— Вот что, Рамигани, — и я хочу ее себе в прислуги, бывшую жену раджи. Вели ее вымыть, причесать, дай ей красивое и чистое платье и мягкие туфли, какие вы носите. Потом приведи ее ко мне, чтобы она была моей подругой…
Брингер покинул комнату, раньше, чем Рамигани успел ему что-нибудь ответить.
Спустя час, сидя за чертежом гробницы, он услышал звук тихо отворившейся двери. Он обернулся. На пороге стоял Рамигани. Он толкнул девочку за плечо и ушел. Этим движением он одинаково презирал и женщину, и мужчину.
Брингер разглядывал ребенка, как редкое растение, загадочный минерал или особенное животное. Видно было что девочка долго побыла в воде: ее темная кожа лоснилась, волосы были еще мокры; длинные косы делали узкое лицо еще уже. Ей дали тёмно-синее платье, доходившее до колен. На ногах обуты были мягкие сандалии. Никаких украшений на ней не было.
На маленьком личике не заметно было ни счастья, ни заботы, ни надежды, ни страха. Только безграничное чувство неловкости владело ею.
Брингер невольно улыбнулся.
— Как тебя зовут, — спросил он дружески.
Прошло немного времени, прежде чем девочка ответила. Казалось, будто она должна была прежде отыскать нужные слова, словно она забыла, что у неё когда-то было имя и теперь представлялось странным, что кто-то этим именем интересуется.
Она сказала так, как будто это ей причиняло боль;
— Мать назвала меня «Несчастьем», а отец звал меня «Лишней». Белые женщины звали меня: Мирой.
— Обращались ли с тобой хорошо белые женины? — спросил Брингер.
Девочка посмотрела на него, как бы не понимая вопроса. Потом произнесла:
— Они отдали меня радже.
— Я хочу тебя тоже звать Мирой, — сказал он, подбадривая ее. — Это имя подходить к тебе. Поди сюда, дитя, не бойся. Ты должна остаться здесь и разделять мое общество. Представь себе, что ты маленькая птичка, которую я нашел. Хочешь?
— Ты приказал, саиб, — прошептала девочка.
Она была напугана. Ничего на свете ей не хотелось, кроме как умереть. Сообразив, что она должна была развлекать, собрала она все свое бедное искусство.
— Хочешь ты, чтобы я танцевала, саиб? Или хочешь, чтобы я спела тебе?
Брингер приблизился к ней. Западный человек смотрел безмолвно и растроганно на это несчастное существо чуждого мира, смотрящее на него как животное, знающее, что оно должно умереть.
Брингер погладил ее по голове, повторив несколько раз это нежное движение, точно брат, ласкающий маленькую сестричку, желающий ее утешить и не знающий, как это сделать.
Он подумал о своей жене.
— Да, если бы ты была здесь. Тебе достаточно было бы только войти в дверь и улыбнуться, достаточно было протянуть красивым движением свою руку, и эта душа была бы твоей. Ты поговорила бы с нею о солнышке, луне и звёздах и конец был бы тот, что Мира плакала и смеялась бы, полюбив тебя.
Девочка вздрогнула от прикосновения руки и зажмурила глаза. Постепенно открывая их, во взгляде ее начал светиться огонек благодарности. Она не заплакала только потому, что боялась быть слишком назойливой.
— Саиб, — прошептала она и расставила руки, точно принося жертву, — что ты от меня хочешь? Скажи, что я должна делать?
— Может быть, моя маленькая Мира, наступит час, когда я тебя спрошу: хочешь ли ты помочь мне. Возможно, что я назову тебя скоро своей маленькой сестрой, и попрошу помощи твоих проворных ручек и ножек. А прежде всего, я хочу, чтобы ты меня не боялась. Я хочу, чтобы ты стала радостной и счастливой. Ты должна себя украсить и быть сама молодой хозяйкой. Зачем стоишь ты там, у стенки? Не бойся, тебе нечего больше бояться.
— Я буду слушаться, саиб.
Брингер вышел в другую комитату и кликнул Рамигани. Им овладело радостное возбуждение.
— Принеси мне украшений, пестрых вещиц, которые любят дети вашей страны. И не заставляй меня долго ждать, слышишь?
Рамигани исчез. Брингер ходил по комнате от одного окна к другому и посвистывал.
— Слушай, Мира. Возьми лучший ананас, который найдешь там, и смешай его сок со льдом. Ты должна прислуживать мне, потому что я не могу двинуть рукой.
Глаза девочки остановились с испугом на его раненых руках. Она приоткрыла рот, но ничего не сказала. Вместо слов, слезы брызнули из ее глаз.
— Да, ведь, это ничего не значит, это ничего не значит, дитя мое, — сказал Брингер радостно. Но Мира уселась в угол, повернула личико к стенке и плакала. Брингер не мешал ей выплакаться.
Рамигани появился вновь. За ним шел слуга с корзиной,’наполненной бусами и разными пестрыми безделушками, свешивающимися через края легкой корзины.
— Украшения, саиб, — произнес Рамигани недружелюбно и торжественно.
— Подай сюда.
Слуга подал и скрылся. Только Рамигани стоял и смотрел на девочку.
— Мне не нужно боле тебя, Рамигани, — сказал безразличным голосом Брингер.
Индус взглянул на него, поклонился и исчез.
Брингер взял корзину и опустошил ее содержимое на стол, которое засветилось радужными переливами.
