Амстердам функционировал как сложная информационная биржа: от профессиональных брокеров до торговцев-ремесленников, весь город существовал благодаря знанию о значимых событиях. Узнай новости первым, и ты сможешь сорвать куш. Информация приходила по дипломатическим каналам; она прибывала от купцов других стран, с помощью корреспонденции, которыми обменивались деловые объединения по всему миру. В 1618 году в Амстердаме появилась первая современная газета для всех, Courante uyt Italien, Duytsland, &c, которая излагала политические и экономические новости, извлеченные из информационного потока, падающего на город.
Как город Амстердам не был совокупностью людей и сооружений. Нет, в его жилах текли абстрактные вещи – идеи, новости, планы и деньги, – а жилами была сеть социальных взаимодействий; однако он был неплохо приспособлен и к обычной жизни. Schuitpraatje – «разговор на барже» – красноречиво объединяет ощутимое и неощутимое, город информационного обмена и город реальных дел.
В 1610 году городские власти создали план трансформации Амстердама. Городской плотник Хендрик Якобсзун придумал удобную систему функционирования, опираясь на grachengordel, пояса каналов, которые будут образовывать полукольца, удаляясь от центра. Таким образом, рынки и склады по растущему городу смогут соединяться с портом водными артериями. Необычайно новаторский план для XVII века! Амстердам в форме веера отражал коммерческую жилку, которая и позволила ему подняться к величию. Но в учет шла не только эффективность, градостроители учитывали также удобство для жизни.
Амстердам был имперским метрополисом, он вырос на богатстве, текущем из Азии, Африки и Америки. Но он совсем не выглядел таковым. В нем немного больших площадей, роскошных статуй, широких бульваров, дворцов и впечатляющих строений по сравнению, скажем, с Римом или Лиссабоном. Амстердамцы предпочли удобный, разумно спланированный город – регулярную планировку, опрятные улицы, элегантные мосты, современное освещение улиц и доступные каналы. В Европе тогда были в моде города величественные и монументальные, со всем тем, что выносит на сцену театр абсолютной монархии. Но в республиканской Голландии не имелось силы, способной сносить частные дома вопреки желанию граждан. Зато тут, как и в Теночтитлане, муниципальные чиновники предписывали не только то, как должны выглядеть новые сооружения, но и максимальный размер ступенек у входа. Все, что строилось, все фасады должны были «сочетаться с планом городского архитектора». Особенно тщательно контролировалась «внешность» домов, выходящих на каналы, чтобы вид Амстердама оставался таким, как предусмотрено в плане[216].
В век грязных, вонючих городов английский путешественник мог с недоверием писать: «Красота и чистота улиц здесь столь необычайны, что люди всех званий вовсе не совестятся, а, по всей видимости, получают удовольствие, гуляя по ним». Домовладельцы оттирали не только ступеньки на крыльце, но и мостовую перед зданием. Плевки наземь возбранялись. Люди часто мылись. Загрязнение каналов находилось под запретом. Вязы и липы рядами стояли вдоль улиц и каналов и сохранялись точно сокровище города. Декрет от 1612 года запрещал повреждение деревьев, поскольку они были сущностно необходимы для «сладкого воздуха, украшения и приятности» Амстердама. Это был город, выстроенный вокруг потребностей граждан, а не вокруг монументальности или проявления могущества. Именно это сделало Амстердам таким радикальным явлением в истории урбанистической культуры: он был первым городом для граждан[217].
Приятное спокойствие Амстердама, его трудолюбивые, скромно одетые жители, единообразие архитектуры – все это скрывало лихорадочную энергию метрополиса. Понятно, в Амстердаме не было памятников и дворцов, но его истинная слава крылась в частных домах горожан. Посетивший город в 1640 году английский путешественник Питер Манди был впечатлен опрятными обиталищами даже простых людей; внутри имелись «любопытные и ценные» мебель и украшения, такие как дорогие шкафы и шифоньеры, картины и гравюры, фарфор и изящные клетки с птицами. Обычные голландские семьи были ярыми потребителями искусства; Манди писал, что не только каждый второстепенный дом наполнен живописью, но в будке любого мясника или кузнеца висит картина маслом. Вот откуда взялись те миллионы полотен, что были написаны в XVII веке[218].
Благодаря изобильному воплощению художественного таланта мы из первых рук наблюдаем жизнь города, как и хаос на его улицах. Пьяницы в тавернах становились героями даже чаще, чем богатые купцы на бирже. Полотна изображают неприкрашенную реальность городской жизни – или представление художника о ней, – а вовсе не идеализированный пейзаж прошлого. Городская жизнь – с комическими случаями, тайнами, контрастами и типажами, суетой и энергией – основа современного искусства, литературы, музыки и кино. Но все это родилось из голландских картин XVII века, изображавших колоритные питейные заведения Амстердама: люди пьют, курят, флиртуют, целуются, дерутся, играют музыку и играют в азартные игры, обжираются и засыпают. Крохотное мгновение хаоса, всеобщего смешения и движения поймано благодаря художнику.
