- Я ведь молчать не стану, - предупредил зачем-то Леха. - В газеты обращусь. К людям. Пусть знают, что вы там, внизу сидите, как пауки в паутине. За ниточки дергаете.
- Да кто вам поверит? - пренебрежительно отмахнулся нарком. - Вы на себя-то посмотрите, Алексей Валерьевич! Бездомный нищий, вот вы кто такой. С вами даже уборщица в редакции разговаривать не будет, разве что прикрикнет, чтоб по вымытому ею полу не топтались в грязной своей обувке. А вы - обращусь... к людям... Повеселили вы меня изрядно.
- Ну хорошо же... - процедил Леха сквозь стиснутые зубы. - Может, вы и правы. Но по крайней мере, вы, дорогой Феликс Эдмундович, отсюда все равно не уйдете.
Он поднял трубку решительно, готовясь к выстрелу.
- Ах, Алексей Валерьевич, я бы даже испугался, но, как и было сказано, вы - идеалист. Посему... - оборвав фразу, нарком повернулся спиной к Лехе и не спеша пошел в боковое ответвление коридора. - Стреляйте, ежели желаете, - бросил он, обернувшись через плечо.
Леха стоял, растерянно и сердито моргая. Пальцы стискивали черный, лоснящийся стержень, прижимали серую кнопку. Но выстрелить он не мог. Как Леха себя ни уговаривал, объяснял сам себе, что уходящий человек - зло, подлежащее истреблению, но кнопка не вдавливалась, кисть словно окостенела, застыв в неподвижности.
Дзержинский скрылся за углом, все еще посмеиваясь. Словно колдовские чары спали с Лехи, как только нарком исчез.
- Твою ж мать! - выругался он. - Надо было стрелять!
Леха бросился бегом за угол, поводя перед собой трубкой, готовясь выстрелить, как только увидит спину Дзержинского. Но того не было. Только повернулась медленно, как с насмешкою, ручка неприметной двери в боковой стене. Леха всем телом ударился в дверь, но она даже не дрогнула. Загудели бронированные листы, замаскированные обычной, серо-зеленой масляной краской. Леха дергал за ручку, крутил ее - бесполезно.
- Действительно, идеалист слюнявый! - сплюнул Леха, ругая сам себя. - И ведь знал, гад, знал...
Леха побрел вперед, к неверному, дрожащему осеннему свету, видному за поворотом коридора.
- В другой раз не буду рассусоливать, - пообещал он себе. - Видишь врага - стреляй!
В ответ этой мысли громыхнула пушка, земля вздрогнула, закачалась под ногами. Леха упал, разбивая колени и локти.
- Да что ж такое творится?! - воскликнул он в отчаянии.
* * *
Леха вышел из трансформаторной будки и огляделся. Невдалеке стреляли, и выстрелы были частыми. Бухали пушки, кричали люди. Лехе показалось, что он попал в фильм времен второй мировой войны, вот только декорации не соответствовали: по двору, испуганно озираясь, скользнул парнишка в джинсах, с сережкой в ухе.
- Черт знает что! - высказался Леха и пошел прочь. Его тянуло к выстрелам, хотелось собственными глазами посмотреть, что происходит. - Эх и кашу заварил Феликс Эдмундович, - ворчал Леха на ходу. - Горячая, разваристая, кипятком аж плюется. Кастрюля на плите подпрыгивает. Надо было застрелить ублюдка, ах, надо было...
Вынырнув из дворика, Леха застыл на месте, раскрыв в изумлении рот. По Белому дому стреляли танки. Хоть и говорили Лехе об этом, но не верилось ему, что подобное возможно, пока не увидел собственными глазами. Под плотным автоматным огнем полз человек, извиваясь, как полураздавленный червяк. За ним тянулся густо-багровый, кровавый след, правая нога подергивалась лихорадочно. Он явно был ранен, но никто не обращал на него внимания. Вокруг зданий бегали люди, размахивая руками, что-то выкрикивая, и тут же стреляли в окна - уцелевшие невесть каким чудом стекла осыпались льдистыми, сверкающими осколками. Из окон изредка, огрызаясь, плевали свинцом автоматы.
- Не устоят, - оценил ситуацию Леха. - Куда ж они с такой мелочевкой против танков...
Словно подтверждая его слова, громыхнула пушка, и жаркое пламя лизнуло белый бок здания, оставляя сажный, грязный след. Куски бетона засвистели, как шрапнель. Ползущему человеку один из кусков попал в голову, брызнула кровь. Измазанное лицо приподнялось, выкатывая побелелые от боли глаза, ткнулось в пыль. Руки дернулись, пытаясь уцепиться за землю, замерли, только пальцы подрагивали еще недолго, царапая разбитый асфальт, но вскоре застыли и они, скрючившись, как паучьи лапы.
- Мама дорогая! - ахнул Леха, глядя на открывшуюся ему картину. - Совсем с ума посходили. Переворот там или еще что, но людей-то зачем?
Ответа, конечно, он не дождался, хоть с надеждой и посмотрел на небеса, словно в редких осенних облачках должно было быть написано то самое, главное знание, которого Леха и требовал.
- Сваливать нужно, - решил Леха, увидав в руках ползущих солдат гранатометы. Один из них плюнул огнем, и в окно обстреливаемого здания влетел ком пламени, выжигая все подчистую. - Бли-иииин! Напалм!
Чувствуя темный ужас, охвативший его холодными лапами, Леха уже повернул прочь, но уловив краем глаза движение у главного подъезда Белого дома, задержался.
