– Тут недалеко уже осталось, – тихо сказал Мельник. – Сотни две метров. Главное, переход на другую линию найти. Потом – до Маяковской. Что дальше, не знаю. Третьяка нет… Придумаем что-нибудь. Теперь у нас одна дорога. Сворачивать нельзя.
Его слова о дороге всколыхнули что-то в Артеме, он снова вспомнил про свой путь. Задумавшись, он не сразу осознал, о чем говорил Мельник до этого. Но как только упоминание сталкера о погибшем Третьяке дошло до занятого другим сознания, он встрепенулся и громко прошептал ему:
– Антон… Раненый… он ведь в РВА служил… Он ведь ракетчик! Значит, мы еще сможем! Сможем?
Мельник недоверчиво оглянулся через плечо, потом посмотрел на распростертого на носилках командира дозора. Тот, кажется, был совсем плох. Паралич у Антона уже давно прошел, но теперь его терзал горячечный бред. Стоны сменялись обрывками фраз, неясными, но яростными приказами, отчаянной мольбой, всхлипыванием и бормотанием. И чем ближе они подходили к Кремлю, тем громче делались выкрики раненого, тем напряженнее он выгибался на носилках.
– Я сказал! Не спорить! Они идут… Ложись! Трусы… Но как же… как же с остальными?! Никто не сможет там, никто! – доказывал Антон своим товарищам, которых видел только он один.
Его лоб покрылся испариной, и Олег, бежавший рядом с носилками, воспользовался короткой заминкой, пока бойцы меняли руку, и промокнул отцу лоб тряпкой. Мельник посветил на командира дозора, словно пытаясь понять, сумеет ли он прийти в себя. Стало видно, как тот стискивает зубы, как беспокойно мечутся под веками глазные яблоки. Кулаки его были сжаты, а тело рвалось то в одну, то в другую сторону. Брезентовые ремни не давали Антону вывалиться, но нести его становилось все сложнее.
Еще через полсотни метров Мельник поднял ладонь вверх, и отряд снова остановился. На полу белел грубо намалеванный знак: привычная уже извилистая линия упиралась утолщением головы в жирную красную черту, отсекавшую лежавший впереди участок перегона. Ульман присвистнул.
– Загорелся красный свет, говорит – дороги нет, – нервно засмеялся кто-то сзади.
– Это для червяков, нас не касается, – отрезал сталкер. – Вперед!
Однако теперь они продвигались вперед еще медленнее. Мельник, надвинув на глаза прибор ночного видения, занял место во главе отряда. Но спешить они перестали не только из осторожности. На станции «Генштаб» туннель стал забирать вниз еще круче, и хотя он оставался все таким же пустым, от Кремля поползла незримая, но осязаемая дымка чьего-то присутствия. Обволакивая людей, она наделяла их уверенностью, что там, в черной беспросветной глубине, скрывается нечто необъяснимое, огромное и злое. Это не было похоже на ощущения, которые Артему доводилось испытывать до сих пор: ни на темный вихрь, преследовавший его в перегонах на Сухаревской, ни на голоса в трубах, ни на порожденный и подпитываемый людьми суеверный страх перед туннелями, ведущими к Парку Победы. Все сильнее чувствовалось, что на сей раз за тревогой этой прячется что-то… неодушевленное, но все же живое.
Артем посмотрел на дюжего бойца, шедшего по другую сторону носилок, которого сталкер называл Ульманом. Ему вдруг страшно захотелось поговорить, неважно о чем, лишь бы услышать человеческий голос.
– А почему у Кремля звезды на башнях светятся? – вспомнил Артем терзавший его вопрос.
– Кто тебе сказал, что они светятся? – удивленно ответил боец. – Ничего такого там нет. На самом деле с Кремлем так: каждый что хочет, то и видит. Некоторые говорят, что и самого-то его уже давно нет, просто Кремль любой надеется увидеть. Хочется же верить, что самое святое осталось цело.
– А что с ним произошло? – спросил Артем.
– Никто не знает, – отозвался разведчик, – кроме твоих людоедов. Я молодой еще, мне тогда лет десять было. А те, кто воевал, говорят, что Кремль не хотели разрушать и сбросили на него какую-то секретную разработку… Биологическое оружие. В самом начале. Ее не сразу заметили и даже тревогу не объявили, а когда поняли, что к чему, уже поздно было, потому что эта разработка там всех сожрала, да еще и из окрестностей народу засосала. Живет себе за стеной до сих пор и чудесно себя чувствует.
– А как она… засасывает? – Артем не мог отделаться от видения: мерцающих нездешним светом звезд на верхушках кремлевских башен.
– Знаешь, было насекомое такое – муравьиный лев? Копало в песочке воронки, а само залезало на дно и рот раскрывало. Если муравей мимо пробегал и случайно на край ямки наступал, все. Конец трудовой биографии. Муравьиный лев шевелился, песок ко дну сыпался, и муравей прямо вниз, ему в пасть падал. Ну вот и с Кремлем то же. Стоит на край воронки попасть, затянет, – ухмыльнулся боец.
– А почему люди сами внутрь идут? – настаивал Артем.
– А я откуда знаю? Гипноз, наверное… Вон, возьми хотя бы этих твоих людоедов-иллюзионистов. Как мозги морозят! А ведь, пока сам не увидишь, не поверишь. Так бы мы и остались там…
– Так что же мы к нему тогда в самое логово идем? – недоуменно спросил Артем.
