– Но ваших пернатых друзей они уважают, – добавил Ульман. – Это, так сказать, ваша крыша.
Оба засмеялись, а Артем, даже не став поправлять Павла насчет названия своей станции, снова уставился на башню. Присмотревшись, он заметил, что громадная конструкция чуть накренилась, но, очевидно, снова обрела хрупкое равновесие и удержалась от падения. Как она выстояла в аду, творившемся здесь десятилетия назад? Соседние дома были полностью или частично сметены, но башня гордо высилась посреди этой разрухи, словно была заговорена от вражеских бомб и ракет.
– Интересно, как она выдержала, – пробормотал Артем.
– Не хотели ломать, наверное, – предположил Павел. – Ценная инфраструктура все-таки. Раньше она ведь еще на четверть выше была, и сверху был шпиль острый. А сейчас, видишь, почти сразу за смотровой площадкой обрывается.
– Да зачем ее щадить… Разве им уже не все равно было? Я вот боюсь, чтобы как с Кремлем не вышло… – засомневался Ульман.
Промчавшись через ворота за стальные прутья ограды, машина подъехала к самому основанию телебашни и остановилась. Ульман взял прибор ночного видения с автоматом и спрыгнул на землю. Через минуту он дал отмашку: все спокойно. Павел тоже вылез из кабины и, открыв заднюю дверцу, принялся выволакивать наружу рюкзаки со снаряжением.
– Сигнал через двадцать минут должен быть, – сказал он.
– Попробуем отсюда поймать, – Ульман нашел ранец с радиопередатчиком и начал собирать из составных секций длинную полевую антенну.
Вскоре ус рации достигал уже шести метров в длину и лениво раскачивался на несильном ветру. Усевшись за передатчик, боец приложил к голове наушник с микрофоном и стал вслушиваться в эфир. Потянулись долгие минуты ожидания.
На миг их накрыла тень «птеродактиля», но, выписав пару кругов над их головами, монстр скрылся за домами – видимо, одной стычки с вооруженными людьми ему хватило для того, чтобы запомнить опасного врага и научиться его остерегаться.
– А как они вообще выглядят, эти черные? Ты же у нас по этой части специалист, – спросил у Артема Павел.
– Страшно очень выглядят. Как… люди наоборот, – попытался описать тот. – Полная противоположность человека. Да уже из самого названия ясно: черные – они и есть черные.
– Надо же… И откуда они взялись? Ведь никто о них раньше и не слышал. Что у вас об этом говорят?
– Мало ли о чем в метро никогда не слышали, – Артем поспешил перевести разговор на другую тему. – Вот про людоедов с Парка Победы раньше хоть кто-нибудь знал?
– Это правда, – оживился водитель. – Людей с иголками в шее находили, а кто это делал, сказать никто не мог. А что поделаешь? Метро! Это надо ведь, бред какой – Великий Червь! Но эти ваши черные все-таки откуда…
– Я его видел, – перебил его Артем.
– Червя? – недоверчиво спросил тот.
– Ну, или что-то похожее на него. Может быть, поезд. Огромное, ревет так, что уши закладывает. Разглядеть как следует не успел – он мимо промчался.
– Нет, поезд это не может быть… На чем они ездить будут? На грибах? Поезда от электричества работают. Знаешь, что это напоминает? Буровую установку.
– Почему? – опешил Артем.
Про буровые установки он слышал, но мысль, что Великий Червь, грызущий новые ходы, про которые говорил Дрон, может оказаться такой машиной, ему в голову раньше не приходила. И разве вся вера в Червя не строилась на отрицании машин?
– Ты только Ульману про буровую установку не говори и полковнику тоже: они меня все помешанным из-за нее считают, – попросил его Павел. – Дело вот в чем. Я раньше в Полисе информацию собирал, выслеживал всяких шпиков, короче, занимался диверсантами и внутренней угрозой. И как-то раз мне попался один старичок, который уверял, что в одном закутке, в туннеле рядом с Боровицкой, все время шум слышно, как будто за стеной буровая машина работает. Я бы, конечно, его самого сразу в сумасшедшие определил, но он раньше был строителем и в таких штуках разбирался.
– И кому может понадобиться там рыть?
– Понятия не имею. Старик все бредил, что какие-то злодеи хотят туннель к реке прокопать, чтобы весь Полис смыло, а он их планы вроде как подслушал. Я сразу кого надо предупредил, но только мне никто не поверил. Бросился искать этого старичка, чтобы предъявить им в качестве свидетеля, но он, как нарочно, куда-то запропастился. Может, провокатор. А может, – Павел осторожно посмотрел на Ульмана и понизил голос, – действительно слышал, как военные что-то секретное роют. И старичка моего заодно зарыли, чтобы меньше слушал, что за стенкой творится. Ну, я с тех пор и ношусь с идеей о буровой установке, а меня из-за этого за психа держат. Чуть стоит что сказать – сразу насчет установки подкалывать начинают.
Он замолчал, испытующе глядя на Артема: как тот отнесется к его истории? Тот неопределенно пожал плечами: дескать, почему бы и нет.
– Ни черта не слышно, пустой эфир! – зло бросил подошедший Ульман. – Не берет отсюда, зараза! Надо выше подниматься: Мельник, наверное, слишком далеко.