- В ответную атаку, что ли, пойдут? - хмыкнул он, нелестно и матерно отозвавшись о защитниках. - Поздновато дергаться как бы.
Однако, об атаке и речи не было. Леха увидал цепочку женщин, некоторые из них вели за руку детей, испуганно сжимавшихся, дрожащих, с неправдоподобно огромными, расширенными глазами. Несколько мужчин сопровождали их, размахивали руками, кричали что-то в сторону атакующих.
- Ну, хоть этих выведут, - покачал головой Леха. - Но вообще, конечно, кошмар. Там женщины, дети, может, больные еще. Домина-то ого-го! Там всякие есть. И - танками? Напалмом? Нет, чего-то я в этой жизни не понимаю...
Неожиданно Сталинградские будни показались ему привлекательными, простыми и ясными. Но, вспомнив о счетном зале и наркотическом, Леха топнул ногой. Нет, в Сталинграде тоже не сахар, даже еще больше. К тому же, к этому бардаку явно Сталинградское ЧК руку приложила. По всему видать.
- ... выводят женщин и детей... - донеслось до Лехи, и он повернулся на неожиданный голос. За невысоким холмиком, усаженным цветами, притаилась рация, и какой-то военный, с погонами, запорошенными густо пылью так, что и не разобрать звания, склонившись над ней выкрикивал обрывистые фразы.
Леха резво упал на живот, пополз в сторону. Ему совсем не хотелось, чтобы кто-то обратил на него внимание. В горячке пристрелят сначала, а уж потом разбираться будут. Если будут, конечно.
- ... повторяю, женщин и детей! - выкрикнул военный. В ответ раздался громкий треск. - Понял!
- А вот я не понял, - буркнул Леха, но, увидав взметнувшуюся перед цепочкой людей землю, разбросанную взрывом, добавил ошарашенно: - И я понял... Ох, мать вашу...
Он поднялся и побежал, не соображая уже ничего, желая лишь одного: убраться как можно дальше от этого жуткого места. Родная и знакомая Москва в один момент стала монстром, показавшим ему звериный оскал, страшные клыки.
Леха споткнулся, упал, покатился в разверстую яму - воронку от снаряда. На него сыпалась земля, и мерещилось, что уже закапывают заживо, хоронят в братской могиле. Он завопил, зажмуриваясь, слепо поднимая голову вверх, и в ответ услышал пронзительный, испуганный крик. От этого чужого, насмерть перепуганного голоса, Леха как-то разом опомнился.
- Эй, кто тут? - негромко спросил он, оглядываясь. Крик уже утих, но поблизости кто-то сопел, отчаянно пытаясь сдержать дыхание. - Я ничего не сделаю, - пообещал Леха, пытаясь проморгаться - глаза, и так неважно видевшие в дневном свете, запорошило пылью. - Я не с этими... Тьфу, да что я вообще говорю! Я ни с кем. Сам по себе. Случайный прохожий...
За торчащими в углу ямы, как щупальца осьминога, корнями розового куста кто-то всхлипнул. Леха метнулся туда.
- А вы действительно не с этими? - тихо спросила женщина, и Леха увидел старушку в изодранном платье, прижимающую к себе мальчишку лет десяти.
"Ну, везет мне на женщин с детьми, - невесело подумал Леха. - Правда, на этот раз и она, и пацан постарше будут".
- Действительно, - кивнул он бабке. - Я, понимаете ли, приезжий. Шел на Москву полюбоваться. Арбат там, то да се. Ну вот и полюбовался.
Старушка облегченно вздохнула, и блеклые глаза ее заволокло слезами.
- Вот не надо плакать, не надо, - растерялся Леха. - Давайте лучше выбираться отсюда. Здесь как бы нездоровое место, - неловко пошутил он. Бабка мучительно напоминала ему мать, хоть и совершенно не была на нее похожа. Но что-то в движениях, в повороте головы, в дергающемся уголке рта, а больше всего - в печальных, слезящихся глазах, дергало Леху за душу, не позволяло уйти, бросив ее в снарядной воронке.
- А как выбраться? Мы все вместе шли... А потом стрельба... Я не помню даже, как здесь оказалась... Вот я да он, - она кивнула на мальчишку, скорчившегося у ее ног. На измазанном детском лице отчетливо видны были дорожки слез, припухшие от плача губы тряслись беззвучно.
- Ничего, ничего, - бормотал Леха, дергая плечом. - Все уже кончилось. Сейчас выберемся. Тут вход в бомбоубежище есть? - он вспомнил о карте, случайно виденной в Сталинграде, и тихо вознес молитву к небесам, чтобы эта карта оказалась правильной. Там были обозначены бомбоубежища, окружающие Белый дом, и из каждого вел тоннель, позволяющий пройти под землей довольно далеко. Да и вообще, весь центр Москвы, если верить Сталинградским картам, был источен подземными ходами, похлеще муравейника.
- Есть, конечно, - старушка махнула рукой, указывая направление. - Вон там, совсем недалеко. Вы спрятаться хотите? - она неодобрительно нахмурилась. - Нельзя там сидеть, вон с мальчиком нехорошо.
- Да нет, не спрятаться, - рассеянно отозвался Леха, вглядываясь в указанном направлении. Вроде, все было тихо, и он даже уловил за пылевой завесой утопленную в буро-зеленый холм дверь. - А что с мальчиком?
- Похоже, нога у него сломана. Ну, я-то, конечно, не врач, но стоять он не может. Да и вообще...