Предстоял самый длинный отрезок пути – без малого триста километров. Немного отъехав от Запорожья и оставив столбы дыма за спиной, решили остановиться на привал. Настроение у всех было не похоронное, настороженное. Воловик горевал из-за потери подвижности, остальные переваривали обрушившиеся на них новости.
Бандеролька поймала себя на том, что хотела бы посмотреть на автоматизированные заводы и киберов – никогда не видела и даже не представляла себе такого. Хотя, похоже, уцелевшему человечеству толку от этих плодов прогресса – ноль.
Верховцев проверил фон счетчиком Гейгера – прибор тревожно защелкал, доктор помрачнел:
– Я делаю замеры каждые десять километров пути. Чем дальше на север – тем сильнее фон, и растет он в геометрической прогрессии. Боюсь, скоро даже листоношам понадобятся защитные костюмы. И, конечно, встанет вопрос хранения припасов, воды… представьте: мы не сможем найти «чистую» воду! Наша экспедиция все больше напоминает мне групповое самоубийство.
– Пессимизм не делает чести ученому! – воздел палец к небу Кайсанбек Аланович. – Не допускайте поспешных выводов, коллега. Лучше давайте прикинем, через сколько мы сможем быть у гостеприимного пана Сашко? Мне совершенно не хочется ночевать в степи.
– Часов пять-шесть, до темноты успеем, – ответил Телеграф. – Если рассиживаться не будем и колымаги наши не сдохнут. И если какие-нибудь хищные кролики на нас не нападут.
Через час пришлось-таки надеть защитные костюмы и убрать припасы в специальные контейнеры. Фон вырос настолько, что нападений «хищных кроликов» можно было не опасаться – здесь не выжило бы ничего, кроме растений. Зато флора перла, цвела и пахла! Обычная степная трава, тополя и какие-то колючие кусты превратились в настоящие джунгли, и дорога теперь шла просекой. Джунгли безмолвием напоминали ботанический сад в Остроге – сплошная зеленая стена, непонятно уже, из чего состоящая. Отряд нервничал, все то и дело поглядывали вверх, но там не видно было даже птиц.
– Очевидно, мы недалеко от эпицентра взрыва, – тихо сказал Кайсанбек Аланович. – Сейчас проедем – и будет легче. Растения любят радиацию…
Что радовало – вряд ли обещанные банды Ладыги и Грома могли бы подобраться к листоношам и внезапно выпрыгнуть из зарослей.
И все-таки…
Бандерольку всегда пугали лишенные жизни места. Она понимала, что остались растения, бактерии, может, червяки какие-то или насекомые, но без птиц и зверей мир выглядел мертвым. «А ведь это человек виноват, – впервые подумала Бандеролька. – Человек попытался убить свою планету. Не она восстала, не метеорит упал, нет, во всем виноваты люди.
Строили, строили цивилизацию, а построили кладбище.
И теперь цепляются за возможность вернуть утраченное могущество. А листоноши помогают в этом…
И ведь, если так посмотреть, вовсе не благая у нас цель, а правильно было бы добить остатки рода человеческого и дать эволюции пойти на новый виток, а планете – восстановиться. Получился бы странный мир на руинах, мир, где хищные кони охотятся на саблезубых мышей, где стеной поднимаются неприступные джунгли вокруг очагов поражения, где сами по себе живут заводы Запорожья, и звери обходят их стороной… Память о людях исчезла бы. Может, и к лучшему. А мы цепляемся за память, не строим новое, но пытаемся возродить старое, злое. Кайсанбек Аланович рассказывал, что перед Катастрофой будто из могилы выкарабкался призрак фашизма – это такое политическое течение, когда во всем виноват сосед, и соседа надо убить, если он отличается от тебя.
К чему и привело. Поубивали друг друга…»
Заросли начали редеть, постепенно превращаясь в заросшую степь, а потом – и вовсе в привычную равнину. Показались первые дома – как на протяжении всего пути, разрушенные, с провалившимися крышами. Они въезжали в пригород Харькова.
Если верить карте и указаниям Ильи, до дома-крепости пана Сашко оставалось совсем немного: повернуть направо на проселок, проехать несколько километров вглубь, «а там увидите».
Заметить скромное обиталище друга боевого вегана, и правда, оказалось несложно. Через несколько километров после поворота дорога упиралась в забор – не какой-нибудь самодельный тын, не частокол даже, а добротный, сложенный из кирпичей, бетонных блоков и известняка, высотой не меньше семи метров. Ворота тоже были основательными: жестяными, ржавыми, в заклепках.
– И правда – крепость, – заметил Кайсанбек Аланович. – в прошлом такие крепости называли «хуторами», в них жило племя хуторян, разрозненное, но крайне воинственное. Известен ритуал выкалывания глаза у своих коз – по поверью, это должно было принести несчастье соседу.
– Значит, пан Сашко из хуторян? – уточнил Костя. – И он будет нам глаза выкалывать?
– Не обязательно. Но, думаю, в предках у него хуторяне были.
Из первой машины вылез Влад, откинул со лба чуб, приблизился к воротам и пнул их. Ворота отозвались протяжным металлическим стоном.
– Эй, хозяева! – заорал казак. – Открывайте! Гости к вам!
В пути прошел весь день, и солнце клонилось к закату, пачкало своей кровью стены, бросало под ноги длинные тени. Владу никто не отвечал, и он, выждав минуту, снова принялся стучать в ворота и звать хозяев.