Полотна, созданные в Голландии, прославляют новый способ жизни в городе. Таверны давали возможности как для развлечения, так и для морализаторства; но богатый дом представителя среднего класса на картинах был настоящим фетишем. Нас приглашают близко ознакомиться с основой городской жизни, войти в чудо опрятности и семейной гармонии. Жены и служанки подметают и скребут; белье аккуратно сложено; горшки и сковородки отдраены; вся работа по дому прилежно сделана; дети играют тихо; нигде нет даже пятнышка пыли. Амстердамцы были известны требовательностью в вопросах гигиены и чистоты. Многие картины превозносят идеализированные достоинства совершенного порядка в доме как бастиона против разрушительного воздействия материалистического глобального мегаполиса. Провозглашение святости домашнего хозяйства служило дамбой, способной удержать приливную волну урбанистического порока, прививкой от волчьего капитализма и от царившей в тавернах разнузданности. Это также новый городской мир, где уважаемые, обеспеченные женщины держатся в стороне от хаотической, шумной, аморальной жизни города. Главные улицы очевидно являются мужским миром, они не подходят для дамы, чья работа состоит в том, чтобы создать идеальный дом[219].
Все это, следовательно, искусство для среднего класса городов; оно показывает хорошие привычки, экономность и довольство собой даже перед лицом искушений и необычайного богатства. Горожане из среднего класса в конечном счете становились судьями на рынке картин, поскольку имели деньги, чтобы покупать их, а вкусы состоятельных горожан отражали тот город, который они желали создать. Да, эти образы могли быть идеализированными, но они содержали нечто очень важное: частный дом был основой гражданских ценностей. С рождения городов жизнь в них сводилась к общественной, социализация и дела имели место в публичном антураже – на агорах, рынках и форумах, в амфитеатрах, банях и ратушах, в соборах и церквях. Но теперь частное начало понемногу отвоевывать позиции у публичного.
Изображенные на картинах амстердамские дома полны всякого добра. Турецкие ковры, китайский фарфор, дельфтская облицовочная плитка, бобровые шляпы из Канады, индийский коленкор, японская лакированная посуда, венецианское стекло: все это и многое другое притягивает взгляд на полотнах середины XVII века. Такие предметы – экзотические и роскошные – украшали дом и еще сильнее подчеркивали его центральную роль в урбанистическом обществе. От особняков богатых купцов, набитых дорогими изделиями со всего мира, до жилищ ремесленников, где имелось несколько любимых украшений, – всюду домашняя обстановка стала антуражем для величия и глобального могущества Амстердама. Возможность наслаждаться такой материальной собственностью была даром, которым обладали горожане Голландии, и они использовали этот дар как только могли.
Амстердам стал провозвестником нового типа городов, базирующихся на потреблении и индивидуализме в той же степени, в какой и на финансовом капитализме. Города с большим населением всегда были крупными рынками; но мегаполис подобный Амстердаму преуспевал скорее потому, что в нем немалая доля жителей имела возможность хорошо зарабатывать и тратить, превращать деньги в предметы роскоши и искусства. Этот город будущего породил такую вещь, как популярная культура, цель которой – развлекать и просвещать. В нем появилась новая городская публика – утонченная, грамотная, хорошо информированная, которой требовались разные виды отдыха и развлечений. Потребительское общество понемногу зарождалось, и Амстердам приветствовал его первым. Его последователь – Лондон – поднял все на новую высоту.
8Компанейский метрополисЛондон, 1666–1820 годы
Кофеин течет в жилах современного города. Достаточно выглянуть на улицы того города, где вы живете, чтобы понять, какое влияние имеет эта горьковатая штука. Кофе служит топливом для особого вида социальной алхимии в урбанистической среде. Оживление кофеен с 1990-х заполнило брешь в городской жизни – брешь в коммуникабельности, которая была особенно заметна в Британии, Соединенных Штатах и Австралии, там, где центры городов начали беднеть. «Старбакс» заявлял, что кофейни – «третья точка» города, «комфортабельное пространство социального общения, удаленное от дома и работы, подобное расширенному варианту крыльца»[220].
В Южной Корее кофе пили на бегу, приобретая в торговых автоматах за копейки, пока в 1999 году на сцене не появился «Старбакс». Благодаря его влиянию возникли новые городские «племена»: