— А тебе-то сколько было лет? — спросил Артем.
— Какое твое дело? Год. Мне мужики рассказывали. И чё?
— И ничё, — ответил Артем. — И с той стороны океана ничё, и с этой.
Летяга примирительно кашлянул. Больше не говорили.
— Стоять! Потушить фонарь!
Нигматуллин с Юрцом расступились, приникли к стенам, автоматы свои полувскинули; Артем остался с Летягой в середине. Щелкнула, послушавшись, кнопка, сник свет. Стала ночь.
— Граница закрыта! Разворачивайтесь и идите назад!
— Мы из Ордена! — крикнул в гулкий колодец Летяга. — Депеша руководству вашему!
— Разворачивайтесь! И назад! — повторили из колодца.
— Я говорю, письмо для фюрера! Лично! От полковника Мельникова!
Выскочили из темноты красные зайчики лазерных прицелов, заметались, запрыгнули Летяге на лоб, Артему на грудь.
— Назад! У нас приказ открывать огонь на поражение!
— Вот те, епта, и вся дипломатия, — подытожил Летяга.
— Не пустят, — шепнул Юрец.
— Прорываться приказа не было, — отозвался Нигматуллин.
— Но конверт сказано доставить, — возразил Летяга. — Старик иначе бошку оторвет. Не знаю уж, что там… Но сказал так: конверт ему не всучишь — всему хана.
Пахло сладко и мерзко прелой мочой: видно, удобств на посту предусмотрено не было, и часовые, когда приспичит, просто выходили в туннельную темноту, на ничью территорию.
Артем смотрел на рубиновое пятнышко, которое подсветило ему сердце. Подумал о Мельнике. О последней невыполненной своей миссии: пойти домой к Ане и заявить ей, что он ее бросает. В лицо заявить, а не сбежать тайком, поджав хвост, ради великих дел.
Он и так ради великих дел много чего натворил. Олежека вот врачихе оставил: сделал все, что мог. Свалил дырявое тело, отряхнул руки и водку пить пошел. Лехе дал по лестнице в никуда пойти, насвистывая, решил не вступаться, не возвращать его. Кому направо, кому налево: каждому свое. Смертников на свободу свинолуповым расстрельным наганом не погнал. Про женские тапочки в майорском кабинете не спросил. И шторку не стал отдергивать. Ничего: не стал, и не увидел, есть там кто, или нет. А не увидел, значит, и нет никого: так можно себе рассказать, и жить с этим преспокойно. И о Гомере можно себе объяснить что-нибудь будет, о никчемном старике, о безграмотном писаке. Все врут про муки совести: человек силен, он со всем справиться может. Великие дела все извиняют.
Он попытался дрожащего зайчика ладонью накрыть, а тот на руку перепрыгнул.
— Последнее предупреждение! — крикнули из колодца.
— Отходим, что ли? — спросил у себя Летяга.
Оставь старика. Все свои трупы оставь, в этот колодец свали и крышкой закрой. У тебя задача поважней, Артем: мир спасать. Ты на грибы тратиться не должен.
— Дитмара найдите! — крикнул туда, в глубину, Артем; и дал петуха.
— Кого?!
— Дитмара! Скажите, сталкер вернулся!
— Это что еще? — обернулся Летяга. — Что за история?
— Да все та же история. Про пожилого мужчину с бородой, — хотел улыбнуться Артем. — И еще про одного идиота. Мое секретное задание.
И тут в этом их космосе задрипанном зажглась сверхновая.
Дитмар вышел к первому блокпосту, к пулеметному гнезду. Посмотрел на попрятавшихся в ладонях бравых орденских бойцов, наверное, и, наверное, усмехнулся по-своему. А прожектор гасить не стал.
— Кто звал? — Артем увидел только силуэт в море слепящего света; пришлось по голосу узнавать.
— Я! Артем!
— Артем? — Дитмар будто забыл его. — Какой Артем?
