.
В новом Нью-Йорке «стеклянные небоскребы будут расти как кристаллы, чистые и прозрачные, закутанные в листву деревьев». Для Ле Корбюзье это был бы «фантастический, почти мистический город… вертикальный город под знаком нового времени». Как только прошлое будет расчищено, воздвигнется новый рациональный метрополис – «Сияющий город», пересеченный вознесенными в воздух транспортными путями, что соединят установленные в зеленом парке здания. Эти новые «башни в парке» будут настоящими машинами для жизни, для работы, покупок и развлечений; вознесшийся к небесам «Сияющий город» дал бы рождение новой урбанистической утопии, освободил бы миллионы от вавилонского смешения.
Спонтанно выросший Нью-Йорк, конечно же, не сровняли с землей для того, чтобы построить запланированный «Сияющий город». Но идеи Ле Корбюзье повлияли на поколения градостроителей. После Второй мировой орды бульдозеров были спущены на большие города не только там, где остались разрушения от войны, но и там, где не было бомбардировок, например в США. Очень часто для «расчистки трущоб» или «городского обновления» выбирали бедные районы. Сложившиеся самоорганизованные сообщества рабочего класса были разорваны на куски, когда на них тестировали идеи Ле Корбюзье в области строительства высоток или скоростных шоссе. Но такие районы выглядели хаотичными и уродливыми.
Идея города как дикого и опасного места красной нитью проходит через религию, политику и культуру, начиная с видений Де Квинси и того, как Диккенс описывает городскую несправедливость; эту же идею поддерживает голливудский нуар, в котором мегаполисы представлены как среда, насыщенная порчей всех видов, да и эксперименты Джона Кэлхуна с крысами говорят о том же. Стремление разрушить Вавилон и начать все снова заразно.
В недавней масштабной урбанизации, охватившей Китай, густонаселенное, отравленное ядро таких городов, как Шанхай или Пекин, было снесено бульдозерами, а их обитателей переселили в пригородные высотки. Это было сделано во имя создания опрятных сверкающих мегаполисов, которые выглядели бы и ощущались как современные и упорядоченные. В городах вроде Мумбаи или Лагоса неформальные поселения намечены как цель для уничтожения в попытках придать гигантам блеск глобальных метрополисов. Идея того, что научно спроектированная городская среда может освободить нас от иррационального урбанистического хаоса, остается по-прежнему влиятельной.
Но что дает городам их «анархическую предприимчивость», их «лютую и ужасную энергию» (в терминах Уэллса), как не царящие в них хаос и смешение? Урбанизированные крысы Кэлхуна могли погружаться в насилие под давлением высокой плотности жизни, но люди куда лучше умеют приспосабливаться. Большие метрополисы построены на слоях истории и на миллиардах внутренних противоречий. Никто не знает, как они на самом деле работают, несмотря на все теории, которые мы создали за тысячелетия. Они выглядят такими уязвимыми и неконтролируемыми, им вроде бы не хватает логики, так что они вот-вот свалятся в анархию и придут к коллапсу. Они питаются нашими желаниями, грехами и эгоизмом в той же степени, как нашими рациональными мыслями и благими намерениями. Они жутки и невообразимы, но в то же время они вдохновляют и возвышают. Они велики, зловещи, безжалостны, но одновременно успешны и могущественны. В них есть секс-шопы и оперные театры, соборы и казино, пип-шоу и картинные галереи. Конечно, мы хотим хорошую канализацию и поменьше проституток, но очищенный город чаще всего теряет свою зажигательную энергию. Налет въевшейся грязи необходим ему в той же степени, как и забота о чистоте. Места, где моральные нормы низки и даже вообще отсутствуют, сосредоточения гламура и благосостояния создают противоречивый и беспокойный характер больших городов, тот самый, что и дает им энергию. Мегаполис – это утопия и антиутопия в одном и том же месте и времени.
3КосмополисАфины и Александрия, 507–30 годы до н. э.
Сингапур, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Амстердам, Лондон, Торонто, Ванкувер, Окленд и Сидней имеют одну общую черту: от 33 до 51 % их жителей родились в других странах. Список этих глобальных «центров влияния» возглавляют Брюссель, в котором 62 % жителей родились за границами Бельгии, и Дубай – там иностранцы составляют 83 % населения.
Но эти цифры сами по себе не в состоянии рассказать нам полную историю городского разнообразия. Они не говорят о том, какую часть населения составляют дети и внуки иммигрантов, например; они не дают сведений о количестве национальностей и их взаимном статусе в пределах мегаполиса. Меньшинство жителей Дубая, рожденных вне ОАЭ, – маленькие группы высококвалифицированных богатых специалистов со всего мира; но большинство – удивительно низкооплачиваемые работники из Пакистана, Индии, Бангладеш, Шри-Ланки и Филиппин. По контрасту иммигранты в Торонто – 51 % от всего населения – происходят из 230 национальностей, и доминирующей группы нет. Кроме того, еще у 29 % жителей этого города по меньшей мере один родитель приехал из-за пределов Канады.
