— И я вернулся в Метрополис, — продолжал Геймердинг, помолчав. — Я решил, что мне легче всего будет скрыться от Олерта в «Городе рабочих». Я спрятался в синий рабочий костюм, стал номером, как все они там. Я старался услышать о тебе. Но я узнал только, что ты болен.
— Я не болен, — ответил Фредер. — Но знаешь ли, я, кажется, сошел с ума.
И внезапно, точно душа его была наполненным до краев сосудом, который пролился, лишь только его коснулись, Фредер начал говорить. Он рассказал другу все о Марии, — о мгновении, когда он впервые увидел, ее в Доме Сыновей, о их неожиданной встрече внизу в оставленных копях, о своем ожидании в соборе, о приключении в доме Ротванга и о секунде, когда он чуть не убил собственного отца.
— Но я должен сказать тебе еще одно, Геймердинг: Во мне есть уверенность более ужасная, чем все, о чем я говорил до сих пор… Я знаю, Геймердинг, что из-за этой девушки я действительно способен стать убийцей. Пусть она будет кем хочет — я хочу только быть с нею, быть с нею вечно. Я буду искать ее и найду ее. Нет ничего на свете, что могло бы помешать мне.
— Хочешь увидеть ее? — спросил Геймердинг серьезно.
Фредер вздрогнул.
— Увидеть ее?
— Да.
— Что это значит?
— Я рискнул прийти к тебе, Фредер, потому что я не знаю, что делать, и потому что я боюсь, что случится несчастие.
— Какое несчастье?
— Я не знаю. Но в Рабочем Городе все волнуются. Они собираются каждую ночь, и девушка призывает их к восстанию и к борьбе против Джо Фредерсена.
— Мария?
— Да.
Фредер одно мгновенье оставался неподвижным. Затем он побежал в соседнюю комнату, и накинул на себя черное пальто.
— Пойдем, — сказал он.
И Геймердинг, не прекословя, последовал за ним.
Олерт обладал верным инстинктом, он знал, когда ему надлежало молчать.
Он наблюдал за Джо Фредерсеном, который только что вернулся от своего сына и, хотя на губах у него вертелся очень важный вопрос, но он сдерживался, чувствуя, что в эту минуту Джо Фредерсен не может отнестись к нему с должным вниманием.
— Только очень важное, пожалуйста, — сказал Фредерсен резко.
Но Олерт нисколько не смутился.
— Так как я думаю, что сегодня ночью будет принято решение…
Он замолчал и вопросительно посмотрел на Джо Фредерсена. Но Джо Фредерсен ничего не говорил.
— …я прошу вас повторить ваше распоряжение о том, чтобы не принимать никаких особых мер, — докончил свою фразу Олерт.
Джо Фредерсен откинулся в своем кресле.
— Мне кажется, мои распоряжения достаточно ясны. Я желаю, чтобы рабочим не мешали, что бы ни случилось и какие бы последствия не имело их возмущение. Я провоцирую это восстание, потому, что его нельзя удержать и потому что я предпочитаю сам установить время его возникновения. Если дело не ограничится одними словами, если им необходимо разрушать, чтобы поверить в себя, пусть они разрушают. Все это я уже говорил вам и просил вас сообщить об этом кому следует. Я бы не хотел повторять свои слова в третий раз. Еще что?
— События в Иошивари.
— Я собираюсь к Ротвангу. Он должен будет объяснить мне эти события. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, вы застанете меня в течение двух ближайших часов у него.
Олерт поклонился и направился к двери.
— Еще одно, — сказал Дон Фредерсен, и голос его стал мягким. — Если мой сын будет обеспокоен тем, что случится сегодня, ночью… я прошу его не волноваться и доверять мне.
Олерт снова молча поклонился и вышел.
Через несколько минут Джо Фредерсен поехал к Ротвангу…
ГЛАВА XI
Был час ночи. Джо Фредерсен пришел в дом своей матери.
Это был маленький крестьянский домик, одноэтажный, с крытой соломой крышей. Перед ним стоял большой орешник. Дом окружал сад, где было много лилий и мальв.
Мать Джо Фредерсена имела одного только сына и горячо любила его.
Но создатель исполинского Метрополиса и Новой Вавилонской Башни стал чужд ей, и она была враждебна ему.
Она пыталась бороться с сыном и с его делом. Но когда она в гневе поклялась ему, что до последнего своего дня будет жить в своем маленьком доме под соломенной крышей в тени орешника, он перенес и дом, и дерево, и цветущий сад на крышу каменного колосса, который высился неподалеку от Новой Вавилонской Башни. Орешник чахнул целый год, но затем отравился.
Джо Фредерсен застал свою мать, как заставал ее всегда: в широком мягком кресле у открытого окна, с темным пледом на парализованных коленях.
Они больше не подавали друг другу руки.
— Как поживаешь, мать? — спросил Джо Фредерсен.
Она внимательно посмотрела на. него.
— Что ты хочешь, Джо, — спросила она.
Он сел возле неё и опустил голову на руки.
— Мне нужен твой совет, мать, — сказал он. — Дело идет о Фредере…
— О Фредере?
— Да.
— Что с Фредером?
Джо Фредерсен ответил не сразу.
— Я должен был приди к тебе, мать, потому что Гель больше нет в живых.
— А почему она умерла?
