Он погасил фонарь. Нужно было сберечь свои средства для более важного момента. Осторожно ступая, с вытянутыми вперед руками, пошел он дальше.
Пройдя шагов сто, Брингер остановился. По гулу своих шагов и эху, он сообразил, что попал в какое-то другое помещение — весьма высокое. Над его головой чернела давящая тьма, точно спокойная вода глухой ночью. Может быть, это был беззвездный свод неба.
Вдруг ему показалось, точно кто-то вздохнул вблизи.
— Есть тут кто-нибудь? — спросил он тихо.
Мертвое молчание было ответом на его слова. Но лишь только он сделал шаг, как опять раздался подобный же вздох. Ему показалось даже, что чье-то дыхание коснулось его затылка и чья-то рука — лица.
Он зажёг фонарь.
За его спиной, у подножья колонны, сидела на корточках обезьяна. Глаза зверя смотрели прямо на Брингера.
Он посветил вокруг себя фонарем и увидел, что находится у основания невероятно широкой лестницы, краев которой не было видно.
На ступенях этой лестницы сидели сотни обезьян. Некоторые висели на волютах колонн. Они спали, но теперь стали постепенно просыпаться и скрюченные тела животных точно оттаивали от загрязнённого мрамора ступеней. Медленно, спокойно приближались они к человеку, блестя в полосе света белыми зубами. Громадное стадо их росло и ширилось.
Брингер прошел между ними и стал подыматься по лестнице. Наверху мерцал какой-то слабый свет. Он направился туда.
Стадо пошло за ним. Брингер слышал шум их шагов и прыжков. Они держались на определенном расстоянии. Медлил он, медлили и они; ускорял он шаги, и они шли быстрее.
— Если я побегу, — подумал Брингер, — то и они побегут!
Чувствуя страшную ненависть к следующим за ним животным, он завернул свет и спрятал фонарь. Напрягая мускулы постоял Брингер несколько минут без малейшего движения.
Он слышал, как преследователи удалялись. Черная бездна поглотила их. Они скрылись.
Брингер выпрямился. Он чувствовал, как сорочка прилипала к телу. Дрожь — от холода или жары — пробирала его.
Дойдя до верху, он увидел себя в преддверье храма и вошел в него, как входят в тихо струящуюся воду. Он не дышал, нет, он пил этот холодный воздух, веющий между сотнями колонн.
Брингер шел поэтому, наполненному индийскими богами храму, подавленный видом чуждых ему идолов, любопытствующий, обозревающий святыми, для него не святые, чувствуя в них врагов и сам враждебно к ним настроенный.
Среди этих божеств, казалось, пространство и время потеряли свое значение и смысл. Глаза богов двигались в свете, сияли, сверкали и глядели ему вслед. Тени росли и подымались, как будто бесчисленные стаи призраков танцевали между колонн.
Брингер провел рукою по мокрому от пота лбу. Его глаза искали выхода из этого безумного хаоса и не находили. Побежав вперёд, он неожиданно узрел нечто, от чего кровь застыла в жилах.
Он задыхаясь смотрел на существо, находящееся перед ним.
Прислонясь к колонне, сидел, скрестив руки и ноги, скелет, обтянутый коричневой кожей, словно пергаментом. Но этот скелет жил: почти под голыми ребрами билось сердце и сияли глаза из орбит черепа. Сияли огнем ненависти, фанатическим презрением к человеку западного мира.
Целое облако зловонных испарений окружало мученика, с плеча которого свешивался белый шнурок браминов. Грязь десятилетий скучивалась на святом, который, для славы неизвестно какого бога, гнил живым…
Брингер бросился назад, с твердым намерением не останавливаться, не достигнув выхода. Наконец, блеснуло отверстие в стене.
Со стоном он опустился на пол, он, спасшийся из этого ада.
В тот момент, когда Брингер лежал навзничь на холодном мраморе с распростертыми руками, он вдруг услыхал из бесконечной дали голос женщины, позвавшей его по имени.
Голос этот звал бесстрашно, с нежною ласкою, подбадривающе.
И это было так приятно. Милая женщина… милая…
И вдруг, вздрогнул и вскочил он. Откуда попала она, Ирен, сюда? Откуда слышит он ее голос, здесь, в Эшнапуре, сердце Индии, в белом дворце?
И если она здесь, то каким образом пришла она, как попала сюда? Подобно ли верной собаке, явилась она по его следам, противопоставив свою горячую любовь капризу азиатского олигарха?
Или это входило в расчёты индуса? Пришла ли она по доброй воле, или была заманена, принуждена? Не была ли она пленницей, как он?
Почему звала она его ночью и не показывалась?
Где она была? где она спрятана?
Брингер закричал изо всех сил:
— Ирен! Ирен!
Но его голос был беззвучен. Ужасное волнение, испытываемое им, перехватывало горло, превращая крики в хрип. Он разорвал ворот своей рубашки.
— Ирен, — закричал он, как мог громче.
Но, казалось, что рот его был завязан толстой шалью.
Он не слышал своего голоса, слабый шёпот вылетал из его уст.
Брингер схватился обеими руками за голову.
— Что со мною? Не схожу ли я с ума? — подумал он. Пустился бежать, сослепу, в синеве сумерек, споткнулся, упал, поднялся и бежал дальше. Закричал громко за плотно сжатыми губами, боясь эха:
— Ирен! Ирен!
