Гости Иошивари, пьяные, веселые и шумные, танцуя спустились по лестнице. Нинон была впереди всех, на плечах своего кавалера. Все громко распевали последнюю песенку. Пела ее и Нинон.
— Моего отца убили,
Я виновата в том…
Высоко, на ступенях лестницы стоял человек. Он засунул два пальца в рот и оглушительно свистел.
Толпа, танцевавшая в экстазе разрушения, толпа, только что разбившая машины, разгромившая заводы, притихла. Те, что стояли поодаль, придвинулись ближе. Было почти темно. Человека наверху лестницы трудно было разглядеть, а когда они узнали его, они не поверили своим глазам. Разве это мог быть Грот, Грот, сторож машины сердца, которого они убили?
Правда, он выглядел жалко. Кровь струилась у него по лицу из раны, которая несомненно убила бы всякого другого. Он выглядел страшно, он выглядел, как человек, который побывал уже в аду и снова вернулся на землю, чтобы рассказать, что происходит там внизу.
Зачем он пришел сюда? Хочет он требовать у них ответа? Пусть лучше откажется он от своей идеи! Они не собирались отвечать за свои поступки. Они стояли молча и недружелюбно смотрели на великана.
Но Грот был непохож на человека, требующего ответа. Язык едва ворочался у него во рту.
Внезапно наступила гробовая тишина, и в этой тишине раздался тихий и хриплый голос Грота.
— Где ваши дети?
Мужчины и женщины переглянулись. Что хотел он сказать? Где же могут быть их дети? Внизу, разумеется, в Городе Рабочих.
Но Грот покачал головой.
Женщины забеспокоились. Что это означает? Почему спрашивает он о детях?
Грот наклонился вперед. Он втянул голову в плечи. Он сжал свою голову руками.
— В Город Рабочих проникла вода. Город затоплен.
Никто не отвечал ему. Толпа застыла.
Грот зашатался. Он присел на ступени лестницы. Нет, они не убили его, хотя и бросили его лежащим замертво. Они пришел в себя, почувствовав на своем лице тонкую холодную струйку воды. Он долго не понимал, что собственно случилось. Но затем взгляд его упал на пробоину в бетонной стене; из пробоины текла вода. Это вернуло ему сознание.
Боже мой, что наделали эти обезумевшие глупцы. Они забыли, что к машине сердца присоединены 30 водокачек, беспрерывно отсасывающих воду. Они не понимали, что, разрушив машину сердца, они остановили водокачки и обрекли на гибель свои жилища и своих детей…
Да, теперь они поняли его. Да, женщины бросились на колени. Они рвали на себе платье. Они стонали: — Наши дети, наши несчастные дети!
Но внезапно одна из них поднялась — воплощение беспредельного горя, беспредельной ненависти. Крик её был громче, чем плач женщин, чем стоны мужчин.
— Во всем виновата эта ведьма!
Все обернулись к ней. Что она говорила? Во всем виновата ведьма? О ком говорила она?
И внезапно все поняли. Ведьма! Ведьма, которая обманула их, которая подстрекала их к восстанию, к безумию, которая пела песню о смерти машин, — она одна виновата во всем.
Ведьма… но где она? Внезапно её не оказалось. Она спряталась, она хотела уйти.
— На костёр! На костёр её! — кричала толпа.
Фредер предложил привести детей в Дом Сыновей. Нигде не могли они быть в большей сохранности.
Он подошел к Марии, которая стояла среди детей. Он притянул ее к себе.
— Не забудь, — сказал он, — что смерть, безумие, и нечто похожее на гибель мира прошли вплотную около нас. А я не знаю еще, какого цвета твои глаза, и ты еще ни разу не поцеловала меня сама.
— Милый, — ответила Мария, склонившись к нему, — уверен ты, что смерть и безумие уже прошли?
— Мы спасены, моя дорогая.
— Но другие?
— Ты отсылаешь меня, Мария? — спросил он нежно.
Она не отвечала, но она положила свои руки на его плечи и поцеловала его в лоб.
— Иди, — сказала она помолчав, — иди к своему отцу. Я пойду к детям, когда платье мое немного просохнет.
Фредер взглянул в глаза Марии и, не сказав ни слова, медленно поцеловал её руки. Она не отнимала их.
Голос Геймердинга, который звал Фредера, вернул их к действительности.
Фредер ушел.
Дети уже все были здесь. Большая дверь на улицу была еще открыта. Мария обернулась и беспокойно прислушалась. Какие странные звуки доносились сюда! Точно шум отдалённого морского прибоя, точно далекая гроза…
Мария вышла на улицу. Она бежала по направлению, откуда слышался шум. Она увидела веселое шествие. Во главе его была девушка, которая сидела на плечах одного из танцующих. На девушке было платье Марии. Она громко распевала:
Отца моего убили,
Я виновата в том…
— Нинон, Нинон, послушай меня, Нинон! — кричал кто-то. Но девушка вырвала из чьих-то рук фонарь и ударила кричавшего в лицо.
Мария не верила своим глазам, и все же она должна была поверить. Она протянула вперед руки, заплакала…
— Сестра моя, ведь это моя сестра Анели…
Никто не слышал ее. Веселое шествие прошло мимо. Но издали надвигалась другая толпа.