— Я знаю: из-за меня… Ты достаточно часто и жестко объясняла мне это. Ты говорила, что я лил кипящее вино в хрусталь. И тонкий хрусталь должен был разбиться. Но я не раскаиваюсь, мать. Нет, я не раскаиваюсь… Потому что Гель была моей…
— И умерла?
— Да. Не стань она моею — быть может, она была бы жива и сегодня… Пусть лучше она умерла.
— Так и случилось. А Фредер её сын…
— Что хочешь ты сказать этим, мать?
— Если бы ты не знал этого так же хорошо, как и я, ты бы не пришел сегодня ко мне.
Джо Фредерсен промолчал.
— Фредер часто приходит к тебе? — спросил он после паузы.
— Да.
— Он ищет у тебя помощи против меня?
— ОН верно нуждается в ней, Джо.
Молчание. Джо Фредерсен поднял голову.
— Я потерял Гель, мать, — сказал он. — Фредера я не могу потерять.
— Ты разве должен бояться потерять его?
— Да.
— Тогда меня удивляет, — сказала старая женщина, — что он раньше еще не нашел дороги ко мне.
— Он очень болен, мать.
Старуха сделала быстрое движение, точно желая подняться.
— Когда он недавно был у меня. — сказала она, — он был здоров, как цветущее дерево. Чем он болен?
Джо Фредерсен встал и принялся ходить взад и вперед по комнате.
— Я не знаю, — сказал он внезапно, — как могла эта девушка войти в его жизнь. Я не знаю, как она приобрела эту ужасную власть над ним. Но я сам слышал, как он ей сказал: «У моего отца нет больше сына, Мария».
— Фредер не лжет, Джо. Значит, ты уже потерял его.
Джо Фредерсен не отвечал. Он думал о Ротванге. Тот сказал ему те же слова.
— Ты по этому делу пришел ко мне, Джо? — спросила его мать. — Тогда ты мог бы не беспокоиться. Фредер, сын Гель, да. Это значит, что у него мягкое сердце. Но он и твой сын. Джо. Это значит, что череп у него стальной. Ты лучше других знаешь, Джо на что способен человек, чтобы получить женщину, которую он хочет. Что ответил ты мне, Джо, когда я хотела удержать тебя от Гель?
— Я не помню.
— А я помню, Джо. Я помню все. Ты сказал: «Я не слышу ни одного слова, которое ты говоришь. Я слышу только: Гель. Если бы меня ослепили, я бы все-таки видел Гель.» Фредер твой сын. Что, ты думаешь, ответил бы он мне, если бы я сказала ему: «Оставь девушку, которую ты любишь.»
Джо Фредерсен молчал.
— Будь осторожным, Джо, — сказала его старая мать. — Я знаю, что значит, когда глаза твои становятся холодными, как сейчас, и когда ты бледен, как камень. Ты забыл, что любящие святы, даже тогда, когда они ошибаются, Джо.
— Я должен вернуть себе моего сына, — сказал Джо Фредерсен, — я надеялся, что ты мне поможешь в этом, и ты была бы, конечно, самым мягким средством, которое я мог выбрать. Но ты не хочешь, и я должен поискать других средств.
— Ты говоришь, что Фредер болен?
— Он выздоровеет!
— Ты хочешь, значит, продолжать идти своим путем?
— Да.
— Я думаю, Джо, что Гель заплакала бы, если бы услышала твои слова.
— Быть может.
ГЛАВА ХII
Ротванг сидел возле Марии, опустив голову на руки.
— Ты не хочешь ответить мне, Мария? — спросил он.
Молчание.
— Слышишь ли ты вообще, что я говорю тобою, Мария?
Молчание…
— Я отлично понимаю тебя, Мария, ты ненавидишь меня, потому, что я держу тебя взаперти. Но разве это моя вина? Я сказал тебе, что я действую по поручению Джо Фредерсена, который хочет разлучить тебя со своим сыном. Джо Фредерсен украл у меня жену, которую я любил. Гель умерла — умерла от противоречия своей жизни, но она любила его. Ты похожа на Гель, Мария, поэтому я люблю тебя. Если бы я открыл тебе двери, ты осталась бы со мною по своей воле, Мария?
Молчание.
— Я не взываю к твоей любви, Мария: Что знает девушка о любви. Нет, я прошу только жалости. С тех пор, как я узнал тебя, образ Г ель снова проснулся во мне, и я стремлюсь стать добрым. Но все источники добра давно засыпаны во мне, Мария. Я думал, они умерли. Но они только погребены заживо. Хочешь помочь мне стать добрым Мария?
Молчание.
— Правда, я знаю, нет на земле ничего безжалостнее женщины, которая любит одного. Капля крови на пальце её возлюбленного волнует ее больше, чем гибель миллионов людей.
Молчание…
Ротванг встал. Он тяжелыми шагами начал ходить по комнате взад и вперед. Внезапно он рассмеялся.
— Слава Богу, — сказал он, — твоя сестра сговорчивее тебя.
Глаза Марии широко раскрылись.
— Моя сестра?
— Да, твоя сестра.
— Вы видели мою сестру?
— О, более того, Мария.
— Вы знаете, где она?
— Это было секретом, Мария?
— Почти полгода, — сказала Мария. — отец и я ничего больше не знаем об Анели. Мой отец любил ее больше всего на свете. И с тех пор он больше не смеялся. Но если бы кто-нибудь сказал ему, где она, я уверена, он снова научится быть веселым.
— Не думаю, — медленно ответил Ротванг.