Они все время шли напрямик, не задерживаясь у отрезанных решетками боковых ответвлений и виднеющихся в стенах толстых чугунных дверей с колесами запоров. Только сейчас Артему стало ясно, каких же невообразимых размеров был лабиринт, вырытый в земляной толще под городом десятками поколений его обитателей. Метро, оказывается, было всего лишь частью сплетенной из бесчисленных ходов и коридоров, раскинувшейся в глубине гигантской паутины.
Некоторые из дверей, мимо которых шел отряд, были отворены. Заглядывающий в них луч фонаря на секунды возвращал к жизни призраки брошенных комнат, ржавых двухъярусных кроватей, проваливался в зевы извивающихся коридоров. Везде царило страшное запустение, и как Артем ни выискивал хотя бы малейшие следы человеческого присутствия, все было тщетно. Все это грандиозное сооружение было давным-давно покинуто и мертво.
Пожалуй, даже увидеть на полу чьи-нибудь истлевшие останки Артему сейчас было бы не так жутко.
Казалось, их марш-бросок продолжается бесконечно. Старик шел все медленнее, он выбивался из сил, и ни тычки в спину, ни матерная брань конвоиров уже не могли заставить его ускорить шаг. Привалов отряд не делал, и самая долгая остановка продолжалась полминуты — ровно столько, сколько потребовалось бойцам, которые тащили носилки с Антоном, чтобы сменить руки. Его сын держался на удивление стойко. И хотя было заметно, что Олег уже устал, он ни разу не пожаловался, а только упорно сопел, стараясь идти наравне со всеми.
Впереди оживленно заговорили. Выглянув из-за широких спин, Артем понял, в чем дело. Они вступали на новую станцию. Выглядела она почти так же, как и предыдущая: низкие своды, колонны, похожие на слоновьи ноги, крашенные масляной краской бетонные стены, отсутствие каких-либо декоративных элементов. Платформа была необычно широкая, и что находилось с другой ее стороны, толком разглядеть не получалось. На беглый взгляд, в ожидании поезда здесь могли бы разместиться не меньше двух тысяч человек. Но и здесь не было ни души, а последний поезд отправился в неизвестный пункт назначения так давно, что рельсы покрылись черной ржавчиной и прогнившие шпалы поросли мхом. Составленное из литых бронзовых букв название станции заставило Артема вздрогнуть. Это было то самое загадочное слово «Генштаб». Он сразу вспомнил и о военных в Полисе, и о нехороших огоньках, блуждавших в гиблом сквере у развороченных стен здания Министерства обороны.
Мельник поднял руку в перчатке. Отряд мгновенно замер.
— Ульман, за мной, — бросил сталкер и легко взобрался на платформу.
Здоровый, похожий на медведя боец, шагавший с ним рядом, подтянулся на руках и последовал за командиром. Мягкие звуки их крадущихся шагов тут же растворились в тишине станции. Остальные члены отряда, словно по команде, заняли оборонительную позицию, держа под прицелом туннель в обоих направлениях. Оказавшись в середине, Артем решил, что под прикрытием товарищей пока может успеть рассмотреть странную станцию.
— Папа не умрет? — Он почувствовал, как мальчик потянул его за рукав.
Артем опустил глаза. Олег стоял, умоляюще глядя на него, и Артем понял, что тот готов расплакаться. Он успокаивающе покачал головой и потрепал мальчика по макушке.
— Это из-за того, что я рассказал, где папа работал? Его поэтому ранили? — спросил Олег. — Папа мне всегда говорил, чтобы я никому не болтал… — он всхлипнул. — Говорил, что люди не любят ракетчиков. Папа сказал, что это не стыдно, это не плохо, что ракетчики родину защищали. Что просто другие им завидуют.
Артем с опаской оглянулся на жреца, но тот, утомленный дорогой, сел на пол и уставил погасший взор в пустоту, не обращая никакого внимания на их разговор.
Через несколько минут вернулись разведчики. Отряд сгрудился вокруг сталкера, и тот кратко ввел остальных в курс дела:
— Станция пуста. Но не заброшена. В нескольких местах — изображения их червя. И еще… Нашли схему, на стене от руки нарисована. Если ей верить, эта ветка идет к Кремлю. Там центральная станция и пересадка на другие линии. Одна из них отходит в направлении Маяковской. Придется двигаться туда, путь должен быть свободен. В боковые проходы соваться не будем. Вопросы?
Бойцы переглянулись между собой, но никто ничего не сказал.
Зато старик, безучастно сидевший до этого на земле, при слове «Кремль» забеспокоился, завертел головой и начал что-то мычать. Мельник нагнулся и вырвал у него изо рта кляп.
— Не надо туда! Не надо! Я не пойду к Кремлю! Оставьте меня здесь! — забормотал жрец.
— В чем дело? — недовольно спросил сталкер.
— Не надо к Кремлю! Мы туда не ходим! Я не пойду! — как заведенный, повторял старик, мелко трясясь.
— Ну, вот и замечательно, что вы туда не ходите, — отозвался сталкер. — По крайней мере, ваших там не будет. Туннель пустой, чистый. Я в боковые перегоны не собираюсь. По мне лучше так, напролом, через Кремль.
В отряде зашептались. Вспомнив зловещее свечение на кремлевских башнях, Артем понял, почему не только жрец боялся там показываться.
— Все! — оборвал ропот Мельник. — Двигаемся вперед, времени нет. У них сегодня запретный день, в туннелях — никого. Неизвестно, когда он закончится, но нам тогда придется туго. Поднимайте его!
