.
Большие города, в которых царило разнообразие культур, процветали как интеллектуальные центры, в них жили известные ученые, астрономы, врачи и математики, а также многочисленные книголюбы. Ничего удивительного, что Багдад, стремившийся стать центром науки для всего мира, неизбежно обратился к источнику интеллектуальной энергии, которая так долго копилась в Центральной Азии. Аль-Хорезми был одним из многих, кто переехал в столицу халифата из мегаполисов Средней Азии, а возвышение Бармакидов при дворе Аббасидов сделало интеллектуальную мощь региона основой феноменального научного прогресса Багдада.
Несколько веков до начала нашей эры и столетием позже Александрия обеспечивала базис для продвижения науки вперед. С 1660-х Лондон кипел и бурлил научной энергией, только что основанное Лондонское королевское общество стало местом встреч для таких людей, как Исаак Ньютон, Роберт Бойль, Джон Локк, Кристофер Рен, Роберт Гук и многих других светил. Расположившись на временной шкале между этими двумя точками, Багдад встает в один ряд с Александрией и Лондоном как одно из трех мест, где до начала современной эпохи происходили настоящие научные прорывы. Почему эпизоды, когда резко ускорялось накопление человечеством знаний, происходили именно в этих городах? Простого ответа нет, само собой, но по меньшей мере мы можем отметить общие черты всех трех городов, которые могли помочь процессу. Они обладали могуществом – как торговым, так и политическим. Каждый мог похвастаться амбициозной элитой, готовой опустошить карманы ради научных экспериментов. Там также была живая, любопытная публика, благодаря которой создавалась культура научного исследования. И превыше всего – везде находились открытые двери для новых идей и людей.
Выдающееся благосостояние Багдада и его страсть к знанию привела к тому, что в городе оказалось настоящее созвездие ученых-универсалов, которые работали, мыслили и ели (это же Багдад) вместе. В центре интеллектуальной жизни города располагались Дом мудрости и астрономическая обсерватория. Ученые Багдада создали прорывные исследования в оптике, медицине, химии, технических науках, металлургии, физике, теории музыки и архитектуре. Великий мыслитель Абу-Муса Джабир ибн-Хайян (известный на Западе под латинизированным именем Гебер), считается обычно «отцом химии» и основателем метода лабораторного эксперимента; рядом с ним в истории науки стоят Роберт Бойль и Антуан Лавуазье. Тем не менее его вклад часто игнорируется; он был алхимиком и писал нарочито затемненным языком, шифровал свои заметки, из-за чего его латинизированное имя стало основой для слова «тарабарщина»[167][168].
Одной из черт исламского ренессанса было то, что большие объемы знаний – как древнего, так и нового – собирались вместе, синтезировались и упрощались для повседневного использования. Другими словами, знание тут делали утилитарным. Математика, астрономия и география были ключом к господству над миром, поскольку эти науки, помимо прочего, позволяли создавать карты и навигационные описания. Занимаясь исследованиями для своей книги «Лучшее разделение для познания климатов» (985), географ аль-Мукаддаси отправился в порты Персидского залива и Красного моря, где расспрашивал многочисленных «корабельщиков, купцов, моряков, торговых агентов, и относил их к числу самых проницательных людей». Все это были опытные практики, имевшие дело со сложными инструментами, математическими и астрономическими расчетами[169].
Морской Шелковый путь, соединявший Персидский залив и Жемчужную реку, состоял из маршрутов, по которым веками ходили буддийские миссионеры и торговцы. Это были пути не только для товаров, но и для знания. Корейский монах Хьечо отправился с родины в Гуанчжоу, чтобы учиться в одном из тамошних монастырей. Погрузился на корабль, принадлежавший, по всей видимости, персу, и двинулся из города в город по Юго-Восточной Азии; случилось это в 720-х годах. Кореец прошел через Индию и вернулся в Китай уже наземным путем. Монахи вроде Хьечо были частью информационного потока, благодаря которому знания расползались по азиатским городам. Религия, идеи и торговля путешествовали благодаря новой успешной технологии – бумаге[170].
Один из величайших городов Средневековья, индийский Квилон, сегодня не может похвастаться размерами. Но его любопытная история рассказывает нам о том, какой урбанистический взрыв произошел тысячу лет назад в Азии, и о том, что за необычный, экзотический и роскошный городской мир существовал на берегах Индийского океана. Квилон (ныне он именуется Коллам) находится на малабарском побережье штата Керала в Южной Индии. Еще до IX века у него была долгая и славная портовая история. Однако в IX столетии благосостояние Квилона начало увядать. Удайя Мартханда Варма, тамильский царь, призвал двух христианских монахов из Сирии, Мар Сабора и Мар Прота, чтобы заново выстроить порт и оживить торговлю[171].