Она увидела мужчин в костюме рабочих и радостно засмеялась.
— Дорогие мои братья…
Но ей ответил яростный рев.
— Вот она ведьма! Это она виновата во всем! Держите ее! Мария побежала. За ней мчалась разъяренная толпа.
Что хотели от неё эти люди, детей которых она спасла? Почему называли они ее ведьмой? Почему грозили ей костром?
Она боялась остановиться, чтобы доказать разъяренным людям свою невиновность и верность. Она бежала к Дому Сыновей.
Но двери Дома Сыновей были закрыты…
— За нею, за нею! — кричали люди. — Она убежит от нас. Быстрее!
Мария не чувствовала ног под собою. Она не знала, бежит ли она по камням или по воде. Улицы, улицы… Она бежала и бежала.
Далеко, за площадью поднимался старинный собор. Мария, не помня себя взбежала по широкой лестнице храма, бросилась в широкую дверь и почувствовала запах свечей и ладана.
Она не видела, как на перекрестке толпа рабочих столкнулась с веселым шествием гостей из Иошивари. Она не видела, как Нинон нагнали и бросили ее оземь, она не видела страшной и короткой борьбы мужчин во фраках с мужчинами в одежде рабочих, и смешного бегства полуголых женщин от кулаков рабочих.
Она лежала без сознания в торжественной тишине старинного собора.
ГЛАВА XVIII
— Фредер, Фредер, — кричал Геймердинг.
— Что такое?
— Фредер, Фредер, они схватили Марию.
— Что?!
— Они схватили Марию, они убьют ее.
Фредер покачнулся. Геймердинг схватил его за руку.
— Мы не должны терять времени. Я знаю дорогу, по которой она шла. Мы должны спешить к собору.
— Прочь, — сказал Фредер.
Он вскочил в автомобиль, сел за руль, потянул к себе Геймердинга. Автомобиль помчался.
— Рассказывай! — бросил Фредер.
— Я услышал, как постучали в дверь. Открыв дверь, я увидел Марию. За ней гналась толпа разъяренных людей. Я схватил одного из них, который упал, но я ничего не понял из того, что он бормотал. Они хотели отомстить какой-то ведьме… Он говорил о гибели Города Рабочих и плакал, как ребенок.
— Дальше!
— Я бросил его и побежал. Я увидел, как Мария бежала по соборной площади. За ней гналась толпа. Мария хотела спастись в соборе.
— Дальше!
— Но она не успела спрятаться, Фредер. Они нагнали ее на ступенях лестницы, где она упала, запутавшись в свое платье, которое висело на ней лохмотьями…
— Дальше!
— Они устроили перед собором костер, чтобы сжечь ее.
Фредер ничего не говорил Он наклонил голову. Автомобиль летел, как стрела.
Они были уже у соборной площади. Они выскочили из автомобиля и пустились бежать, но вдруг Фредер остановился, точно налетел на шлагбаум.
Площадь кишела народом. На высоком деревянном помосте стояла девушка. Она бессильно повисла на руках своих палачей. Её золотые волосы закрывали её лицо. Какой-то огромного роста человек схватил её за руки и связал их сзади.
Фредер громко закричал, и толпа узнала его.
— Сын Джо Фредерсена! Посмотрите, здесь сын Джо Фредерсена!
Они хоте ли схватить его.
— За что вы ее убиваете? Ведь она спасла ваших детей!
— Как же? Она спасла наших детей! Она спасла их в ледяной черной воде.
— Но послушайте же меня, ради Бога! Послушайте меня!
— Ничего не желаем мы слушать.
— Мария, дорогая, любимая!
— Не вопи, сын Джо Фредерсена, иначе мы заткнем тебе глотку!
— Убейте меня, если уже вы должны убивать! Но оставьте ее в живых!
— Не спеши, сын Джо Фредерсена, посмотри сначала, как умрёт твоя возлюбленная.
Одна из женщин оторвала кусок своей юбки и связала руки Фредера. Он боролся, как дикий зверь, но что мог он против толпы. Он упал…
Мужчины и женщины схватились за руки, они танцевали, они исступлённо плясали.
ГЛАВА XIX
В этот час проснулся Ротванг.
Он проснулся, точно после долгого сна. Он едва приподнял голову.
Голова была тяжела и болела. Быть может, эта боль было единственное, что оставалось в нем от жизни. Потому что Ротванг серьезно думал своим воспаленным мозгом, что он умер, и это наполняло его удовлетворением. Но его удручало одиночество: Гель, его жена, его дорогая жена, куда-то ушла от него.
— Я иду за тобою, моя Гель, — сказал он ласково.
Дверь на улицу стояла открытой и криво висела на петлях. Это было странно! Он внимательно посмотрел на свой дом… Он отлично знал, куда надо идти, чтобы найти Гель. Каждое утро она молилась в соборе, и если мерцающий свет не ослеплял его — вот она, его милая маленькая Гель, вот она на пороге собора.
Она увидела его приближение и снова скрылась в церкви.
Мария тут же узнала его. Она услышала за собою его шаги. Она спряталась около лестницы, ведущей на колокольню. Она была очень бледна.