отродьем.

– Хороший план, – одобрил бывалый листоноша.

– Так что повернись-ка, Рыжехвост, лицом к двери, ко мне задом, – проворковала Бандеролька. – И помни: если что, я тебя убью.

Рыжехвост кивнул, перекособочился и распахнул дверь.

– Пристрели козла! – успел крикнуть пират.

Два выстрела слились в один: Бандеролька снесла Рыжехвосту половину черепа, выстрелив в затылок, а второй прозвучал в комнате. Пират еще падал, Бандеролька оттолкнула его и ворвалась в комнату. Первое, что она увидела, – охранника. Проблему удалось решить при помощи одной пули, разорвавшей ему горло. А второе – Пошта, привязанный к кровати, с красным пятном, растекающимся по футболке в районе груди.

* * *

– Ему нужна серьезная помощь. – Стас поднялся с колен и вытер окровавленные руки о простыню.

Пошта дремал или был без сознания. Стас наложил давящую повязку на рану.

– Я бессилен без оборудования. Кажется, у него не только эта рана, и я бы не исключил внутреннего кровотечения. Нужна хирургия. Иначе – никак. Вы, листоноши, живучие, но не настолько.

Бандеролька расплакалась.

– Хирургия есть в Джанкое, – сказал Телеграф. – Мы потеряли Филателиста, но не потеряли пока что Цитадель. Осада идет, но я знаю подземные ходы, связывающие Джанкой с остальным миром. Мы попадем внутрь.

– Тогда шанс есть. У человека бы не было, – честно сообщил Стас. – А у листоноши – вполне есть. Но выдвигаться надо немедленно.

Бандеролька присела на край койки и погладила Пошту по щеке.

– Не раскисай, – посоветовал Воловик. – Он бы не хотел, чтобы ты ревела. И не хорони его раньше времени, наш Пошта живее всех живых. Я в него верю.

– Я тоже, – шмыгнула Бандеролька. – Ребята, простите, что я Рыжехвоста убила.

– Не ты – так я бы его убил, – признался Телеграф. – Ты просто ствол у его затылка держала, поэтому успела первая. И ничего бы мы нового от него не узнали. С пиратами покончено, но народ так просто не успокоить.

– Чем беседовать, – тихо напомнила Зяблик, – давайте лучше раненого в машину перенесем. И надо как-то забрать Ренькаса с холмов.

– Он увидит, что мы уходим, – сказала Бандеролька. – Давайте соорудим носилки. Стас, командуй.

* * *

Пошту с трудом уместили в машину наиболее безопасным, по мнению доктора Стаса, для раненого образом. Бандеролька почувствовала знакомую уже сосредоточенность: командование операцией все еще лежало на ней, и задача – спасти Пошту – почти не изменилась. В перспективе предстояло еще спасти остальных листонош, но Бандеролька так далеко не загадывала. Может быть, Пошту вылечат, и остальная часть операции станет его проблемой.

Кайсанбек Аланович, увидев Пошту, переменился в лице, и, что для него не характерно было, замолчал.

– Есть несколько путей домой, – сказал Телеграф, развернув карту, – предлагаю, однако, чтобы не ехать через горы и через перевал – мало ли, что там, – вернуться прежней дорогой. Бензина у нас должно хватить.

С ним согласились. Конечно, возвращаться тем же путем – плохая примета, но ничего не поделаешь, путь через перевал может быть гораздо опаснее. Когда Бандеролька проходила там последний раз, начался камнепад, и она едва не погибла. Кроме того, в высоких горах обитало разное, не всегда приятное. И Симферополь, через который пролегал один из маршрутов, ей не нравился.

– Ехать будем быстро, но осторожно, – продолжил Телеграф, – избегать, по мере возможности, крупных населенных пунктов. Хорошо, машина у нас проходимая. За дорогой следите как можно внимательней, малейшее движение – стреляйте, не ждите, пока бросится. Подземный ход начинается в районе деревни Яркое. О нем мало кто знает, прорыли как раз на такой случай – когда нужно будет тайно попасть в город или из города. А заканчивается под складом. По понятным причинам.

– Думаешь, удастся проскользнуть? – уточнила Бандеролька.

– Естественно. На машине, конечно, нет, поэтому придется спускать Пошту и нести. Но мы справимся, я уверен.

– Было бы преступлением думать иначе, – очнулся от тяжких раздумий Кайсанбек Аланович. – Рассуждая и сомневаясь, мы теряем драгоценнейшее время! Давайте обдумаем все по дороге – пора выдвигаться.

