– Невидимые Наблюдатели? – припомнил Артем когда-то услышанный разговор.
– Наблюдатели – это чушь и болтовня, – поморщился Мельник.
– Ракетная часть тоже была всего лишь легендой, – вставил Артем.
– Она и остается легендой до тех пор, пока я ее сам не увижу, – отрезал сталкер.
– А где выход в Метро-2?
– Здесь написано: станция Маяковская. Странно… Сколько раз бывал на Маяковской, никогда ничего подобного не слышал.
– Что же мы теперь будем делать? – поинтересовался Артем.
– Пойдем со мной, – отозвался сталкер. – Поешь, отдохнешь, а я пока подумаю. Завтра обсудим.
Только когда Мельник заговорил про еду, Артем вдруг ощутил, до чего голоден. Он спрыгнул на холодный кафельный пол и заковылял было к своим ботинкам, но сталкер жестом остановил его.
– Обувь и всю одежду оставь, сложи вон в тот ящик. Ее чистить и обеззараживать будут. Рюкзак тоже проверят. Вон на стуле штаны и куртка, переоденься в них.
Смоленская выглядела угрюмо: низкий полукруглый потолок, неширокие арки в мощных стенах, облицованных белым когда-то мрамором. Хотя по углам из арок выступали декоративные ложные колонны, а стены поверху украшала неплохо сохранившаяся лепнина, все это только усугубляло первое ощущение. Станция производила впечатление давно осаждаемой цитадели, которую ее защитники скупо украсили на свой лад, отчего крепость только приняла еще более суровый вид. Двойная цементная стена с массивными стальными дверями по обе стороны от гермоворот, бетонированные огневые точки у входов в туннели – все говорило о том, что у здешних обитателей есть основания беспокоиться за свою безопасность. Женщин на Смоленской заметно почти не было, зато все встретившиеся мужчины ходили при оружии. Когда Артем спросил у Мельника напрямую, что происходит на этой станции, тот только неопределенно мотнул головой и сказал, что ничего необычного тут не видит.
Однако Артема не оставляло странное ощущение висевшей в воздухе напряженности. Все здесь словно чего-то ждали, и это чувство быстро передавалось вновь прибывшим. Палатки, в которых жили люди, были выстроены цепью посреди зала, а все арки оставались свободными, как будто их боялись загромождать, чтобы не помешать срочной эвакуации. При этом все жилища были установлены исключительно в промежутках между арками, так что с одного пути сквозь проходы был виден другой.
Посреди каждой посадочной платформы, у спуска на рельсы, сидели дежурные, постоянно державшие в поле зрения туннели с обеих сторон. Картину дополняла почти полная тишина, которая стояла на станции. Люди здесь переговаривались между собой негромко, иногда и вовсе переходя на шепот, как если бы они боялись, что их голоса могут заглушить какие-то тревожные звуки, долетающие из туннелей.
Артем постарался вспомнить, что он знает о Смоленской. Может быть, у нее были опасные соседи? Нет, с одной стороны рельсы уходили к светлому и благополучному Полису, сердцу метро, с другой – туннель вел к Киевской, о которой Артем помнил только то, что она населена преимущественно теми самыми «кавказцами», которых он видел на Китай-Городе и в тюремных камерах у фашистов, на Пушкинской. Но, в конечном итоге, это были обычные люди, и вряд ли их стоило так опасаться…
Столовая находилась в центральном тенте. Обеденное время, судя по всему, уже закончилось, потому что за грубыми, самодельными столами оставались всего несколько человек. Усадив Артема за один из столов, Мельник через пару минут вернулся с миской, в которой дымилась неаппетитная серая кашица. Под ободряющим взглядом сталкера Артем все же отважился ее попробовать и уже не останавливался, пока миска не опустела. На вкус местное блюдо оказалось просто замечательным, хотя он и затруднился определить, из чего именно оно было приготовлено. Одно можно было сказать наверняка: мяса повар не пожалел.
Закончив с едой и отставив плошку в сторону, Артем умиротворенно осмотрелся вокруг. За соседним столом все еще сидели, тихонько беседуя, два человека. Хотя одеты они были в обычные ватники, в их облике было что-то такое, что заставляло воображать их в костюмах полной защиты и с ручными пулеметами наперевес.
Артем перехватил внимательный взгляд, которым обменялся один из них с Мельником. Вслух при этом не было произнесено ни слова. Человек в ватнике вскользь осмотрел Артема и вернулся к своему неторопливому разговору.
Еще несколько минут протекли в молчании. Артем попытался было снова заговорить с Мельником о станции, на которой они находились, но тот отвечал нехотя и односложно.
Потом человек в ватнике встал со своего места, подошел к их столу, и, наклонившись к Мельнику, произнес:
– Что с Киевской-то делать будем? Назревает…
– Ладно, Артем, иди отдохни, – сказал сталкер. – Третья палатка отсюда – для гостей. Постель уже застелена, я распорядился. Я посижу пока, мне поговорить надо.
Со знакомым неприятным чувством, будто его отослали, чтобы он не подслушивал взрослых разговоров, Артем послушно встал и поплелся к выходу. По крайней мере, он мог самостоятельно исследовать станцию, утешил он себя.
Сейчас, когда у него была возможность внимательнее присмотреться, Артем обнаружил еще несколько маленьких странностей. Зал был идеально расчищен, и разнообразный хлам, которым неизбежно было завалено большинство жилых станций в метро, здесь совершенно отсутствовал. Да Смоленская больше и не производила впечатление жилой станции. Она вдруг напомнила ему картинку из школьного учебника по истории, на которой был изображен военный лагерь римских легионеров. Правильно, симметрично организованное, просматривающееся во всех направлениях пространство, ничего лишнего, расставленные повсюду караулы, укрепленные входы и выходы…
Долго разгуливать по станции у него не получилось. Наткнувшись на откровенно подозрительные взгляды ее обитателей, Артем уже через несколько минут понял, что за ним следят, и предпочел ретироваться в палатку для гостей. Там его действительно ждала застеленная раскладушка, а в углу стоял полиэтиленовый пакет с прикрепленной к нему запиской на его имя. Опустившись на взвизгнувшую пружинами койку, Артем раскрыл пакет. Внутри лежали его личные вещи, оставленные в рюкзаке. Покопавшись секунду, он достал из пакета принесенную с поверхности детскую книжку. Интересно, проверяли ли они его маленькое сокровище счетчиком Гейгера? Наверняка дозиметр нервно защелкал бы вблизи книги, но Артем предпочитал об этом не думать. Он перелистнул пару страниц, разглядывая чуть выцветшие картинки на пожелтевшей бумаге и оттягивая тот момент, когда между очередными листами он найдет свою фотографию.
Свою ли?
Что бы ни случилось теперь с ним, с ВДНХ, да со всем метро, вначале он должен вернуться на свою станцию, чтобы спросить у Сухого: кто на этом фото? Мама это или не она? Артем прижался к снимку губами, потом снова заложил его между страницами и спрятал книгу назад в рюкзак. На секунду ему показалось, что в его жизни что-то постепенно становится на свое место. А еще через мгновение он уже спал.
Когда Артем открыл глаза и вышел из палатки, он даже не сразу сообразил, где очутился, настолько станция изменилась. Целых жилищ на ней оставалось меньше десятка, остальные были сломаны или сожжены. Стены были покрыты копотью и исклеваны пулями, штукатурка с потолка осыпалась и большими кусками лежала на полу. По краям платформы текли зловещие черные ручейки, предвестники грядущего затопления. В зале почти никого не было, только рядом с одной из палаток на полу возилась с игрушками маленькая девочка. С другого края, где уходила наверх лестница нового выхода со станции, доносились приглушенные крики, и стены изредка озарялись пламенем. Кроме него, мрак в зале разгоняли только две уцелевшие лампы аварийного освещения.
Автомат, который Артем, кажется, оставлял у изголовья раскладушки, куда-то исчез. Тщетно обыскав всю палатку, он смирился с тем, что ему придется идти безоружным.
Что же здесь произошло? Артем хотел было расспросить игравшую девочку, но та, только завидев его, отчаянно разревелась, так что добиться от нее хоть чего-то оказалось невозможно.
Оставив захлебывающуюся в рыданиях малышку, Артем осторожно прошел через арку и выглянул на пути. Первым, что приковало к себе его взгляд, были три привинченные к мраморной облицовке бронзовые буквы: «В..НХ». Вместо второй «Д», которой не хватало для родного четырехбуквенника, виднелся лишь темный след. Через всю надпись по мрамору шла глубокая трещина.
Надо было проверить, что происходит в туннелях. Если станцию кто-то захватил, то, прежде чем вернуться назад за подмогой, Артем должен разведать обстановку, чтобы точно объяснить союзникам с юга, что за опасность им угрожает.
Сразу после входа в перегон сгустилась такая непроглядная темнота, что даже собственную руку Артем видел не дальше локтя. В глубине туннеля что-то издавало странные чавкающие звуки, и идти туда безоружным было безумием. Когда звуки ненадолго смолкали, становилось слышно, как по полу журчит вода, обтекая кирзовые сапоги Артема и устремляясь назад, к ВДНХ.
Ноги дрожали и отказывались ступать вперед. Тревожный голос в его голове твердил, что идти дальше опасно, что риск неоправданно велик, а в такой темноте ему все равно не удастся ничего разглядеть. Но другая его часть, не обращая внимания на все разумные доводы, тянула его вглубь, во тьму. И, сдавшись, он, словно заведенный, сделал еще один шаг вперед.
Тьма вокруг стала абсолютной, не видно было уже ровным счетом ничего, и от этого у Артема возникало странное ощущение, будто его тело исчезло. От его прежнего «я» сейчас оставался только слух и всецело полагающийся на него разум. Артем продвигался так еще некоторое время, но звуки, по направлению к которым он шел, так и не стали ближе. Зато послышались другие. Шорох шагов, точь-в-точь похожих на те, что он слышал раньше, в такой же темноте, но только как Артем ни старался, он не мог вспомнить, где именно и при каких обстоятельствах это произошло. И с каждым новым шагом, долетающим из невидимой глубины туннеля, Артем чувствовал, как в сердце капля за каплей просачивается черный холодный ужас. Через несколько мгновений он, не выдержав, развернулся и стремглав бросился бежать на станцию, но, не разглядев в темноте шпал, споткнулся об одну из них и упал, понимая, что сейчас настанет неминуемый конец.