Динамизм больших городов в значительной степени обусловлен постоянным притоком идей, товаров и людей. Успешные города во все эпохи могли похвастаться ордами приезжих, стучащихся в ворота. Экспатриаты не только импортируют новые идеи и способы делать разные вещи, но они привозят и тесные связи с собственной родиной. Портовые города всегда были инновационными, поскольку, если даже в них не имелось большой колонии иностранцев, они постоянно контактировали с людьми, товарами и идеями, странствующими по земному шару. Ошеломляющий успех Афин в V веке до н. э. в немалой степени объясняется открытостью этого города внешним влияниям, и тем, что примерно треть населения в нем составляли иностранцы. О навязчивом афинском эклектизме тогда говорили: «Слушая все диалекты, они взяли что-то из каждого; другие греки обычно использовали собственный диалект, образ жизни и стиль одежды, но афиняне пускали в ход смесь всего, что можно было найти у всех греков и варваров»[85].
Когда греческого философа Диогена спросили, откуда он, тот ответил, что он космополит, гражданин мира. В IV веке до н. э. это было радикальное утверждение, поскольку тогда властвовали города-государства, отличавшиеся крайней ксенофобией. Диалог Платона «Государство» начинается в доме метека – иностранца, живущего в Афинах; дом расположен в портовом районе города, Пирее, и тем самым философские изыскания ассоциируются с иммиграцией, торговлей и большим миром за пределами города[86].
Городской антураж самого космополитического района самого космополитического города Греции говорит нам о том, что сделало греческую урбанистическую цивилизацию, и Афины в особенности, такой инновационной. Это был новый тип урбанизации – урбанизация мореплавателей. Сложная география прибрежной зоны Средиземного моря, где пересекалось множество культур и торговых путей, где всегда циркулировало множество идей, привела к возникновению городов, значительно отличающихся от тех, что тысячелетием ранее возникли в глубине материка. Греки были наследниками процесса городского строительства, который начался в Юго-Западной Азии. В греческой мифологии дочь царя Европа была похищена с побережья Леванта Зевсом и перенесена им на Крит. История мифологизировала реальность: урбанизацию Юго-Западной Азии и Египта перенес на Крит не похотливый бог, а моряки левантийского порта Библ.
Находящийся на пересечении торговых путей, что соединяли Египет, Месопотамию и Средиземноморье, порт Библа был одним из крупнейших в древнем мире. Известный экспортом папируса, город дал греческому языку слово для книги – biblios, откуда произошло название Библия. Торговцы-ханааниты из Библа обеспечивали две великие цивилизации, Месопотамию и Египет, разными товарами, в том числе и древесиной кедра с Ливанских гор. Это был беспокойный, любопытный народ предпринимателей и моряков. Парусники из Библа, отправлявшиеся на запад в начале II тысячелетия до н. э., добрались до Крита. Новая городская цивилизация, первая на континенте, который позже назовут Евразией, зародилась там около 2700 до н. э.; эти люди известны как минойцы. Они, в свою очередь, перенесли концепцию города в материковую Грецию, а именно в Микены.
По морю перемещались товары и идеи, но волны также приносили и опасность. Около 1200 года до н. э. таинственные «народы моря» нанесли серьезный урон цивилизациям Средиземноморья. Микенская культура была сметена этой конфедерацией беспощадных пиратов, остались только руины дворцов. Позже греки прославили предков той эпохи как героев Троянской войны. Греция же вступила тогда в свои «темные века», период распада, когда существовали только небольшие общины.
За падением городов и всеобщим крушением последовала новая волна урбанизации. Порты Леванта занимали узкую полосу земли между Средиземным морем и горами в современных Турции, Сирии, Ливане и Израиле. Их обитатели были известны как финикийцы, хотя Финикия не была государством или неким единством; она представляла собой конфедерацию семитских городов-государств, объединенных языком, культурой, религией и выдающейся предприимчивостью. Библ, Тир и Сидон были тремя главными центрами. Пророк Исайя писал, что Тир был «ликующий город, которого начало от дней древних. Ноги его несут его скитаться в стране далекой<.> Кто определил это Тиру, который раздавал венцы, которого купцы были князья, торговцы знаменитости земли?»[87] Города вроде Тира не выделялись по площади и населению (около 40 тысяч), но влияние их было куда сильнее, чем у государств несравнимого размера.
Прекрасные навигаторы, моряки и торговцы, финикийцы прошли дальше к западу по Средиземному морю, чем кто-либо еще. И в своих путешествиях они разносили семена урбанизации, прихваченные из Юго-Западной Азии. Городской мир начал расцветать на берегах Африки и Европы с появлением там финикийских торговых постов и колоний. Самая известная из них получила имя «Новый город», ее основали в нынешнем Тунисе как копию Тира и заселили его гражданами. Это поселение больше известно как Карфаген, финикийская франшиза, и через столетия этот город сражался с Римом за контроль над Средиземноморьем. Финикийцы основывали торговые поселки в Италии, Иберии и на Сицилии, они прошли через Геркулесовы столбы в Атлантику и исследовали побережье Марокко. Будущие Кадис и Лиссабон родились благодаря торговой империи Финикии. Внутри нее циркулировали оливковое масло, благовония, ткани и ювелирные украшения, которые можно было продать в Ниневии и Вавилоне; серебро, золото, медь, олово, свинец, слоновая кость, соленая рыба, китовое мясо, а также раковины багрянки.