Глава 21Цитадель в огне

Телеграф явил миру истинное мастерство водителя: он гнал так, что Бандеролька, баюкающая на коленях голову раненого Пошты (он так и не пришел в сознание, лишь тихо стонал иногда, и сердце Бандерольки разрывалось от жалости), не понимала, почему дорога туда заняла так много времени, а дорога обратно сама бросается под колеса.

Для Бандерольки окружающей реальности не существовало. Она не видела, в кого постреливают, проносясь на полной скорости, друзья, кого, матерясь и выкручивая руль, объезжает Телеграф, только на каждой кочке стискивала зубы, переживая боль Пошты как свою, и желала одного: пусть еще немного побудет в забытьи, может, так ему не очень больно…

То ли они всех перестреляли, когда ехали к Феодосии, то ли все обитатели Крыма двинулись в Джанкой. До Бандерольки долетал голос Кайсанбека Алановича, рассуждавшего, в чем дело:

– Джанкой – лакомый кусочек. Толпы под стенами цитадели листонош не обладают историческим мышлением, они вообще не обладают мышлением и потому не могут просчитать последствия поступка даже на день, что там, на час вперед. Им кажется, стоит разгромить «врага» и «все забрать и поделить», – и наступит мир и благорастворение… увы, опыт мировых революций показывает, что это не так. Что отобранное будет разграблено, причем начнется передел имущества, и у захапавших больше все шансы присоединиться к умертвленному «врагу». Цивилизация сделает еще шаг назад, в пустоту темного средневековья. Сохранить и тем более восстановить цитадель толпа не сможет и не захочет – она, толпа, даже не понимает, что блага дались листоношам не просто так, не с неба упали. Блага надо заработать. А работать не хочется. И будет новый враг и новая война…

Потом машину снова подбросило, и Бандеролька, зашипев, перестала его слушать. Снова мир схлопнулся до бледного лица Пошты. Он верил в людей. Он все делал во имя сохранения человечества – и как человечество поступило с ним? Во что верить теперь, если даже товарищ-листоноша, Сургуч, оказался мерзким предателем?

Черная тоска захлестнула Бандерольку, и вдруг раздался незнакомый, слегка дребезжащий, но мелодичный звук. Матрос Воловик выводил на губной гармошке смутно знакомую мелодию, и Зяблик с Ренькасом внезапно начали подпевать, а потом к ним присоединился и доктор Стас, и даже Кайсанбек Аланович, обладатель мощного баса, и насвистывать под нос принялся Телеграф. И Бандеролька поняла: вот во что надо верить. Не все – быдло, не все – толпа. Людей мало, но они есть. Есть атаманша Пеева и ее папа, Дикий Барин. Есть спешащие к Олегу Игоревичу Костя и Зиняк, и есть сам Олег Игоревич. Есть склонившийся над книгами по математике и довольно улыбающийся изобретатель Уткин. И даже хранитель Казантипа Валентин Валентинович.

Листоноша шел, шел к себе домой,

От семи смертей убежал живой!

Письма нес он в рюкзаке по-тер-том.

За околицей встретился мутант,

Поднял ржавый пыльный он автомат:

Все, прощайся с жизнью, ты теперь как мертвый!

Песенка тянулась и тянулась, и смелый листоноша хитростью побеждал мутанта, а потом заставлял его раскаяться и грамоте научиться, и становился озлобленный мутант верным его другом и помощником… Песня была отчасти и про Пошту, и Бандеролька это понимала.

Потом Воловик играл еще и еще, и все пели, и даже Бандеролька начала шевелить губами, неслышно повторяя слова. Пели про ежика (препохабнейшую песню), про Мурку, про легендарный Севастополь и много всего другого. И дорога летела под колеса, и легче было переживать боль.

Бандерольке показалось, что даже Пошта слабо улыбается в забытьи.

Внезапно «уазик» остановился. Бандеролька огляделась: вокруг были поросшие лопухом остролистным развалины деревушки.

– Приехали, – сказал Телеграф.

Губная гармошка потянула последнюю ноту и оборвалась. Стало очень тихо, только кузнечики стрекотали в выгоревшей траве. Пахло полынью и бензином.

– Вылезаем. И вытаскиваем Пошту.

Ноги у Бандерольки затекли – голова Пошты была умная и тяжелая. По бедрам пробегали холодные мурашки.

Солнце садилось над степью, перистые облака расчерчивали небо, превращая его в картину. И всходила луна – красноватая, круглая, полная, очень большая сквозь жаркое марево. Налетели комары.

Выгрузились, проверили снаряжение, возблагодарив Олега Игоревича за достаток патронов. В стороне Джанкоя, на востоке, небо подпирали столбы дыма от костров осаждающих крепость орд. Периодически слышались глухие взрывы и треск выстрелов.

