Существует давняя традиция литературного описания удушающей атмосферы, обывательских интеллектуальных амбиций и прозаических ценностей пригорода: от «Дневника никого» Джорджа и Уидона Гроссмитов (1892) до «Дороги перемен» Ричарда Йейтса (1961) и «Супружеские пары» Джона Апдайка (1968), от «Будды пригорода» Ханифа Курейши (1990) до «Поправок» Джонатана Франзена (2001). Пригороды были любимой музой режиссеров, которых привлекала тьма, что таится за поверхностным однообразием и стерильностью. «Синий бархат» Дэвида Линча (1986), «Красота по-американски» Сэма Мендеса (1999) и «Стэпфордские жены» Брайана Форбса (1975) немедленно приходят на ум как несомненные образцы классики этого жанра. Фильмы ужасов процветают за счет пригородов, словно вампиры на полном крови трупе жертвы: «Кошмар на улице Вязов» (1984), «Рассвет мертвецов» (1978). Пригороды – место, что прячет домашние сражения, тайны и преступления – «Отчаянные домохозяйки», «Клан Сопрано». В отличие от городской, пригородная жизнь течет за закрытыми дверями, что дает возможность для создания миллиардов нарративов, приправленных специями непознанного. Что именно происходит за той вон аккуратно подстриженной лужайкой?
Снова и снова пригороды показывают как небеса, которые превращаются в ад. Пригороды начинают критиковать, не в последнюю очередь за домашнее рабство, на которое обречена женщина, чей муж ездит на работу. Пригороды – отличная натура для художника: вся эта опрятность, жесткая семейная иерархия и однообразие могут покрывать ежедневное пьянство, употребление наркотиков, свингерские вечеринки и что-нибудь похуже, не так ли?
Самую суровую и неизменную взбучку пригороды получали от популярной музыки. В песне Мальвины Рейнолдс 1962 года пригороды изготовлены из «маленьких коробочек, сделанных из хлама». И подобно своим домам, люди, «помещенные в коробочки», имеют одинаковое окружение, работу и хобби.
Скука, самодовольство, гомогенность и лицемерие пригорода – естественная цель для поп-музыки. А почему нет? Нацеленная в первую очередь на подростков, поп-музыка говорит о повседневном монотонном опыте в преднамеренно санированном и безопасном для детей окружении, а также дает им чувство освобождения. В шедевре панк-рок-группы Green Day – Jesus of Suburbia[502] (2005) пригород показан как апокалиптический, пустой, искусственный конструкт; он существует на конце заброшенного шоссе. Это некий Нигдевилль, место лицемерия, где все ходят к психотерапевту и пользуются антидепрессантами и где центром мира является универсальный магазин.
Композиция Suburbia группы Pet Shop Boys (1986) говорит о внутренней опустошенности пригородной жизни: все, что ты можешь делать, – потворствовать себе, бессмысленно рисуя граффити. В клипе мрачные ранчо Лос-Анджелеса совмещаются с мрачными псевдотюдоровскими дуплексами Лондона: опыт глобального пригорода всюду один и тот же.
Схожим образом трек Suburban Dreams[503] (1980), созданный Martha and the Muffins, отражает универсальный опыт современной жизни: ты бесцельно гуляешь по освещенному флуоресцентными лампами моллу, попивая синтетические шейки и избегая неловких подкатов старшеклассников. Взрослая жизнь в пригородах – отупляющие разговоры о погоде, о том, кто сделал себе новый бассейн или купил крутую машину, в то время как подростки нигилистически слушают хэви-метал и болтаются по моллу.
Все подростки хотят сбежать из дома в мир, а вовсе не наоборот, как взрослые. Пригороды естественным образом маркируют линию фронта в конфликте между тинами и их родителями, столкновение ценностей и устремлений. Единственный выбор – бежать. Но куда? В композиции Sprawl II канадской группы Arcade Fire с альбома The Suburbs (2010) пригороды расползлись так широко, что завоевали целый мир; убегай, если хочешь, но то же самое ты найдешь повсюду. Что такое рок и панк-музыка, как не возгласы гнева, направленные против конформизма и потребительства? Шокировать буржуазные ценности – вот чего хотят подростки, и плевки в адрес пригорода – воплощения обычного стиля жизни – повторяющаяся тема в поп-музыке.
Но хотя общее восприятие пригородов укоренилось глубоко, сами пригороды за последние семьдесят лет были местом драматических изменений. В то время как центры городов оставались стабильными, пригороды подвергались быстрой, иногда моментальной эволюции. Именно в них текла городская история после Второй мировой. Пусть даже поездка по Лейквуду сродни путешествию на машине времени в 1950-е, стоит помнить, что это мастерски сделанная иллюзия. Волны перемен прокатились по местам вроде этого поселка, трансформировав все на пути. Чтобы понять современный урбанизм, увидеть, как развивается метрополис, вам придется покинуть музейно-туристический аттракцион в центре города и отправиться к мистическим окраинам.