— Так и знал! — запыхтел Нигматуллин.
— Сталкер! Депешу! Фюреру! Лично в руки! От Мельника! От главы Ордена! По поводу положения!
— По поводу какого положения? — Дитмар не хотел его понимать.
— На Театральной! По поводу вашего вторжения!
— Нашего вторжения? От Мельника? — Дитмар звучал удивленно. — Нет никакого вторжения. На Театральной беспорядки. К нам рекой текут беженцы. Фюрер приказал начать миротворческую миссию на станции с целью предотвращения человеческих жертв. А сейчас четвертый час ночи. Он спит. И писем от гражданина Мельникова он не ждет. Но вы, если хотите, можете вручить депешу мне. Утром я передам ее в его секретариат.
— Исключено, — подсказал Летяга шепотом. — Распоряжение или лично в руки, или уничтожить документ.
— Исключено! — криком повторил Артем. — Только фюреру, из рук в руки!
— Очень жаль, — вздохнул Дитмар. — Фюрер никого не принимает. Особенно профессиональных головорезов. В любом случае, до вручения конверт будет вскрыт и досмотрен во избежание попытки отравления.
— У меня есть информация, — собравшись, произнес Артем. — Что на Театральной не беспорядки. А спланированная диверсия. С целью захвата станции.
— А у нас другая информация насчет Театральной, — равнодушно отозвался Дитмар. — И не всем она понравится, гражданин сталкер. Вашим товарищам, к примеру. До свидания.
Он отдал им честь и, развернувшись, зашагал к станции.
— Погоди! — крикнул Летяга. — Стой! Это не от Мельника конверт!
Дитмару было все равно. Пулеметчик пошевелил долгим жалом, намечая дорожку для свинца. Снайперы выпустили зайчиков; даже сквозь прожекторный свет, белый и яркий, как первая секунда смерти, эти зайчики пролезали.
— Слышишь?! — заревел Летяга. — Не от Мельника конверт! Он от Бессолова!
Черная фигура, почти расплавившаяся уже в белом, застыла.
— Повтори.
— От Бессолова! Фюреру! Лично! Срочно!
Артем повернулся к Летяге. Что-то тут происходило, чего он понять не умел. Нигматуллин и Юрец склоняли возбужденно незнакомую фамилию. Дитмар молчал; но с места больше двинуться он не мог.
— Хорошо. Один человек будет допущен на станцию. Остальные могут ждать.
Летяга вздернул свои саженные плечи, принимая условие. Шагнул вперед.
— Не ты! — остановил его Дитмар. — Отдай депешу этому парню. Артему.
— У меня приказ…
— И у меня приказ. Пропущу только его. И только после досмотра.
— Почему его?! Артем, это что за…
— Давай конверт, — сказал ему Артем. — Давай, Летяга. Ты рассек меня. Секретное задание. Мельник меня за этим и отправил. Если вас не пустят… У меня тут своя история. Тебе нельзя. Как, думаешь, я про Театральную узнал?
— Тут у всех свои истории, бля! — рыкнул Летяга. — Друг от друга… Параноик он старый…
— Не давай ему, ты че? — просипел Нигматуллин. — Он вообще кто? Полкан сказал, чтобы ты… Или мы…
— Заткни пасть, Русланчик, — попросил его Летяга. — Это Артем, ясно? Это наш! Наш человек! Ясно?
— Как хотите! — охладел Дитмар. — У меня больше на это времени нет. Я уже должен быть на Театральной и раздавать населению гумпомощь.
Летяга проклял его, плюнул досадливо и выхватил из присердечного кармана плотный, непроглядный конверт — небольшой, бурый. Всунул его Артему.
— Это наш человек, ясно?! — заорал он пулемету, снайперским винтовкам, лазерным зайчикам, черным трафаретам, зассанному космосу и ослепительной звезде. — Мы будем его здесь ждать!
— На здоровье, — отозвался Дитмар. — Но фюрер может спать и до полудня. Ждите.
— Мы будем ждать, здесь будем, Артем, — горячо зашептал Летяга. — Ты вернешься. Если они хоть волос на твоей голове… Старик бурчит на тебя, конечно, но за своих горы свернет… Мы ведь с тобой одной крови, ты и я… Да?
— Да, — сказал Артем; он уже мало что слышал. — Да, Летяга. Спасибо. Не знаю.
И, приклеив чертов конверт к коже, спотыкаясь о шпалы, он полетел к сверхновой, прямо в нее самое; в миллиард градусов.
— ВРАГИ РЕЙХА! ВРАГИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА! НА НАШЕМ ПОРОГЕ! СТОИТ ОРДА УРОДОВ!
Диктор был один, но вещал он из десятка чуть-чуть друг от друга отстающих мегафонов, и оттого дробился, повторял сам себя эхом; и этот хор одного человека звучал как голос гидры — жутко и завораживающе. Яд капал из этого голоса.
— ЕСЛИ МЫ НЕ БУДЕМ БИТЬСЯ ДО КОНЦА! НАМ ГРОЗИТ ПОЛНОЕ ИСТРЕБЛЕНИЕ!
Он встретил Артема раньше, чем свет Чеховской-Вагнеровской; свет не умел отражаться от гнутых и извилистых туннельных стен, а голос мог.
— УЗНАВ О ПРЕДАТЕЛЬСКИХ ПЛАНАХ КРАСНОЙ ЛИНИИ! В НАРУШЕНИЕ МИРНОГО ДОГОВОРА! ЗАХВАТИТЬ СТАНЦИЮ ТЕАТРАЛЬНАЯ! Я! РЕШИЛ НАНЕСТИ ОПЕРЕЖАЮЩИЙ УДАР!
— Фюрер? А ты говорил, он спит… — сказал Артем Дитмару.
— Сейчас никто в Рейхе не спит, — ответил тот.
На Чеховской-Вагнеровской Артема встречал транспарант: «Добро пожаловать, дорогие гости из Полиса!»; посреди зала строились шеренгой разновозрастные мужчины — кто в чем, таращили красные заспанные глаза, неуверенно шушукались. Вдоль рядов сновали похожие на овчарок прапоры, покрикивая, похлопывая, похлестывая. Устанавливали столы с табличками, выкладывали на них горами камуфляжное тряпье, везли, громыхая, тележки с оружием. В противоположном краю платформы разворачивали тент с красным крестом, и взгляды из шеренги магнитились все время к нему.
— НО КРАСНАЯ ЛИНИЯ НЕ ОСТАНОВИТСЯ НИ ПЕРЕД ЧЕМ! ЧТОБЫ ЛИШИТЬ ГРАЖДАН ТЕАТРАЛЬНОЙ! ИХ ЗАКОННОГО ПРАВА! ЖИТЬ СПОКОЙНОЙ И СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНЬЮ!
Станция была странная — круглосводая, как туннель, и с арками, похожими на пропиленные в стенах бойницы. Ее белый мрамор сверкал; были вычищены и светильники — старые, подлинные. Забавные они были: не отдельные друг от друга, как на прочих станциях, не сдвоенные и не соцветиями спаянные, а сразу по двадцать сидящие на бронзовых гондолах двумя рядами; словно их тоже среди ночи разбудили и построиться заставили. А еще похоже было на рабьи души, которые на летучих галерах гребут по удивительному белому туннелю в свой честно заработанный рай.
— Где мину заложил?
Дитмар шел скоро, Артем еле за ним поспевал; лица в шеренге мелькали мимо, и ни одно не успевало оформиться. За спиной повизгивали о гранит сапожные подковки: печатала шаг охрана.
— Внизу, по эскалатору спустился, — доложил Артем. — У гермоворот.
— Хорошо завалило?
— Основательно.