Соорудили носилки из подручных средств, уложили на них Пошту. Стас и Воловик, как самые мускулистые, взялись за ручки, а остальные ощетинились стволами. Впрочем, стрелять было пока не в кого – разве что в комаров, атакующих по всем правилам малой авиации.

Подземный ход и раньше, наверное, был замаскирован, а теперь все вокруг густо заросло кустами, и различить, куда лезть, стало и вовсе невозможно. Если бы Телеграф не знал наверняка, никто бы не подумал, что нужная им постройка – капитальный, пусть и покосившийся, сортир, типичная такая будка, некогда беленая, с косой плоской крышей и кривой дверкой.

– Я же туфли запачкаю, – с тоской произнес Ренькас. Слова его вызвали всеобщее одобрение и осуждение такого входа в подземелье.

– Спокойно, – веско сказал Телеграф, – только спокойно. Там ничего такого нет и никогда не было. Маскировка, не маленькие, должны же понимать!

Он распахнул присохшую, скрипящую дверь сортира. Внутри обнаружилось ожидаемое отверстие прямо в бетонном, растрескавшемся полу. Бандеролька прикинула: никто из них, даже Зяблик, в него пройти не могли, не говоря уже о носилках с Поштой.

На немой вопрос Бандерольки ответил Телеграф: нажал на незаметную, укрытую паутиной, выпуклость на стене. Пол начал плавно подниматься, хорошо, что все стояли снаружи. Наконец, образовался люк, достаточный, чтобы туда прошли все, и косые лучи заходящего солнца высветили земляную, но утоптанную лестницу в подземелье.

– Спускаемся, – распорядился Телеграф, – освещения внутри нет, поэтому первый и последний подсвечивают фонариками, остальные ориентируются…

Зяблик тихо фыркнула и спросила:

– Ловушек много?

– Достаточно. Я не все знаю, поэтому пойду вперед.

– Нет, поэтому я пойду вперед. Я выросла в каменоломнях под Керчью.

Не слушая возражений, она скользнула во тьму, и там затеплила фонарик – не «динамку», принесенную в каменоломню Бандеролькой, а самый обычный, с тусклой оранжевой лампочкой. Бандеролька не смогла бы ориентироваться по этому свету даже в ночной степи. Следом спустился Ренькас, за ним – Стас с Воловиком, потом – Телеграф, Кайсанбек Аланович и сама Бандеролька. Она очень хотела бы идти рядом с носилками, но узкий проход не позволял. Бандеролька по команде Телеграфа захлопнула за собой люк, и стало совсем темно. У нее как раз была «динамка», и под ноги впереди идущим лег подрагивающий, но яркий луч света.

В подземелье было влажно и пахло землей, с потолка (метра два) свисали корни растений, похожие на мочало. Дыхание вырывалось белыми облачками.

– Далеко? – спросил Стас.

– Нет. За час доковыляем.

Тут внимание Бандерольки, уставшей от душевных терзаний, снова рассеялось. Ей казалось, они вечно шагают по коридору. Периодически приходилось обходить ямы, прижавшись спиной к стене, по узкому – в стопу шириной – перешейку. Изредка из боковых ответвлений веяло холодом, и Зяблик поясняла: коридоры заканчиваются колодцами. Основной ход изгибался и завораживал, одинаковый, монотонный. Иди Бандеролька первой – утратила бы бдительность, сорвалась. Потянуло гарью.

– Мы под лагерем осаждающих, – пояснила Зяблик, – тут вентиляция, иначе мы задохнулись бы. Осталось немного.

Пол пошел под уклон, ход теперь пролегал ниже – наверное, под стеной Цитадели. Тишина подземелья по-прежнему нарушалась только хриплым дыханием: Стасу и Воловику было тяжело. Сделали короткий привал, доктор проверил состояние Пошты – без изменений.

Потом пол постепенно начал идти вверх. Телеграф отдал приказ: всем молчать. Неизвестно, стоит еще цитадель Джанкой или же враг взял ее.

Передислоцировались: доктор остался с раненым, носилки опустили на землю. Воловик, Ренькас и Телеграф выступили вперед, готовые драться. Бандеролька и Зяблик шли за ними. Медленно поднялась крышка люка, квадратная, как и предыдущая, и Ренькас отчетливо произнес:

– Ой, блин.

Кто-то, свесив лобастую голову, всматривался в подземелье. Прошел миг, прежде чем листоноши узнали Одина, коня Пошты. Он фыркал, принюхивался и тихо ржал, учуяв хозяина.

* * *

На складе было пусто: никого, и все ценное вынесли. Естественно, ведь вооружали всех листонош, от мала до велика. Один переминался на всех своих восьми ногах, фыркая и изредка издавая короткое тихое ржание. Когда Пошту подняли наверх, в озаренную пожарами темноту, конь сунулся к носилкам и лизнул хозяина в лицо. Бандеролька немного испугалась: язык у коня был шершавый, как терка. Но Пошта вдруг вздрогнул и открыл глаза.

– Один, – слабо сказал он, – дружище.

Бандерольку швырнуло вперед, к Поште. Она упала на колени, погладила пальцами его щеку – горячую щеку лихорадочного больного.

– Как же ты нас напугал! С тобой все в порядке?

– Нет, – четко, но по-прежнему тихо ответил Пошта. – Прости, дружище, я умираю.

Повисла неловкая и гнетущая тишина. Заплакала Зяблик. Но для Бандерольки в пустом помещении склада были только они с Поштой.

– Ты не умираешь! Сейчас доктор тебя заштопает!

– У меня повреждены внутренности. И контузия. Кажется, ничем мне скальпель не поможет.

– Но ты пришел в себя!

– Это перед смертью.

Оттеснив Бандерольку, к больному придвинулся доктор Стас. Ощупал, задал несколько вопросов и отошел, бессильно опустив могучие руки.

«Все», – поняла Бандеролька. Пошта прав. Ничем ему не поможешь. Но нельзя же сдаться, нельзя же просто уйти и похоронить его?!

– Бандеролька, – позвал Пошта, – Телеграф.

Листоноши приблизились.

– Я пока что в сознании. Недолго осталось, но я пришел в себя. Бандеролька, командование – на тебе. Прости, Телеграф.

– Да что уж. Я – просто исполнитель. Я-то знаю.

– Пойдите посмотрите, что происходит. Мы в арсенале? В цитадели?

– Да, – хором ответили они.

– Со мной оставьте Одина и доктора – на всякий случай.

Бандеролька отвернулась.

– У меня есть морфин, – шепнул доктор Стас, – если что…

– Рано, – отрезала Бандеролька. – Ты не слышал? Вы с Одином остаетесь здесь, мы идем на разведку.

Пошта прикрыл глаза. Отряд осторожно придвинулся к дверям – мимо опустевших полок, под потухшими лампами. Бандеролька распахнула створку.

Цитадель горела, но еще держалась.

Отсветы горящих зданий лежали на улицах, повсюду суетились листоноши, где-то плакал ребенок. Слышны были взрывы и выстрелы, отрывочные команды.

«Они же осиротели, – поняла Бандеролька. – Как все мы. Филателист и Штемпель мертвы, командование никому не передано. Как сказал Пошта? Командование на тебе, Бандеролька. Действуй».

Отодвинув спутников, она вышла наружу. Ренькас, молчаливый и смертоносный, держался за левым плечом. Кто-то заметил Бандерольку. Это был Контейнер, заведующий складом.

– Бандеролька! – поразился он и опустил короткий автомат.

– Я, – согласилась она, – и мои друзья. Филателист мертв. Принимаю командование Цитаделью. Доложить обстановку.

Контейнер, кроме прочего числившийся при Филателисте начальником службы безопасности, весь подобрался, даже щеки втянул. Из квадратного он сделался параллелепипедным.

– Докладываю! Цитадель штурмуют превосходящие силы противника! Джанкой пока что держится, но часы наши сочтены! Противник собирается применить метательное оружие! У них есть гранаты и зажигательные смеси! От разведчиков доходят слухи о напалме! Листоношам остается только погибнуть с честью…

– Отставить, – приказала Бандеролька. – Проводи нас на стену.

Пригибаясь и шарахаясь от снарядов и пуль, грозящих на излете достать листонош, они пробрались на стену. Оборона пока держалась, но противник и правда численно превосходил защитников цитадели. Неприятно удивило Бандерольку то, что наступлением командовал кто-то один. Кто – она не могла понять. Вероятные лидеры – Сургуч и Рыжехвост – были убиты.

Значит, за войной против листонош стоял кто-то еще.

Кто-то по-настоящему умный и хитрый, облеченный достаточной властью и любимый народами Крыма. Кто-то, сумевший направить недовольство жизнью против «врага» – против листонош.

Его не было видно, но рука его чувствовалась во всем: в слаженных действиях, в тактике и стратегии, в грамотном применении оружия.

«Не выстоять, – поняла Бандеролька. – Никак. Не нашими силами».

Она вспомнила про собственный план отступления, про то, что паром Олега Игоревича должен ждать листонош совсем недалеко.