Гости из христианского мира сделали хорошую работу: заново открытый в 825 году Квилон стал не просто одним из самых загруженных портов в Индии – он сделался одним из четырех гигантских перевалочных пунктов раннего Средневековья наряду с Александрией, Каиром и Гуанчжоу. В Квилоне была значительная китайская община, он был домом для христиан несторианского толка, мусульман – арабов и персов, евреев, джайнов, индусов, буддистов и людей со всех берегов Индийского океана. Персидский купец Сулейман аль-Таджир описывал Квилон IX века как порт, забитый большими торговыми китайскими джонками, как промежуточный пункт на дороге между Гуанчжоу и Багдадом. Благосостояние города покоилось на его глобальной функции: столетиями он служил центром торговли одним из самых желаемых и редких товаров, а именно черным перцем[172].
Пища и наши изменяющие кулинарные вкусы на самом деле изменяют мир. Согласно монаху И-Цзиню, китайская кухня много поколений была пресной и непривлекательной. Открытие индийских пряностей изменило все и положило начало оживленной коммерческой деятельности. Ну а торговая сеть из взаимосвязанных маршрутов, что протянулась на 12 тысяч миль[173], в свою очередь породила такие глобальные метрополисы как Квилон[174].
Города на муссонных морях, от Момбасы до Гуанчжоу, выглядят удивительно схожими хотя бы в своем космополитизме. Квилон вовсе не был чем-то особенным в плане культурного разнообразия; это была норма на муссонных морях. Вместе с коренными жителями Саймира, который располагался на шестьдесят километров к югу от нынешнего Мумбаи, проживало около десяти тысяч иммигрантов из Омана, Шираза, Басры и Багдада, а также их рожденные уже в Индии отпрыски. А это был всего лишь один город из многих на берегах Гуджарата и Конкана, где наблюдалось такое же разнообразие языков и религий.
Могадишо в современном Сомали был в то время богатым и могущественным коммерческим центром; он славился тканями, фимиамом и золотом, которые экспортировали местные богатые купцы. Археологические находки показывают, насколько далеко простиралось его влияние: в Могадишо находят монеты из Шри-Ланки, Вьетнама и Китая. Со временем Могадишо ушел в тень Килвы, города-государства, основанного персидскими колонистами в X веке на крохотном островке у побережья современной Танзании. Граждане Килвы принадлежали к среднему классу: купцы, финансисты, корабельщики, привозившие товары из Индии, Китая и Аравии, чтобы продать их на рынках материка в обмен на африканскую слоновую кость, золото, рога носорога, шкуры львов, черепашьи панцири, железо и редкую древесину; все это транспортировали обратно через океан, в первую очередь в Китай. То, что доминирующий коммерческий центр находился на острове, привело к появлению зависимых от него городков на материке; через них шла торговля с внутренней Африкой, и они поставляли в метрополию продукты.
Благосостояние торговли муссонных морей, как и сегодня, проходило через заливы Малакки и Сунды. Малайский полуостров, Суматра и Ява видели многочисленные независимые города-государства, которые возникали, чтобы конкурировать за часть той прибыли, которую приносили купеческие флоты. Уступая только Багдаду, а позже Каиру, этот регион был самым богатым во всем средневековом мире. Летом муссон приносил торговцев с Островов пряностей (Молуккских) и Индонезии с грузом мускатного ореха и гвоздики. Но в это время им не с кем было там торговать, поскольку купцы из Индии, Аравии и Китая прибывали только с зимним муссоном. В результате специи и другие товары приходилось хранить некоторое время, прежде чем их удавалось увезти дальше, на мировые рынки.
Много веков доминирующей силой на этом важнейшем торговом перекрестке была почти забытая позже конфедерация городов-государств Шривиджая. Ее центром был Палембанг на Суматре, который к VIII веку достаточно возвысился, чтобы контролировать лигу городов, раскинувшихся по всему острову, на Малайском полуострове, на Яве, в некоторых регионах Бирмы и Таиланда. Арабские дау, индийские суда и китайские джонки прибывали в это богатое буддийское царство, чтобы торговать и ремонтировать корабли. Палембанг был тем местом, где сталкивались торговцы двух величайших империй на Земле, Арабского халифата и китайской династии Тан.
Палембанг столетиями был оживленным, процветающим, космополитичным местом, так что его можно назвать одним из величайших исчезнувших метрополисов в мировой истории. К сожалению, от него не так много осталось; империя Шривиджая была стерта с лица земли в XIII веке, столица подверглась разграблению, а поскольку находилась в эстуарии, то ее занесло осадочными породами. В эпоху расцвета это было место величественного богатства, интеллектуальный центр международного значения; но на самом деле мы знаем больше об Уруке IV тысячелетия до н. э., чем о Палембанге XI века н. э. Увы, с большей частью средневекового урбанистического мира Индийского океана дело обстоит точно так же: это была постоянно меняющаяся, свободно текущая, сосредоточенная на внешнем мире культура, оставившая после себя мало следов.