сила Саша. — Ведь есть же средство! Мы идем туда, где все заразные.
Впереди загремели выстрелы, послышались далекие крики.
— Мы очень вовремя, — отметил музыкант. — Похоже, они даже не стали дожидаться твоего друга…
Саша испуганно посмотрела на него, потом страстно, убежденно сказала:
— Ничего, надо просто сказать им! Они думают, что все приговорены… Надо просто дать им надежду!
У распахнутой створки гермоворот в землю глядел еще один убитый — на сей раз человек. Рядом с ним отчаянно перхал и шипел железный ящик переговорного устройства. Кажется, кто-то пытался добудиться дозорного.
На самом выходе из туннеля, укрываясь за разбросанными мешками, лежали несколько человек. Кажется, среди них был один пулеметчик и пара стрелков с автоматами — вот и вся плотина.
А дальше, впереди, там, где тесные туннельные стены распахивались, где начиналась платформа Тульской, бурлила страшная толпа, наседая на осажденных. В ней были вперемешку и зараженные, и обычные, и люди, и исковерканные болезнью уроды. У кого-то были фонарики, другие уже не нуждались в свете.
Те, что лежали, обороняли туннель. Но патроны у них кончались, выстрелы звучали все реже, и обнаглевшая толпа подбиралась ближе и ближе.
— Подкрепление?! — обернулся к Саше один из осажденных. — Пацаны, они дозвонились до Добрынинской! Подкрепление!
Многоголовое чудище тоже заволновалось, надавило…
— Люди! — закричала Саша. — Есть лекарство! Мы нашли лекарство! Вы не умрете! Потерпите! Пожалуйста, потерпите!
Толпа сожрала ее слова, рыгнула недовольно и снова двинулась на оборонявшихся. Пулеметчик зло стегнул ее очередью, несколько человек со стонами сели наземь, другие огрызнулись автоматными очередями. Бурля, масса неудержимо подалась вперед, готовая затоптать, разорвать и осажденных, и Сашу, и Леонида.
Но что-то случилось.
Сначала вкрадчиво, потом все уверенней, мощнее, подала голос флейта. Не могло бы быть ничего более глупого, ничего менее уместного в этом положении. Оборонявшиеся наградили музыканта очумелыми взглядами, толпа взрыкнула, загоготала, снова нажала… Леониду было все равно. Он играл, наверное, не для них, а для себя — ту самую удивительную мелодию, которая очаровала Сашу, ту самую, которая каждый раз воронкой стягивала к себе десятки слушателей.
Может быть, именно от того, что нельзя было придумать худшего способа сдержать бунт, усмирить зараженных, именно из-за трогательного идиотизма того, кто решил так поступить, а не из-за волшебства флейты, толпа чуть ослабила натиск. А может быть, музыканту удалось-таки напомнить тем, кто его окружал, готовясь перемолоть… Напомнить о чем-то…
Выстрелы смолкли, и Леонид, не отпуская флейту, выступил вперед… Как будто перед ним была обыкновенная публика, которая вот-вот зааплодирует и осыплет его патронами.
На долю секунды девушке показалось, что среди слушавших она видит своего отца — умиротворенного, улыбающегося. Вот где он ее ждал…
Саша вспомнила: Леонид говорил ей, что эта мелодия умеет утолять боль.
В железной утробе гермоворот заурчало — внезапно, преждевременно.
Десант опережал время? Значит, ситуация на Тульской была не такой уж сложной! Может быть, захватчики давно покинули станцию, оставив затворы запертыми?
Группа рассредоточилась, бойцы укрылись за выступами тюбингов, и только четверо остались подле Дениса Михайловича — у самых ворот, держа оружие наготове.
Вот и все. Сейчас створка медленно поедет в сторону, а через пару минут сорок тяжеловооруженных севастопольских штурмовиков ворвутся на Тульскую. Любое сопротивление будет подавлено, и станция будет взята в мгновение ока.
Это оказалось куда проще, чем думал полковник.
Приказа надеть противогазы Денис Михайлович отдать не успел.
Колонна перетекла, стала толще — теперь в ряд стояли шесть человек, занимая в ширину весь туннель. Первая шеренга ощетинилась стволами огнеметов, вторая взяла наизготовку винторезы. Черной лавой они поползли вперед — неторопливо, уверенно.
Гомер, выглядывавший из-за широких спин пришельцев, увидел в белых прожекторных лучах всю сцену разом: и кучку солдат, державших оборону, и две худые фигурки — Сашу и Леонида, — и окружающий их сонм кошмарных созданий. И все в старике оборвалось.
Леонид играл. Чудесно, невероятно, вдохновенно, как никогда раньше. И орда уродливых существ слушала его жадно, и залегшие солдаты привставали, чтобы лучше видеть музыканта. А его мелодия прозрачной стеной разделяла враждующих, не позволяя им обрушиться друг на друга в последней гибельной схватке.
— Готовность! — вдруг сказал один из десятков черных людей — который?!
Вся первая шеренга разом опустилась на одно колено, вторая вскинула винторезы.
— Саша! — крикнул Гомер.
Девчонка резко обернулась к нему, зажмурилась от слишком яркого света, выставила вперед ладонь и пошла наперекор хлеставшему из фонарей потоку медленно, будто против шквального ветра.