Но – как отступать? Снять со стен защитников? Тогда орда проломит линию обороны и все погибнут. Оставить кого-то? Это несправедливо, пусть каждый листоноша готов погибнуть за сородичей.

– Собирайте архив, – скомандовала Бандеролька Контейнеру, – пакуйте в ящики. Кайсанбек Аланович подскажет, что брать. А вы назначьте помощников из толковых, но которым не место на стене.

По мере того, как на степь опускалась тьма, все ярче разгорались огни костров и отсветы пожарищ. Бандерлька чувствовала, как жар гибнущей в лихорадке цивилизации опаляет ее лицо.

– Мне нужно… – она запнулась. – Мне нужно посоветоваться.

Неловко спустившись по приставной лестнице, она побежала в арсенал.

Пошта, конечно же, был там, и при нем – Один и Стас. Доктор глянул на нее с выражением беспомощного отчаяния, конь – с холодной уверенностью.

– Пошта, – Бандеролька села около него на пол, – мы все погибнем сегодня.

– Не все, – слабо, со свистом, возразил он.

– Я не могу послать людей на смерть, оставить погибать, охраняя отступление.

– Послушай. Только не перебивай, сил мало. Есть оружие. – Пошта замолчал на несколько секунд, восстанавливая сбившееся дыхание, и продолжил с неожиданным пылом. – Не о том. Сохрани клан, Бандеролька. И найди бункер. Спаси Крым, спаси людей. Мы ради них жили, ради них и умирать, не ради себя… Так вот. Есть оружие. Мощная взрывчатка. Я знаю где. Даже Контейнер не знает, одному мне Филателист как-то рассказал. На случай такого. Мы должны взорвать Джанкой. Документы – вывезти, а технологии – нельзя им оставлять. Тут, под полом. Один, отойди.

Конь сдвинулся и цокнул левым третьим копытом по какому-то одному ему ведомому месту.

Из пола выдвинулся с тихим жужжанием невысокий столик. На нем под стеклянным колпаком была красная кнопка.

– Сеть бомб. Никто за пределами не пострадает. Ничто не пострадает. Джанкою – конец. Все дома. Все постройки. Помещения. Коммуникации. Машинный зал. Вычислительный. Нельзя оставлять варварам, технологии погубят их.

– Кто должен нажать на кнопку, милый? – ласково, уже понимая, что услышит, спросила обмирающая Бандеролька.

– Любой. Я. Я умираю. Я заберу их с собой. Они хлынут в Джанкой, когда вы уйдете. И я нажму на кнопку. Или Один ударит копытом. Если меня уже не будет. Это – мое решение. Уводи людей, ты же знаешь куда. Ты справишься. Давай простимся.

– Нет!

Слезы потекли у нее по щекам сами собой.

– Да. Ребятам скажи… Ничего не говори. Уходи. И доктора забери. И я взорву все это. А ты просто продолжи мое дело. И дело Филателиста. Тогда я как будто останусь жив.

– Нет! – Бандеролька схватила его руку и сжала в своих ладонях. – Нет, нет, я же не смогу просто взять тебя и бросить!

– Ты не бросаешь меня. Ты выполняешь миссию. Нашу общую миссию. Спасти это несмышленое человечество. И теперь пришла моя пора внести свой последний вклад во имя этой цели. Придет твоя. Мы встретимся там, где нет темноты. Где свет разума прогонит ее.

– Хорошо, – Бандеролька шмыгнула носом. – Хорошо. Договорились. Ты только меня там дождись.

Она наклонилась и нежно поцеловала Пошту. Слова больше не были нужны.

Девушка поманила за собой Стаса и вышла в кровавую ночь, под свет полной красноватой луны – готовить отступление.

Она знала, что любовь ее погибнет в огне взрыва. И верила, что любовь ее при этом будет длиться вечно, как цивилизация и свет человеческого разума. Кайсанбек Аланович, волокущий куда-то коробку с бумагами, заглянул в ее глаза и остановился, траурно склонив голову.

Листоноши отступали подземными ходами, неся раненых и все необходимые припасы. Бандеролька уходила последней. Возле нее был только Ренькас – ганфайтер отказался спускаться вперед, держал спину. Молчали. Даже дети уже не плакали. Цитадель пала.

Глава 22Прощание

Из последних сил Костя тащил Зиняка – хищный мох успел-таки сцапать мичмана. Тот хрипел: брось, командир; но Костя, даром что тощий, с упорством муравья волок его в Керчь, к капитану. Взошла красная луна. Косте, голодному, страдающему от жажды и перенапряжения, казалось, что еще очень, очень далеко.