Артем и Павел тут же засобирались. Думать о других объяснениях того, почему группа сталкера не выходит на связь, никто не хотел. Ульман раскрутил по секциям антенну, убрал рацию в рюкзак, взвалил на плечо пулемет и первым зашагал к застекленному вестибюлю, который прятался за могучими опорами телебашни. Павел вручил один баул Артему, сам взял ранец и винтовку, хлопнул дверцей машины, и они пошли вслед за Ульманом.
Внутри было тихо, грязно и пусто: люди, видно, однажды бежали отсюда впопыхах и уже больше никогда не возвращались. Луна удивленно смотрела сквозь битые пыльные стекла на перевернутые скамейки и разбитую стойку кассы, на пост милиции с остатками забытой в спешке фуражки и разломанные турникеты на входе, освещала выведенные по трафарету инструкции и предостережения для посетителей телебашни.
Включили фонари и, немного поискав, нашли выход на лестницу. Никчемные лифты, которые раньше могли доставить людей наверх меньше чем за минуту, стояли на первом этаже с дверями, распахнутыми бессильно, как челюсти паралитика.
Теперь группе предстояло самое сложное: Ульман объявил, что подниматься придется на высоту триста с лишним метров.
Первые двести ступеней дались Артему легко – за недели странствий по метро ноги привыкли к нагрузкам. На триста пятидесятой стало пропадать ощущение, что он продвигается вперед. Винтовая лестница неутомимо бежала вверх, и никакой разницы между этажами не ощущалось. Внутри башни было сыро и холодно, взгляд соскальзывал с голых бетонных стен, редкие двери были раскрыты настежь, открывая вид на брошенные аппаратные.
Через пятьсот ступеней Ульман разрешил сделать первый привал, и тогда Артем понял, до чего же устали его ноги. На отдых боец отвел всего пять минут – он боялся пропустить тот момент, когда сталкер попытается связаться с ними.
После восьмисотой ступени Артем сбился со счета. Ноги налились свинцом, и каждая теперь весила втрое больше, чем в начале подъема. Самым сложным было оторвать ступню от пола – он, словно магнит, тянул ее обратно. Глаза заливал пот, и серые стены плыли, словно в тумане, а коварные ступени стали цеплять его ботинки. Остановиться и отдохнуть он не мог: позади него напряженно пыхтел Павел, который к тому же нес в два раза больше груза, чем Артем.
Еще минут через пятнадцать Ульман снова дал им отдышаться. Он и сам уже выглядел уставшим, его грудь тяжело вздымалась под бесформенным защитным костюмом, а руки шарили по стене в поисках опоры. Достав из ранца флягу с водой, боец сперва протянул ее Артему.
В противогазе был предусмотрен специальный клапан, сквозь который проходил катетер: через него можно было всасывать воду. Головой Артем понимал, как хочется пить остальным, но он так и не смог заставить себя оторваться от резиновой трубки, пока не осушил флягу наполовину. После этого он осел на пол и закрыл глаза.
– Давай, еще недолго! – прокричал Ульман.
Он рывком поставил Артема на ноги, взял у него баул, взвалил себе на плечи и двинулся вперед.
Сколько продолжалась последняя часть подъема, Артем не помнил. Ступени и стены слились в одно мутное целое, лучи и пятна света из-за мутных разводов на обзорных стеклах выглядели как сияющие облака, и какое-то время он отвлекал себя тем, что любовался их радужными переливами. Кровь молотком стучала в голове, холодный воздух раздирал легкие, а лестница все не кончалась. Артем несколько раз садился на пол, но его поднимали и заставляли идти.
Ради чего он это делает?
Чтобы жизнь в метро продолжалась? Да.
Чтобы на ВДНХ и дальше растили грибы и свиней, и чтобы там мирно жили его отчим и Женькина семья, чтобы незнакомые ему люди вновь поселились на Алексеевской и на Рижской, и чтобы не затихала беспокойная торговая суета на Белорусской. Чтобы брамины разгуливали в своих халатах по Полису и шуршали книжными страницами, постигая древние знания и передавая их следующим поколениям. Чтобы фашисты строили свой рейх, отлавливая расовых врагов и запытывая их до смерти, и люди Червя похищали чужих детей и поедали взрослых, а женщина на Маяковской и дальше могла торговать своим маленьким сыном, зарабатывая себе и ему на хлеб. Чтобы на Павелецкой не прекращались крысиные бега, а бойцы революционной бригады продолжали свои нападения на фашистов и смешные диалектические споры. И чтобы тысячи людей по всему метро дышали, ели, любили друг друга, давали жизнь своим детям, испражнялись и спали, мечтали, боролись, убивали, восхищались и предавали, философствовали и ненавидели, и чтобы каждый верил в свой рай и свой ад…
Чтобы жизнь в метро, бессмысленная и бесполезная, возвышенная и исполненная света, грязная и бурлящая, бесконечно разная и именно потому такая волшебная и прекрасная, человеческая жизнь продолжалась.
Он думал об этом, и в его спине как будто проворачивался огромный заводной ключ, который подталкивал его к тому, чтобы сделать еще шаг, а за ним еще и еще. Благодаря ему и вопреки всему остальному он и продолжал передвигать ноги.