— Нет! Не ходите туда! Не надо! Я не пойду! — старик, казалось, совсем обезумел.
Когда к нему подошел конвоир, жрец неуловимым змеиным движением вывернулся у него из рук, потом с притворной покорностью замер под наведенными дулами автоматов и вдруг коротко дернул связанными за спиной руками.
— Ну и пропадайте! — его торжествующий смех через несколько секунд превратился в захлебывающийся хрип, тело вывернула судорога, а изо рта обильно пошла пена. Конвульсия свела мышцы его лица в безобразную маску, тем более ужасную, что провал рта на ней изгибался уголками вверх. Это была самая страшная улыбка, которую Артему доводилось видеть в своей жизни.
— Готов, — сообщил Мельник.
Он приблизился к упавшему на землю старику и, поддев его носком ботинка, перевернул. Жесткий, словно окоченевший, труп тяжело поддался и перекатился лицом вниз. Сначала Артем подумал, что сталкер сделал это, чтобы не видеть лица мертвого, но потом понял настоящую причину. Фонарем Мельник осветил перетянутые проволокой запястья старика. В кулаке правой руки тот сжимал иглу, воткнутую в предплечье левой. Как жрец исхитрился это сделать, где ядовитое жало было спрятано у него все это время и почему он не воспользовался им раньше, Артем понять не мог. Он отвернулся от тела и закрыл ладонью глаза маленького Олега.
Отряд застыл на месте. Хотя приказ двигаться был отдан, никто из бойцов не шелохнулся. Сталкер оценивающе оглядел их. Можно было представить, что творилось у бойцов в головах: что же такое ждало их в Кремле, если заложник предпочел покончить с собой, лишь бы туда не идти?
Не тратя времени на убеждения, Мельник шагнул к носилкам со стонущим Антоном, нагнулся и взялся за одну из ручек.
— Ульман! — позвал он.
После секундного колебания широкоплечий разведчик занял место у второй ручки носилок. Подчиняясь неожиданному импульсу, Артем подошел к ним и схватил заднюю ручку. Рядом с ним встал кто-то еще. Не говоря ни слова, сталкер распрямился, и они двинулись вперед. Остальные последовали за ними, и отряд снова образовал боевое построение.
— Тут недалеко уже осталось, — тихо сказал Мельник. — Сотни две метров. Главное, переход на другую линию найти. Потом — до Маяковской. Что дальше, не знаю. Третьяка нет… Придумаем что-нибудь. Теперь у нас одна дорога. Сворачивать нельзя.
Его слова о дороге всколыхнули что-то в Артеме, он снова вспомнил про свой путь. Задумавшись, он не сразу осознал, о чем говорил Мельник до этого. Но как только упоминание сталкера о погибшем Третьяке дошло до занятого другим сознания, он встрепенулся и громко прошептал ему:
— Антон… Раненый… он ведь в РВА служил… Он ведь ракетчик! Значит, мы еще сможем! Сможем?
Мельник недоверчиво оглянулся через плечо, потом посмотрел на распростертого на носилках командира дозора. Тот, кажется, был совсем плох. Паралич у Антона уже давно прошел, но теперь его терзал горячечный бред. Стоны сменялись обрывками фраз, неясными, но яростными приказами, отчаянной мольбой, всхлипыванием и бормотанием. И чем ближе они подходили к Кремлю, тем громче делались выкрики раненого, тем напряженнее он выгибался на носилках.
— Я сказал! Не спорить! Они идут… Ложись! Трусы… Но как же… как же с остальными?! Никто не сможет там, никто! — доказывал Антон своим товарищам, которых видел только он один.
Его лоб покрылся испариной, и Олег, бежавший рядом с носилками, воспользовался короткой заминкой, пока бойцы меняли руку, и промокнул отцу лоб тряпкой. Мельник посветил на командира дозора, словно пытаясь понять, сумеет ли он прийти в себя. Стало видно, как тот стискивает зубы, как беспокойно мечутся под веками глазные яблоки. Кулаки его были сжаты, а тело рвалось то в одну, то в другую сторону. Брезентовые ремни не давали Антону вывалиться, но нести его становилось все сложнее.
Еще через полсотни метров Мельник поднял ладонь вверх, и отряд снова остановился. На полу белел грубо намалеванный знак: привычная уже извилистая линия упиралась утолщением головы в жирную красную черту, отсекавшую лежавший впереди участок перегона. Ульман присвистнул.
— Загорелся красный свет, говорит — дороги нет, — нервно засмеялся кто-то сзади.
— Это для червяков, нас не касается, — отрезал сталкер. — Вперед!
Однако теперь они продвигались вперед еще медленнее. Мельник, надвинув на глаза прибор ночного видения, занял место во главе отряда. Но спешить они перестали не только из осторожности. На станции «Генштаб» туннель стал забирать вниз еще круче, и хотя он оставался все таким же пустым, от Кремля поползла незримая, но осязаемая дымка чьего-то присутствия. Обволакивая людей, она наделяла их уверенностью, что там, в черной беспросветной глубине, скрывается нечто необъяснимое, огромное и злое. Это не было похоже на ощущения, которые Артему доводилось испытывать до сих пор: ни на темный вихрь, преследовавший его в перегонах на Сухаревской, ни на голоса в трубах, ни на порожденный и подпитываемый людьми суеверный страх перед туннелями, ведущими к Парку Победы. Все сильнее чувствовалось, что на сей раз за тревогой этой прячется что-то… неодушевленное, но все же живое.