Толпа, опаленная лучами, забурчала, застонала, поджалась…
Пришельцы выжидали.
Саша вплотную подошла к их строю.
— Где ты? Мне надо с тобой поговорить, пожалуйста!
Ей никто не ответил.
— Мы нашли средство от этой болезни! Ее можно вылечить! Не нужно никого убивать! Есть лекарство!
Фаланга черных каменных статуй молчала.
— Прошу тебя! Я знаю, ты не хочешь… Ты только пытаешься спасти их… И себя…
И тут над боевым построением, словно не исходя ни от кого отдельного, раздалось глухо:
— Отойди. Я не хочу тебя убивать.
— Тебе не надо никого убивать! Есть лекарство! — отчаянно повторила Саша, идя сквозь одинаковых людей в масках, стараясь найти среди них единственного.
— Лекарства не существует.
— Радиация! Радиация помогает!
— Не верю.
— Я прошу тебя! — Саша сорвала голос в крик.
— Станция должна быть очищена.
— Неужели ты не хочешь все изменить?! Почему ты повторяешь то, что уже сделал однажды?.. Тогда, с черными?! Почему не хочешь прощения?
Истуканы больше не откликались; толпа начала подступать ближе.
— Саша! — умоляюще прошептал девчонке Гомер, та не слышала.
— Ничего нельзя изменить. Не у кого просить прощения, — наконец упали слова. — Я поднял руку на… На… И наказан.
— Все внутри тебя! — Саша не отступала. — Ты можешь сам себя отпустить! Можешь доказать! Как ты не видишь, это же зеркало! Это отражение того, что ты сделал тогда, год назад! И сейчас ты можешь поступить иначе… Выслушать. Дать шанс… И сам заслужить шанс!
— Я должен уничтожить чудовище, — хрипло промолвил строй.
— Ты не сможешь! — закричала Саша. — Никто не может! Оно есть и во мне, оно спит в каждом! Это часть тела, часть души… И когда оно просыпается… Его нельзя убить, нельзя вырезать! Его можно только опять убаюкать… Усыпить…
Сквозь уродов проскользнул чумазый солдатик, протиснулся мимо замерших рядов черных, побежал к гермоворотам, к железной коробке передатчика, схватил микрофон, что-то крикнул в него… Но тут коротко чавкнул глушитель, и солдатик сник. Услышав кровь, толпа тут же ожила: вспухла, разгневанно заревела.
Музыкант, приложив к губам флейту, заиграл, но магия рассеялась; кто-то выстрелил в него, он выронил инструмент, взялся обеими руками за живот…
Раструбы огнеметов облизнулись пламенем. Фаланга обросла новыми стволами и сделала шаг вперед.
Саша бросилась к Леониду, готовая разбиться о толпу, которая уже обволокла упавшего, не желая отдавать его девушке.
— Нет, нет! — Она не могла больше сдерживаться.
Потом, одна против сотен кошмарных уродов, одна против легиона убийц, одна против всего мира, она упрямо сказала:
— Хочу чуда!
Грянул далекий гром, своды дрогнули, толпа съежилась и отступила, пришельцы тоже попятились. По земле побежали тонкие ручейки, с потолка стали падать первые капли, зажурчали все шумнее темные струи…
— Прорыв! — завопил кто-то.
Черные люди торопливо двинулись прочь со станции, отступая к гермодверям, старик побежал за ними, оглядываясь на Сашу. Та не трогалась с места. Подставив ладони и лицо хлынувшей на нее сверху воде, девчонка… смеялась.
— Это же дождь! — кричала она. — Он все смоет! Все можно будет начать заново!
Черный отряд выбрался за затворы, и Гомер с ним. Несколько пришельцев навалились на створку гермоворот, пытаясь закрыть Тульскую, сдержать воду. Створка поддалась и тяжело пошла вперед. Старика, который сорвался обратно, к оставшейся на тонущей станции Саше, схватили, отшвырнули прочь.
И только тут один из черных внезапно метнулся к сужающейся щели, протянул руку, крикнул девчонке:
— Сюда! Ты мне нужна!
Воды уже было по пояс, и вдруг белокурая голова нырнула и пропала.
Черный человек отдернул руку, и ворота закрылись.
Ворота так и не открылись. По туннелю прошла судорога, с другой стороны затвора в стальную плиту ударилось и откатилось эхо взрыва. Денис Михайлович приник к железу, прислушался… Вытер влагу со щеки, удивленно глянул на покрытый испариной потолок.
— Отходим! — приказал он. — Тут все кончено.
ЭПИЛОГ
Гомер вздохнул и перевернул лист. Свободного места в тетради оставалось совсем немного — лишь пара страниц. Что вписать, чем пожертвовать? Он протянул ладони к костру — отогреть замерзшие пальцы, успокоить их.
Старик сам попросился в южный дозор. Здесь, лицом к туннелям, ему работалось лучше, чем дома на Севастопольской, среди вороха мертвых газет, как бы ни оберегала Елена его покой.
Бригадир сидел поодаль от остальных дозорных, на крайнем рубеже света и тьмы. Интересно, почему он выбрал именно Севастопольскую, спросил себя старик. Видимо, было все-таки что-то в этой станции…
Хантер так и не рассказал старику, кто же явился ему тогда, на Полянке, но Гомер теперь знал: увиденное им было не пророчеством, а предостережением.