Хотя поездка из Лейквуда в Комптон займет десять минут, она перенесет вас в совершенно иной мир. Дома выглядят так же – те же самые бунгало в стиле ранчо, однако это один из наиболее бесславных районов мира. Его глобальная известность пришла после дебюта лос-анджелесской хип-хоп-группы N.W.A. (Niggaz With Attitude[504]), композиции Straight Outta Compton[505] (1988) и исторического альбома для направления гангста-рэп, который с наслаждением описывает бандитские насилие и жестокость, что царят в худшем из районов Лос-Анджелеса. Не имея ротации на радии или показов на МТВ, альбом очень быстро стал платиновым.
Невероятный коммерческий успех Straight Outta Compton пришел в значительной степени за счет того, что N.W.A. претендовали на то, что они непосредственные участники лютых гангстерских войн Лос-Анджелеса, а не просто рассказчики. Очень популярный у тинейджеров из белых семей среднего класса (80 % фанатской базы, согласно меткам записи), этот альбом – полный выстрелов, завывающих полицейских сирен и откровенных текстов, не говоря уже о прославлении бандитской жизни, торговли наркотиками и злобы на полицию, – шокировал Америку. N.W.A. хвастались роскошными тачками точно так же, как автоматами АК-47. В сингле Fuck Tha Police один из членов группы, Ice Cube, неистово атаковал полицию ЛА: «Мы можем ходить пальцы к пальцам посреди камеры / Чего им связываться со мной, ведь я тинейджер / У меня немного бабла и пейджер / Обыскивая мою тачку, разыскивая продукт / Думают, что каждый ниггер продает наркотики».
Straight Outta Compton оказал настолько сильное воздействие большей частью потому, что он давал подросткам из пригорода вуайеристическое представление о гетто, но также и потому, что он выражал гнев по поводу того, чем стали некоторые части Лос-Анджелеса в 1980-х. Альбом сделал Комптон международным символом городского развала и нигилизма. СМИ называли Комптон «трущобами», его известность после появления Straight Outta Compton привела к тому, что он стал запретным районом.
Это партизанско-гангстерская война разразилась не среди мрачных модернистских башен Квинсбриджа, нет, она имела место в пригороде. Вторая Большая миграция привела тысячи афроамериканских семей в Южную Калифорнию во время Второй мировой и сразу после нее. Уставшие от плохих жилищных условий Южного Централа или Уоттса, они хотели приятный дом в пригородах не меньше, чем кто-либо еще.
Барьеры на пути к этой мечте были столь высоки, а жизнь в Южном Централе столь неприятной, что они были готовы платить больше за дом в месте вроде Комптона или Гриншо, чем представители белого рабочего класса. Комптон в конце 1940-х и в 1950-х был таким же белым, как большинство пригородов (краткое время он был домом Джорджа Буша и его семьи в 1949-м, когда будущий президент работал продавцом нефтяного оборудования в Dresser Industries). Некоторые белые домовладельцы были избиты своими же белыми соседями за то, что те обратились к риелторам, работающим с черными клиентами. Когда Альфред и Лукелла Джексон разгружали свой грузовичок в Комптоне в 1953-м, их атаковала толпа белых. Им пришлось защищать себя парой «кольтов» сорок пятого калибра и двенадцатизарядным короткоствольным ружьем. Повсюду белые банды жгли кресты на лужайках, портили дома и атаковали потенциальных черных покупателей[506].
Всюду, где только появлялись афроамериканцы, повторялся один и тот же сценарий. Идея того, что покупатели недвижимости из числа черных приводят к снижению цен, становилась самоисполняющимся пророчеством, ведь белые жители немедленно начинали панически избавляться от домов. И это в свою очередь приводило к тому, что большее количество афроамериканцев получало возможность сбежать из центра города. К 1960-м черные составляли 40 % населения Комптона; приходящие в ужас обозреватели смотрели на такие пригороды, как на объект атаки со стороны «расползающегося гетто»: центр города неким образом просачивался в белые анклавы. Однако на самом деле происходило нечто противоположное: Комптон был для афроамериканцев возможностью сбежать из центра в той же степени, как и для белых. Они были профессионалами, офисными работниками, мелкими предпринимателями, рабочими с фабрик и медицинскими сестрами. Дети афроамериканцев ходили в хорошие школы, а затем поступали в университеты вроде Калифорнийского и Беркли. Дома их были просторными, придомовые сады – ухоженными; у них столь же часто имелись катера и микроавтобусы для выездов на пикники. К искреннему удивлению многих белых, черные обитатели пригородов вели себя подобно всем остальным. В 1960-х Комптон успешно доказывал, что может существовать расово смешанный пригород в стране, где 95 % обитателей пригородных территорий имели европейское происхождение. «В кои-то веки, – сказал один из комптонских афроамериканцев, – негр не переехал в трущобы; в кои-то веки он перебрался жить в хороший дом»