– Вполне может быть, – прокомментировал Кайсанбек Аланович, – что местные не говорят по-русски и нас не понимают. Насколько мне известно, хуторяне пользовались для повседневного общения украинским. Эй! Уважаемый Влад! Попробуйте обратиться к ним по-украински!
Казак откашлялся в кулак и заорал с новой силой:
– Здоровеньки булы! Шановный! Видчиняй!
Кайсанбек Аланович восхищенно прицокнул:
– А парень-то молодец, вон, как шпарит.
Однако, наверное, Влад не так уж «шпарил» – на его призыв снова никто не откликнулся.
– Давайте пальнем в воздух? – предложил Воловик. – Сразу выбегут!
– И пальнут по нам со стен! – продолжил Телеграф. – Сиди уж, калека, без тебя разберемся.
Сидеть пришлось долго, солнце успело заползти за горизонт, и над степью сгустился вечер – томно-синий, с яркими гвоздиками звезд в глубоком небе, с треском сверчков и ароматом нагревшейся за день травы. Бандерольке стало тревожно: ночевка в чужом краю под открытом небом – то еще удовольствие…
– Так ты будешь видчинять или нет, вурдалак проклятый?! – в отчаянии воззвал к совести пана Сашко Влад.
– Нет, я подожду. Ты красиво орешь, громко, – сказали со стены.
Разглядеть хозяина или охранника Бандеролька не смогла.
– Мы от вегана Ильи, – хмуро буркнул Влад, – он сказал, можно у тебя переночевать.
– Хм. На всех кроватей не напасешься. Кто такие сами? Давай сюда главного, буду с ним разговаривать.
Бандеролька подошла к воротам и задрала голову.
– Ну, предположим, это я. Бандеролька, глава клана Листонош.
– Как-как?! – на стене засмеялись.
Смеялись долго, со вкусом – хрюкая, отдуваясь, до икоты.
– Извини, – отдышавшись, собеседник счел возможным продолжить беседу. – Это имя, да? Ну и имечко! Тебя б еще Посылкой назвали, ха-ха, ну или почтовой маркой!
Бандеролька обиделась.
– А тебя-то как зовут, остряк-самоучка?
– Сашко Олександрович.
– Ты нас, может, в дом пустишь, Сашко Олександрович? А то Илья за тебя ручался, порядочный, говорит, человек, дружественный. А главное – не веган. Мясом накормит.
– Накормлю, да если у вас найдется, чем горло промочить. Зачекай, видчиняю.
Несколько минут спустя машины въехали в ворота.
Когда ворота закрылись, отряд оказался в благоустроенном и продуманном дворе. Огромный дом красного кирпича – явно оставшийся с прошлых времен, трехэтажный, под черепичной крышей, но немного переделанный: окна узкие, будто бойницы, а на первом этаже и вовсе заложены. Основную постройку окружали разнокалиберные сараи и гаражи – от деревянных до кое-как слаженных из ржавых листов жести. По вытоптанной земле носились, квохча, куры, истошно блеяла привязанная коза и заходился в лае здоровенный цепной пес, лохматый и толстый, под стать хозяину. Гостеприимный пан Сашко стоял на крыльце, уперев руки в боки. Румяные щеки, объемный живот, перетянутый красным широким поясом. На Сашко красовалась белая рубаха, вышитая по вороту, а на коротко остриженной круглой голове – соломенная шляпа.
– Спокойно, Пушкин, спокойно, – увещевал он пса, добродушно улыбаясь. – Это свои. Ну-ка, гости дорогие, по одному из машин выходи, подняв руки. И без фокусов: малой мой в вас из окошка целится. У него, кстати, пулемет, он не промахнется.
Немного ошарашенные позитивным приемом, листоноши и отряд Верховцева покинули автомобили. Воловик прыгал на одной ноге, Костя поджимал губы, Кайсанбек Аланович смущенно откашливался.
– Ну ладно. Допустим. Вы не зомби, случайно? Хотя, наверное, не зомби.
– А вы что, пан Сашко, жалкая, ничтожная личность, сами не видите? – съехидничал профессор.
– Вообще не вижу, – признался хозяин. – Прадед мой, тоже Олександр, все это построил в расчете на массовое появление зомби. Так и называл: зомби-коллапс. От него мой дед узнал, а от деда – отец. У прадеда много книжек было про зомбей, но батяня, тоже, значит, Сашка, читать не выучился – не до того было, и меня не научил. На обложке что-то намалевано, а что, как… Но зомби придут, это я точно знаю. Главное – их вовремя опознать. А вы знаете про зомбей?
– Про зомби? Да, молодой человек, я слышал эту легенду. И, пожалуй, смогу пересказать. Но если вы позволите нам опустить руки и накормите ужином.
– Пожалуй, это разумная плата, – согласился Сашко. – Под горилочку и сальце хорошо рассказывается. Так что же вы стоите, шановны?! Что же вы, гости дорогие, в дом не идете?! Проходите, проходите, жена сейчас и помыться вам организует, и на ночлег определит, а как обустроитесь – милости просим к столу!
Им отвели комнаты – Марике и Бандерольке отдельную, а мужчинам – одну большую на всех, под самой крышей. Была в доме и горячая вода, и кровати со свежим, хрустящим от крахмала постельным бельем, и мебель была – частью древняя, а частью – самодельная, крепкая, основательная. С кухни, где хлопотала жена Сашко и откуда слышался звонкий мальчишеский голосок, пахло домашней выпечкой. Жена у хозяина оказалась скромная, миловидная, огромный живот ее намекал на скорое прибавление в семействе. Ждали, конечно, девочку, мальчик Сашка уже был…