– Эй, пацан! – окликнули его. – Ты куда?

– А ты кто? – прохрипел Костя.

– Предположим, атаманша Пеева. Так куда ползем?

– В Керчь. К капитану Олегу Игоревичу. Меня Бандеролька послала. Листонош бьют.

Он не понял, почему его вдруг под мышки подхватили сильные руки.

– Мужики! – рявкнула атаманша. – Раненого – в лазарет, сопляка – к капитану. Быстро. Шустро. БЕГОМ!!!

Костю несли, передавая друг другу. Он, забывшись, твердил:

– Туда, где раньше было озеро Сиваш, паром должен пройти. Спасите листонош… Пошта… Бандеролька… спасите…

* * *

Огромная собака, похожая на помесь медведя с волосатым крокодилом, подняла голову и шевельнула обрубками ушей, прислушиваясь к чему-то.

Капитан Олег Игоревич поднялся из-за стола, отставил начатую бутылку и удивительно твердым шагом направился сначала к двери, потом – на пристань. Паром был готов. Он всегда был готов, долгие годы он ждал своего предназначения.

Капитан ни о чем не задумывался.

Собака шла на шаг позади него, но казалось – именно она ведет капитана.

Ему отдали честь.

– Приготовиться, – приказал капитан и по-собачьи дернул носом. – Через полчаса мы отплываем. Взять по максимуму еды и воды, у нас будет много пассажиров.

* * *

Поште не было страшно. Он сделал все, что мог, и боль, терзающая его, разрывающая внутренности, должна была вскоре отпустить. Тогда Пошта будет свободен – от обязательств, от привязанностей, от всего.

– Беги, Один, – попросил он коня.

Верный боевой друг мотнул головой. Нет, он не убежит. Хозяин не взял его в предпоследний поход, но в последний-то Один отправится вместе с Поштой, должен же кто-то нести его на спине. А то пропадет ведь. Вот – пропал почти.

– Уходи, друг. Уводи остальных… – ослабевшей рукой Пошта оттолкнул морду Одина. В ответ послышалось обиженное ржание. Конь не хотел бросать своего хозяина и друга, не желал оставлять его наедине со смертью. Листоноша не мог найти в себе силы, чтобы объяснить коню, что ему вовсе не обязательно погибать вместе с ним. Что он должен жить, должен провести сквозь осаду оставшихся в цитадели лошадей. Восьминогие скакуны просто не смогли бы пройти по туннелю, ведущему к тайному выходу в степи. Но это не значило, что листоноши с легкой совестью могли оставить своих помощников на растерзание захватчикам. Конечно, лошади могли постоять за себя, но сперва им следовало убраться прочь из заминированной крепости.

Эту мысль Пошта попытался донести до Одина без помощи слов. Листоноша знал, что его конь (как и все его восьминогие сородичи) имеет зачатки телепатии. И похоже, на этот раз Пошта вновь не ошибся.

Один еще ржал и разгневанно бил шипованым копытом по полу, но потом все-таки согласился с доводами хозяина. В последний раз ткнувшись мягкими губами в щеку Пошты, Один выбежал прочь. Листоноше показалось, что он успел заметить слезы, бегущие из огромных лиловых глаз.

На улице послышалось громовое ржание Одина. Тут же ему ответили десятки не менее грозных ржаний. Это лошади клана сбивались в табун, для того чтобы в последний раз помочь своим хозяевам. Словно живое воплощение богов природы, табун восьминогих коней бросился сквозь горящие ворота, створки которых, объятые жарким пламенем, уже развалились и еле висели на некогда мощных кованых петлях. Первым, само собой, скакал Один. Удар его мощных копыт буквально разметал остатки ворот на горящие щепки. Не сбавляя темпа, табун отчаянным галопом прорвал строй противника. Нападавшие даже не попытались открыть огонь по грозным скакунам. Лишь казаки дернулись было снарядить погоню за столь лакомой для них добычей, но были остановлены окриками гетмана.

Конечно, всего этого Пошта уже не видел. Из последних сил листоноша подтащил себя к низкому столику с красной кнопкой. Откинул стеклянный колпак. На стенах орали – в Джанкой ворвались захватчики.

Наверное, листоноши уже далеко. Пошта надеялся на это. Надеялся на то, что Бандеролька в безопасности и сумеет увести людей, сумеет отыскать бункеры и возродить цивилизацию.

Его палец лег на кнопку.

Пошта медлил. Ему хотелось вспомнить что-нибудь по-настоящему значимое или за несколько оставшихся секунд прожить всю жизнь. Он старательно вспоминал друзей, Бандерольку, профессора, Штемпеля, Филателиста, Буйена, свои приключения. Но никак не мог выбрать, за что уцепиться, что прижать к себе перед последним шагом в пустоту.