Но та не отвечала.
Он попал в зал, похожий на сад, где по середине поднималась тонкая серебристая струйка фонтана, звеня рассыпавшая в мраморном бассейне. Из влажной земли росли пальмы, отдаваясь темноте своими волшебными веерами листьев, словно живые существа, сладострастно изгибаясь назад и распростерши руки…
Дальше виднелась безжизненная анфилада комнат. Все помещение дворца казалось вымершим.
Не находился ли он, на самом деле, один в этой пустоте, окруженной стенами? Один, с призрачным голосом, звавшим его, как любовь?!
Может быть этот призыв был лишь знаком, единственным знаком, который осмелилась дать Ирен, ожидавшая теперь, что он придет и разыщет ее? Возможно, что она молчала потому, что ее ответ грозил бы им обоим опасностью?
— Я не буду звать ее больше — подумал он. — Я заклинаю тебя, милая, дай мне какой-нибудь знак о себе, если ты находишься вблизи меня.
Он вздрогнул и закусил губу.
— Я схожу с ума…
Брингер оглянулся. Куда ни проникал его взор, — виднелась лишь бесконечная цепь комнат, бесконечность мрамора. Все было освещено. Стояла мертвая тишина. Проклятие одиночества не могло бы быть более полным. На человека, находящего среди этой тишины, нашло вдруг непреодолимое искушение, нарушить горячим страстным призывом эту невыносимую тишину.
И он закричал, потрясая руками, точно разрывая удерживающие их оковы:
— Ирен!!
И, удерживая дыхание, он услышал, как голос Ирен ответил ему:
— Я здесь! Здесь!
Ему хотелось спросить: — Где же? где ты? — Но лишь губы его двигались беззвучно. Он сделал движение руками. Совсем в конце колоннады, увидел он женскую фигуру, еле заметную, промелькнувшую под лучом света и затем скрывшуюся.
Он побежал как гонимый олень, добежал до места, где узрел ее, увидел вновь ее скользящий, исчезающий силуэт, поднимающийся по какой-то узкой лестнице и устремился туда. Ступени были высоки, трудны, не одинаковы и вели на плоскую кровлю. Когда он добрался туда, то увидел, как образ женщины, им преследуемый, медленно и бесшумно исчез за краем крыши, точно она хотела ступить на рог луны, видневшийся на уровне кровли. Она подняла руки, как бы для странного, чуждого приветствия и… пропала, подобно вздоху, в пространстве.
Он почувствовал, как кровь прилила к голове. Добежал до края кровли, заглянул вниз в темноту и забегал кругом, ища выхода и не находя. Наконец, дойдя до лестницы, он побежал по ней вниз, перескакивая по нескольку ступеней, задыхаясь, не видя ничего вокруг себя. Его глаза были прикованы к ее образу, который, то показываясь, то теряясь, влек его, оставаясь недостижимым.
Вдруг, открыв какую-то дверь, увидел он блеснувшую перед ним гладь озера, недвижно дремавшего среди освещенных луной берегов. Как раз напротив высились ворота, в которые он вошел сутки назад. Казалось, что тому минула вечность. Между вчера и сегодня стояла волшебная власть часов.
Но он знал теперь по крайней мере, где находится. Эти камни он попирал уже раз ногами. Не мог же он ошибаться до безрассудства. Следовало только поразмыслить, прикинуть: — вправо ли? Влево ли? Через этот или через тот проход?
Но раньше, чем он успел прийти к какому-либо заключению, он, обернувшись, увидел опять жену, стоявшую подобно силуэту между двумя колоннами, освещённую светом, льющимся сверху.
Ее одежды светились… Она прислонилась к одной колонне, прислушиваясь к чему то, подобно ему.
Он не видел ее лица, а только абрис профиля, и этот абрис он чувствовал так, как если бы кто грифелем нарисовал его на сетчатой оболочке глаза.
— Ирен, — сказал он, подавляя волнение, почти беззвучно, — если ты не хочешь моего безумия, то ответь мне! Почему ты не остановишься? Почему ты не подойдешь ко мне? Не сошел ли я уже с ума в этой стране? Существуешь ли ты, или я безумец, гонящийся за призраком?!
Казалось, она не слышит его, ибо не отвечала и ничем не реагировала. И только лишь Брингер сделал движение приблизиться к ней, как она по-прежнему скользнула в полосу столь яркого света, что изображение ее растворилось.
Брингер хлопнул себя по лбу.
— Я сумасшедший, — подумал он. Зубы его выбивали дробь. Он смотрел вслед, жене, тенью, скользящей от него.
И внезапно вскричал;
— Не туда, Ирен! Не туда, ради Бога!
Она направлялась к воротам, ведущим на тигровый двор.
Ирен не слышала его.
Не останавливаясь, двигалась она вперед и дошла до ворот. Подняла руки, чтобы открыть засов…
Кровь бросилась Брингеру в голову. Он звал, но сам не слышал своих призывов. Он бежал, но мрамор пола, казалось, превратился в вязкое болото, заставлявшее с трудом делать каждый шаг.
Он звал ее. Но она не слышала. Ее тонкие руки отодвинули огромный тяжелый засов.
Ворота беззвучно открылись; за ними зияла темь. Эта темь поглотила ее. Так же беззвучно закрылись ворота.
Брингер добрел до ворот и там упал. Как будто перерезало ему все жилы,