— Выбирай теперь, дитя! — сказал он смеясь.
Мира повернулась. Один большой зеленый камень скатился со стола к ее ногам. Задумчиво подняла она его, посмотрела на Брингера и выронила камень. Губы ее дрожали, она смотрела почти с упреком.
— Почему ты бросила? Разве он, недостаточно красив? Тогда выбирай себе другой побольше, который блестит ярче. Выбирай, маленькая Мира, изо всего, что нам собрало плохое расположение духа Рамигани.
Мира сделалась совсем серьезной. Она ничего не понимала. О, саиб шутил — он был в хорошем настроении! А почему и нет?! Она сжалась, как будто от холода.
— Нет, моя маленькая Мира, это вовсе не шутка, — ответил Брингер на ее немой вопрос.
И когда, наконец, Мира сообразила, после немого изумления, сомнения, и надежды, — она вскрикнула, как зверенок, подбежала к столу, и погрузила свои ручки в корзину, черпая обеими горстями находящиеся там вещички, точно воду. И восклицая, вскрикивая, как если бы стеклышки ранили ее, роняла их, поднимала и хватала в детском возбуждении, точно каждое такое движение убавляло несколько часов горя с ее жизни. Она совала украшения в свои волосы, надевала бусы вокруг шеи и на руки и, наконец, набрала цветных камней в подол своей юбки и залюбовалась на их переливы и игру.
Брингер засмотрелся на нее. Когда она, точно уставши от большой радости, опустилась на колени, словно маленькая, нежная богиня счастья, — он позвал ее.
— Ты не хочешь дать мне напиться, Мира? Девочка улыбнулась счастливо, без всякого чувства вины. Она забыла свой первый долг — да! Но она была счастлива! Разве саиб не приказал ей быть счастливой?!
Она поднялась, освобождая складки своего платья, так что все вещи посыпались подобно блестящему дождю на пол. Но она не обращала на это внимания. Она выбрала самый красивый плод, как приказал саиб, очистила его и смешала его сок со льдом. Стакан она поднесла таким движением, что это напоминало жертвоприношение своей нежностью и торжественностью.
— Благодарю тебя, Мира!
Девочка стояла возле него и смотрела, как он пил. Взглянув на его руки, она быстрым движением бросилась из комнаты, и только звон амулетов указывал направление ее пути.
Брингер подпер голову болевшими руками и закрыл глаза. — «Может быть, — подумал он, — что все то, что я делаю, бессмысленно. Может быть я плутаю и все дальше отдаляюсь от цели. Может быть этому всему последуют лишь слезы и вскрики этого ребенка… Кто мы? Паруса, надуваемые ветром»…
— Саиб, — прозвучал просящий голос Миры, — позволишь ли ты полечить твои руки?
В руках Миры была раковина, наполненная белой мазью.
— Умеешь ты и лечить? — спросил Брингер улыбаясь.
— Да, саиб, — ответила та просто.
Девочка опустилась перед ним на колени и положила ракушку на пол перед собой. Брингер отдал руки в ее распоряжение. Она мазала пораненные места; ее пальцы при этом были нежнее опавших цветов. Она освежала больные части, склоняясь над ними и плакала.
— Саиб, — сказала она, глядя на него полными слез глазами, — как могло случиться, что ты повредил себе так руки?
— Моя маленькая сестричка, — промолвил он после паузы, точно ища в глазах ее опоры, — я раз бил свои руки, колотясь о железные ворота, за которой скрылась одна женщина, которая, как мне кажется, — моя жена!
— Хочешь ты ее видеть, саиб?
Брингер смотрел на нее недоумевающим взором.
— Кого?
— Твою жену, саиб!
Брингер встал; его пошатнуло.
— Ты говоришь о моей жене?
— Да, саиб.
— Разве она точно здесь?
— Здесь!
— И ты… ты видела ее?
— Да, саиб.
Брингер думал и смотрел, нахмуря брови, перед собой. Он чувствовал усиленное биение сердца и спазмы в горле.
— Слушай, Мира. Поразмысли сперва, чем ответить мне. Скажи, знает ли раджа, знает ли Рамигани, знает ли кто-нибудь другой здесь во дворце, что ты видела мою жену?
— Никто, саиб.
— Никто? Смотри, от этого зависит очень многое!
— Никто!
— Уверена ты в этом?
— Уверена, саиб.
— Хорошо, — сказал Брингер и вздохнул. Он посмотрел на девочку и грустно улыбнулся.
— Хочешь помочь мне?
— Да, саиб.
— Позови Рамигани.
Рамигани явился в тот момент, когда Брингер готовился перешагнуть порог своей рабочей комнаты.
— Скажи радже, что я решил строить гробницу и ожидаю лишь его приезда, чтобы приступить к работам.
7
— Терпение, саиб, — сказала Мира.
Но его то как раз Брингеру не хватало. Еще больше не хватало его Мире. Опять и опять принималась она рассказывать с нежным оживлением, где и когда видела она белую женщину. И всегда говорила «да», в ответ на его вопросы о признаках, которыми он старался определить свою жену.
— Да, у неё были белокурые волосы и бледное лицо, легко вспыхивающее от предательского румянца. Да, у неё был маленький шрам под левой бровью. У неё были тонкие ручки. У неё была привычка складывать свои прекрасные руки и так слушать кого-нибудь, углубившись в самосозерцание.