а, пусть и несистематические в 1940-м, вынудили миллионы в ужасе бежать в подземные убежища. Ночью 25 августа 95 самолетов обрушились на Берлин. Гитлер был в ярости: «Если они заявляют, что будут атаковать наши города в большом масштабе, то мы будем стирать их города. Придет час, когда один из нас сломается – и это будет вовсе не национал-социалистическая Германия»[416].
Нападения люфтваффе на Британию начались как предварительная фаза для масштабного десанта. Когда шансы наземной операции уменьшилась, воздушные бомбардировки английских городов стали стратегической кампанией, нацеленной на уничтожение промышленности, слом общественной морали и принуждение Британии к переговорам. Лондон оказался первым: 13 865 тонн бомб и 13 000 зажигательных снарядов обрушились на столицу в сентябре и октябре 1940-го. Затем удар был нанесен по городам Мидленда и Мерсисайда. Рейд на Ковентри (операция «Соната лунного света») оказался опустошительным: 503 тонны бомб, в числе которых 139 однотонных мин. Целью был промышленный район, где изготавливали двигатели и компоненты для самолетов; облака и дым закрыли цель, так что бомбы и зажигательные снаряды упали большей частью на жилые районы, исторический центр и собор. Оказались разрушены 4300 домов и две трети зданий Ковентри, погибло 568 человек.
Британская контратака стала еще более жестокой. Маршал авиации сэр Артур Харрис откровенно заявлял, что цель бомбардировок «должна быть недвусмысленно установлена… [как] разрушение немецких городов, убийство немецких рабочих и искоренение цивилизованной жизни по всей Германии». Атаки следовало концентрировать на механизме жизнеобеспечения городов, общественных сооружениях и жилых домах; «это позволит создать миллионы бездомных и выхолостить мораль немцев». Уничтожение городов в представлении Харриса и других стратегов было настолько полным, что они верили – Германия выйдет из войны в течение месяцев[417].
Но к 1942 году стало ясно, что бомбардировки городов не позволяют нанести нокаутирующий удар, предсказанный стратегами. Многие верили – это потому, что авианалеты просто не являются достаточно эффективными. Война против городов становилась все более активной, несмотря на то что она не приносила желаемых результатов. Разрушения фабрик оказалось недостаточно, так что Британия перешла к осознанному уничтожению жилых кварталов, чтобы уменьшить количество работников и деморализовать население. В типичном зловещем эвфемизме времен войны новая тактика именовалась «лишение жилища»[418].
Тестовый налет этого этапа бомбардировок был проведен на древнюю столицу Ганзы, Любек. Однако первый рейд на крупный метрополис показал, что добиться таких же результатов будет сложно. В мае 1000 самолетов сбросили груз на Кёльн, но уничтожили всего 5,2 % зданий города. Атаки такого же масштаба на Эссен и Бремен разрушили всего одиннадцать строений в первом и 572 во втором. Но с марта 1943 года в распоряжении англичан появилось достаточно тяжелых бомбардировщиков, более крупные бомбы, улучшенные системы навигации и способы обманывать операторов немецких радаров, чтобы проводить серьезные атаки на немецкие города.
Королевские ВВС также получили помощь ВВС США. Модели немецких улиц создавали на полигонах Портон-Даун в графстве Уилтшир и Дагуэй в штате Юта, чтобы симулировать атаки и проверять оптимальные условия для максимального разрушительного эффекта. Исследования, технические усовершенствования и статистические обзоры пускались в ход, чтобы отладить машину по убийству городов. Более важно, что моральные вопросы относительно массовых убийств гражданского населения и полного уничтожения урбанистической среды обитания в рассмотрение не принимались. В мае и июне 1943 года огромные бомбардировочные флоты стерли с лица земли 80 % Бармена и 94 % Вупперталя, после чего снова опустошили Кёльн.
Но самой красноречивой демонстрацией того, на что способны британцы, стала операция «Гоморра», нацеленная на второй по размеру город Германии, Гамбург. Кодовое обозначение было взято из Ветхого Завета: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли»[419].
Высокая летняя температура и низкая влажность обеспечили идеальные условия для огненной бомбардировки. Зажигательные бомбы создали многочисленные очаги пожаров, те слились и выбросили в небо столб горячего дыма. Тепло всасывало воздух со скоростью урагана с прилегающих территорий, так что температура поднялась до 800 °C. Этот ветер смерти был настолько мощным, что он сносил здания, вытягивал кислород из забитых бомбоубежищ, валил деревья и затягивал людей в бушующий ад. К концу восьмидневной атаки 37 тысяч погибли и 900 тысяч эвакуированы; 61 % Гамбурга оказался разрушен.
