— Тееем, я с тобой, я с вами, пожаааалста!
— Вали! Проваливай! Пока не выдали! Страдать еще за него!
Кирюхина рука нашарила Артемов указательный палец, обняла-вцепилась, но Наталья дернула — и утащила его.
Глаза у Артема потекли.
— Пап… — он оглянулся на Сухого. — Пап. А ты — что?
— Я не могу, Артем, — мертвым голосом прошелестел Сухой. — Не могу с тобой. Как я людей брошу?
Артем поморгал.
Голова кружилась. Стояло булыжником в глотке сожранное.
— Да ебись оно все конем в этом вашем метро! Я за вас сдохнуть готов был, а тут и сдохнуть-то не за кого!
Смел с грохотом и лязгом со стола тарелки с человеческой свининой, опрокинул скамью.
За ним шагала — Аня; и плелся зачем-то следом Илья Степанович.
— Ты, что ли, наверх собрался? — спросил у него Артем.
— Нет. Я нет. Я тут. Я про вас… Артем… Я про все это… Разрешите написать, а? Мне разрешите — книгу? Я в ней все, как есть… Честное слово!
— Пиши, бля. Ни хера ты не напишешь. И никто это читать не будет. Прав Гомер, сука старая. Всем сказки нужны!
На западе было алое закатное небо, а на востоке — кристальное, чистое и звенящее, как вымытая бутылка. Все облака смели с него и вбивали теперь по одному в зенитную синеву серебряные гвоздики один за одним.
Побросали в багажник еды, патронов, стволы, фильтры. Канистр с солярой там было еще три целых. Хватит пол-Земли проехать.
Ярославское шоссе, широченное, уходило от ВДНХ сразу на другой край континента. Было оно заставлено недоехавшими, но виднелась между застрявшими в прошлом тонкая колея, по которой можно проехать туда — куда-то. Дома мертвые золотились по контуру, и на прощальный миг Москва казалась Артему теплой и настоящей.
Надоела резина на коже и надоело собираться. Хотелось уже сейчас без нее. Хотелось уже скорей мчаться с опущенными стеклами, ловить встречный воздух открытой пятерней, дышать им, теплым и свежим. Ничего, часа через три или четыре, может, вообще снимут они эти противогазы и зашвырнут из окна куда подальше.
Обнялись все-таки.
— Куда вы? — спросил Сухой.
— Куда угодно. Куда мы, Ань?
— Во Владивосток. Хочу на океан.
— Значит, во Владивосток.
Белую Савельеву шкуру Артем перестелил Ане: надо беречься, ей еще детей рожать. Убрал наган в бардачок. Завел мотор. Хлопнули дверьми.
Сухой наклонился к нему. Попросил опустить стекло. Прогундел в хобот:
— Артем. Не суди людей. Люди не виноваты.
Артем послал ему воздушный поцелуй.
— Пока, дядь Саш. Чао-какао.
Сухой кивнул, отошел. Илья Степанович, ежась, помахал рукой. Больше провожающих не было.
Артем положил руку Ане на коленку. Она накрыла его перчатку своими двумя.
Японка чихнула синим, запела походную и рванула с места — и сразу туда, в волшебный и невероятный город Владивосток, стоящий на теплом шальном океане — через громадную и прекрасную неведомую страну, населенную настоящими живыми людьми.
В спину им был — солнечный ветер.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Хороший был бинокль, немецкий, качественный. На километр хватало с лихвой. Внедорожник провожал японку на осторожном расстоянии до МКАДа, там остановился.
— Отчалил, Алексей Феликсович! — сказал рации Леха. — Дальше вести?
— Что он нам? Пускай валит. Скатертью дорожка, — ответила та. — Все, давай домой.