– Это не ко мне вопросы, а к начальству. Но я так понимаю, что надо снаружи быть и на башни со стенами смотреть, чтобы оно тебя сцапало. А мы вроде внутри уже… Куда здесь смотреть-то?
Мельник обернулся и сердито шикнул на них. Говоривший с Артемом боец тут же осекся и замолчал. И стало слышно то, что заглушал звук его голоса: идущее из глубины, нехорошее, негромкое… бульканье? Урчание? Достаточно было один раз уловить этот звук, вроде и не предвещающий ничего страшного, но какой-то настойчивый и неприятный, как забыть о нем более не получалось.
Они прошли мимо тройных, устроенных друг за другом, мощных гермоворот. Все створки были гостеприимно распахнуты настежь, и тяжелый железный занавес поднят к потолку. «Двери, – подумал Артем. – Мы на пороге».
Стены вдруг расступились, и они оказались в мраморном зале, настолько просторном, что луч мощных фонарей еле добивал до противоположной стены, превращаясь в рассеянное бледное пятно. Потолок, в отличие от других секретных станций, здесь был высокий, его держали мощные, богато украшенные колонны. Сверху свисали почерневшие от времени массивные золоченые люстры, все еще отзывавшиеся на свет фонаря кокетливым блеском.
В нескольких местах стены были покрыты огромными мозаичными панно, изображавшими одетого в пиджак немолодого человека с бородкой и большой залысиной и улыбающихся ему людей в рабочей форме, молодых девушек в скромной одежде и легких белых косынках, военных в старомодных фуражках, несущиеся по небу эскадрильи истребителей, ползущие строем танки и наконец сам Кремль.
Названия у этой удивительной станции не было, но именно его отсутствие лучше всего давало понять, куда они попали.
Колонны и стены были покрыты густым, чуть ли не сантиметровым, слоем серой пыли. Очевидно, нога человека не ступала сюда десятилетиями; жутковато было и догадываться о причине того, почему это место избегали даже бесстрашные дикари.
Дальше на пути стоял необычный поезд. У него было всего два вагона, но зато тяжело бронированных, выкрашенных в защитный темно-зеленый цвет. Окна заменяли узкие, напоминавшие бойницы щели, закрытые затемненным стеклом. Двери – по одной в каждом вагоне – были заперты. Артему подумалось, что хозяевам Кремля, может быть, действительно так и не удалось воспользоваться своим тайным путем для бегства.
Они выбрались на платформу и остановились.
– Так вот оно как здесь… – Сталкер задрал голову к потолку, насколько позволял шлем. – Сколько уже сказок слышал… А ведь все не так…
– Куда дальше? – спросил у него Ульман.
– Понятия не имею, – признался Мельник. – Надо осмотреться.
На этот раз он не стал покидать отряд, и люди медленно двинулись все вместе. Станция все же чем-то напоминала обычную: по краям платформы здесь так же были проложены два пути. Они ограничивали помещение слева и справа, а с обоих концов продолговатый зал заканчивался двумя остановившимися навеки эскалаторами, уходящими в величественные круглые арки. Тот, что находился ближе к их отряду, вел наверх, другой нырял на еще совсем уж невообразимую глубину. Где-то здесь, наверное, был и лифт – вряд ли у прежних обитателей Кремля были, как у простых смертных, лишние минуты, чтобы неспешно ползти вниз на эскалаторе.
Зачарованное состояние, в котором находился Мельник, передалось и остальным. Пытаясь дотянуться лучами до высоких сводов, разглядывая бронзовые скульптуры, установленные посреди зала, любуясь великолепными панно и поражаясь величественности этой станции, настоящего подземного дворца, они даже перешли на шепот, чтобы не нарушать его покоя. Восхищенно озираясь по сторонам, Артем совершенно позабыл и об опасностях, и о покончившем с собой жреце, и о дурманящем сиянии кремлевских звезд. Мысль в голове оставалась только одна: он все пытался себе представить, как несказанно прекрасна эта станция должна быть в ярком свете роскошных люстр.
Они приближались к противоположному концу зала, где начинались ступени уводящего вниз эскалатора. Артем попробовал вообразить, что скрывается там, внизу. Может быть, еще одна, дополнительная станция, составы с которой отправлялись прямиком в секретные бункеры на Урале? Или пути, ведущие в бесчисленные коридоры вырытых еще в незапамятные времена подземелий и казематов? Глубинная крепость? Стратегические запасы оружия, медикаментов и продовольствия? Или просто бесконечная двойная лента ступеней, уходящих вниз, сколько хватает глаз? Не здесь ли располагалась та самая глубокая точка метро, о которой говорил Хан?
Артем специально будоражил свою фантазию самыми невероятными картинами, оттягивая тот момент, когда, подойдя к краю эскалатора, он наконец увидит, что же находится внизу на самом деле. Поэтому у поручней он оказался не первым. Тот боец, который рассказывал ему только что про муравьиного льва, добрался до арки раньше. Вскрикнув, он испуганно отпрянул назад. А через мгновение настала и очередь Артема.
Медленно, словно некие сказочные существа, дремавшие сотни лет, а потом разбуженные и разминающие затекшие от векового сна мышцы, оба эскалатора пришли в движение. С натужным старческим скрипом ступени поползли вниз, и что-то в этой картине было невыразимо жуткое… Что-то здесь не сходилось, не соответствовало тому, что Артем знал и помнил про эскалаторы. Он чувствовал это, но ему никак не удавалось ухватить за хвост скользкую тень понимания.