Получив очевидные доказательства эффективности подобных рейдов, офицеры, подобные Харрису, – вдохновленные тем, как совершенствовались технологии бомбометания, – требовали эскалации, утверждая, что если добавить еще налетов, то это приведет к «неизбежной» капитуляции Германии. К 1945 году огромные воздушные флоты были в состоянии перемолотить целые города в лунный ландшафт. В Дрездене в ночь с 13 на 14 февраля погибло 25 тысяч, 15 квадратных миль[420] города были сокрушены. На следующий день город бомбили снова, вслепую. Несколькими днями позже сгорело 83 % Пфорцхайма, погибло 17 600 человек; 89 % Вюрцбурга постигла та же судьба. В апреле, когда война практически закончилась, был разрушен Потсдам.
К концу войны масштабным бомбардировкам подверглись 158 немецких городов. Некоторые, как Кёльн, Мюнхен и Берлин, подвергались воздушным атакам много раз. Исторические центры лежали в руинах, миллионы людей стали бездомными; 330 тысяч немцев погибло и от 50 до 60 % урбанистической Германии превратилось в пыль.
Но город похож на живой организм; там, где существуют следы жизни, он может уцелеть, и не имеет значения, насколько обширны разрушения. Из всех способов убийства городов бомбардировки были наименее эффективным. Сцены опустошенных налетами европейских мегаполисов ужасны, если на них смотреть. Но физический облик города – это его часть, которая легче всего поддается восстановлению. Большие метрополисы доказали, что они способны поглощать такие удары, которые до войны считались смертельными. Через два дня после того, как Ковентри стал руинами, вернулось электричество; через неделю полностью работали водоснабжение и телефонная связь; шесть недель понадобилось, чтобы 22 тысячи домов стали пригодными для жизни. К марту 1941 года, когда Блитц был в полном разгаре, всего 55 900 поврежденных зданий ожидали починки в Британии; около миллиона уже восстановили и сделали обитаемыми.
То же самое происходило и в Германии, где, несмотря на разрушение или повреждение 324 тысяч домов, 3,2 миллиона человек получили новое жилье к концу 1943 года. Сразу же после огненного шторма в Гамбурге, спалившего 61 % города, туда начали возить питьевую воду, используя танкеры. Начиная с этого дня быстро восстановили городские службы, а временное жилье получили 90 % из 300 тысяч жителей, оставшихся в городе и потерявших все. Это значило, что всего через четыре месяца после удара, сравнимого по эффекту с ядерной бомбой в пять килотонн, промышленность Гамбурга работала на 80 % обычного. Апокалиптический ландшафт Гамбурга был очевиден, если смотреть с разведывательных самолетов; но на земле, невидимый, город бурлил жизнью[421].
«Разрушенные города можно эвакуировать, – сказал Геринг, – но разрушенную промышленность заменить трудно». Значительное падение промышленного производства вовсе не было так очевидно в городах, которые бомбили. Налеты отвлекали ресурсы противовоздушной обороны и истребители, а в тех и других остро нуждались на фронтах. Однако кампания «лишение жилища» не привела ни к серьезному падению духа, ни к заметному сокращению рабочей силы на фабриках[422].
Требовалось очень много усилий, чтобы убить город, несмотря на ужасную мощь оружия и на лишения жителей. Пока гражданская администрация продолжала работать, оставалось какое-то обеспечение удобствами и пищей, урбанистическая жизнь продолжалась. До самого конца войны, когда Германия просто развалилась, базовые потребности миллионов гражданских удовлетворялись. И Британия, и Германия сумели создать прочные системы, которые смягчали худшие эффекты воздушных бомбардировок. Тут были и бомбоубежища, и срочное обеспечение средствами первой необходимости сразу после атаки, и многое другое. С обеих сторон силы гражданской обороны показали себя с лучшей стороны, защищая жизнь своих городов. Волонтеры исполняли роль дружинников ПВО, пожарных, медсестер, посыльных – делали то, что требовали обстоятельства. Население городов научилось, как вести себя во время налетов, как оказывать первую помощь, как обходиться с невзорвавшимися бомбами и погасшими «зажигалками».
Чувство, что все были вместе в этом деле, каждый играл свою роль в войне, усиливало стойкость. Паника начала войны превратилась в усталое негодование по мере того, как бомбардировки продолжались. Опрос, проведенный в марте 1941 года в Британии, показал, что только 8 % жителей рассматривают налеты как худшую сложность войны. Немцы, которых спрашивали, почему война оказалась проиграна, только в 15 % случаев назвали воздушные рейды. Драматический вид поврежденных зданий вовсе не означал, что в такой же степени повреждены и социальные связи; дух тысяч городов оставался живым благодаря жителям[423].
Люди имели глубокую привязанность к городам, те были для них домом и источником дружеских эмоций. После бомбардировок они хотели вернуться в свои районы так быстро, как только возможно. Как говорил солдатам немецкий офицер в лагере для военнопленных, «Кёльн эвакуировали снова и снова, но жители все же ухитрялись просачиваться обратно, на груды руин, просто потому, что те некогда именовались “домом”. Связи прошлого были настолько сильнее военной необходимости, что эвакуируемые сопротивлялись вывозу и стремились обратно, не дожидаясь, пока опасность уйдет совсем»