Он просто жил и просто выполнял свой долг.

Он был листоношей – передавал новости и весточки, хранил знания и приумножал их.

Он отыскал перфокарту, могущую изменить мир, по чистой случайности.

Рядом с ним были друзья и рядом с ним были враги.

Что же, что?!

Ликующие вопли – штурмовики обнаружили, что цитадель сдана без боя – слышались совсем рядом.

И Пошта вспомнил.

Это было очень давно. Так давно, что до смертного часа воспоминание не являлось ему ни разу.

Он вспомнил нежное, доброе, похожее на Бандеролькино, но покрытое язвами лучевой болезни лицо. Лицо его матери. «Ты будешь великим человеком, сынок. Ты будешь человеком, что бы там ни говорили. За тобой будущее».

«Да, – подумал Пошта. – Будущее за нами, за мной. Потому что мы разумны».

Он улыбнулся. Еще напоследок вспомнил Бандерольку – как видел в последний раз. Конечно, он подождет ее – там, где нет темноты. И нажал кнопку.

* * *

– Живей-живей-живей! – надрывала голос Бандеролька. Стоя у выхода из подземного туннеля, она подгоняла растерянных и напуганных женщин и детей, которых в цитадели листонош оказалось довольно много. Мужчины из Джанкоя и оставшиеся в живых члены клана экстренно выносили остатки арсенала, архив и самую ценную технику, которую могли унести на руках. – Не разбегайтесь и не толпитесь у выхода!

В цитадели эвакуацией руководил Контейнер. Сверкая грозными очами, бывший начальник службы безопасности клана рассылал посыльных в уцелевшие строения и объяснял, что именно им нужно вынести. Контейнер понимал, что в цитадель листоноши больше не вернутся. А если это все-таки случится, то ничего кроме пепелища и воронки от взрыва они тут не найдут.

Мимо Бандерольки, в окружении десятка маленьких детей, прошла Раиса Петровна, тащившая за спиной циклопического размера рюкзак, отзывающийся на каждый шаг поварихи звоном посуды.

– Раиса Петровна, вы что, половину кухни на себе вынесли? – Бандеролька в изумлении и восхищении смотрела на героическую женщину.

– А как же иначе, дочка, – с буддийским спокойствием ответила кухарка, – война войной, а обед по расписанию.

Через некоторое время из туннеля стали появляться мужчины. В первую очередь выносили носилки с тяжелоранеными, затем мешки с документами, оружие и технику. Последним цитадель покинул Контейнер, весь увешанный оружием, с двумя ящиками патронов в руках, при этом толкающий перед собой ногами ящик с горючим.

– Всё, я последний, – тяжело прохрипел Контейнер, передавая ящики с патронами доктору Стасу и Воловику. Потом с тоской оглянулся в темный провал туннеля и чуть слышно добавил: – Почти последний.

Взрыв застал листонош в степи, заставив детей заплакать, женщин – взвизгнуть, мужчин – втянуть головы в плечи. Взрывная волна ударила по затылку, взъерошив волосы дуновением горячего воздуха.

Бандеролька обернулась.

Светящийся купол нарывом вздувался там, где некогда стоял Джанкой, оплот знаний, цитадель клана листонош.

– Прощай, – прошептала Бандеролька.

– Прощай, – проговорил Кайсанбек Аланович, – мой юный храбрый друг.

И все остальные вслух попрощались с Поштой. Она стояла еще, наверное, минуту – облако расплылось, пыль начала оседать.

– Какой план, командир? – рядом с Бандеролькой возник Телеграф. Старый листоноша, наверное, самый старый из всех выживших членов некогда многочисленного клана.

Бандеролька с надеждой посмотрела на него.

– Какой из меня командир? Думаю, ты или Контейнер лучше справитесь с этой ролью.

Но тот лишь помотал головой.

– Мы старые развалюхи, чье место на лавке возле хаты. Нам давно пора ворчать на молодежь и вспоминать старые времена. А клану сейчас необходим молодой лидер. Пошта был прав, из тебя получится идеальный командир.

– Но… – попыталась было протестовать девушка, но Телеграф не дал ей договорить.

– Никаких но, командир, – после чего вдруг неожиданно подмигнул, – да не волнуйся ты так. Ты всегда можешь обращаться к нам за советом. И поступить в точности наоборот. Так какой у нас план?

Грустно улыбнувшись, Бандеролька оглядела собравшихся вокруг нее людей.

– Сейчас нам нужно двигаться в сторону озеро Сиваш. Там нас должен ждать паром Игоря Олеговича. Ведь так, Ренькас?

– Ага, – отозвался юноша, успевший отдать свою щегольскую куртку продрогшей от утренней сырости Зяблику. – Если ваш парнишка и матрос не подвели и добрались до Керчи, то паром уже на месте.

– Они не подведут, – уверенно сказала Бандеролька, хотя в глубине души она понимала, что всякое могло случиться. Но пока что девушка предпочитала решать проблемы по мере их появления. – На пароме мы отправимся в Керчь, отдохнем и как следует окопаемся. А потом решим, что нам делать дальше. Вопросы? Возражения? Тогда выдвигаемся.

Все отправились готовиться к трудному переходу, а к Бандерольке подошел невесть откуда взявшийся Шифр.

– Простите, Бандеролька, если я правильно помню ваше имя?

– Да, все верно. А вас зовут Шифр, вы криптоаналитик, один из ближайших помощников Филателиста. Мы с вами встречались как-то в его кабинете.

– Рад, что вы меня помните, – улыбнулся Шифр и протянул девушке сложенный вдвое лист бумаги. – Поскольку вы теперь наш командир, то я думаю, это должно быть у вас.

– Что это? – спросила девушка, разворачивая листок и вглядываясь в сумраке в непонятный набор символов и цифр, показавшийся ей смутно знакомым.

– Это координаты бункеров возрождения, на поиски которых отправлялась ваша группа. – Шифр встал рядом с девушкой и принялся пояснять: – Верхняя строчка – координаты бункера в затопленном вулкане, следующие две – бункеры на материке.

– Спасибо, – протянула в ответ Бандеролька, – это очень важная информация, но я не думаю, что у нашего клана сейчас найдется время на поиски эти объектов. Сейчас нам нужно элементарно уцелеть.

– Понимаю, – кивнул Шифр, – но перед своим отъездом Филателист попросил меня передать эту информацию тому, кого выберут новым лидером клана. Он словно чувствовал, что может и не вернуться обратно в цитадель.

Еще раз поблагодарив криптоаналитика, Бандеролька спрятала листок во внутренний карман своей куртки и решила пока о нем не думать.

А потом Бандеролька повела уцелевшие остатки клана листонош и присоединившихся к ним обитателей Джанкоя дальше.

* * *

Человек в серебряной маске был опрокинут взрывом навзничь. Кругом орали раненые, сверху сыпалась земля и горящие головешки.

– Твою мать! – выругался рухнувший на пятую точку Иван Зарубка. – Что это было?

– Перехитрили-таки, – прокомментировал случившееся Ферзь, единственный, кто смог устоять на ногах во время взрыва цитадели.

Серебряная маска не сомневался, что взрыв – всего лишь прикрытие. Наверняка члены клана успели покинуть цитадель до начала этого пиротехнического представления, унося с собой все ценное. И, несомненно, координаты бункеров.

Проклятые листоноши! Всегда на шаг впереди!

Он поднялся, отряхнулся. Посмотрел на красную, очень круглую луну. И под маской, на ничем не примечательном лице, появилась хищная улыбка.

Несмотря на это досадное обстоятельство со взрывом цитадели, ему удалось разыграть свой план как по нотам. Он стравил между собой обитателей Крыма, уничтожил главнокомандующих, выгнал с острова надоедливых листонош. Теперь осталось лишь найти того, кто знает координаты бункеров возрождения, и тогда он станет единственным властелином этого острова. А быть может, и всего мира!

Человек в серебряной маске подошел к черному джипу, на котором он приехал полюбоваться на падение цитадели листонош. Вновь рассмеявшись гулким смехом, человек снял скрывавшую его лицо маску и убрал ее в бардачок. Если бы кто-то из клана листонош в этот момент оказался рядом и увидел, кем же являлся их неведомый заклятый враг, они бы не поверили своим глазам. Для них этого человека уже давно не было в живых.

На соседнем с водителем кресле лежал небольшой стальной чемоданчик с кодовым замком. Когда-то Филателист попытался спрятать этот чемоданчик, поручив выполнение миссии Сургучу. Но человек в серебряной маске не только успел перехватить ценный груз, но и с помощью своего помощника, Рыжехвоста, завербовать Сургуча на свою сторону.

Теперь настала пора воспользоваться содержимым этого чемоданчика.

Установив нужные цифры, он открыл чемодан. Салон джипа наполнился тусклым мерцанием и монотонным попискиванием электроприборов.

Куда бы ни пошли листоноши – он будет следовать за ним. И когда-нибудь настигнет.

И Крым навсегда погрузится во тьму!

Эпилог