— Надеюсь не ударить в грязь лицом.
Сопровождаемые оглушительным криком погонщиков шагали слоны, двигая хоботами и хлопая ушами, сквозь облака пыли.
Брингер впервые сидел на такой громаде и смотря с вышины вниз, сообразил, в чем крылось ужасное безразличие бывших властелинов, давивших людей в кашу ногами слонов. Не чувствовалось общей связи между существами, кишащими в пыли улицы и восседающими на спинах величественных животных. Шагая подобно судьбе, послушные колоссы являлись несчастьем для париев, и это несчастье, обрушивающееся на них, давило людей на смерть, оставляя руки всадников не запачканными.
Погонщики закричали вдруг как рассвирепевшие кабаны, в знак того, что они прибыли к цели. Слоны пали на колени, и Брингер спасся прыжком, в котором было больше ловкости, чем достоинства, от опасности соскользнуть на землю между ушей слона.
Слуга раджи подбежал к одному дому, выстроенному в мавританском духе, без окон. Он, в пылу усердия, энергично и бесцеремонно забарабанил кулаками в ворота. Кричал что-то, чего Брингер не понимал, но что звучало как вызов духа.
— Надо потерпеть, — сказал раджа, обращаясь к Брингеру. Бен-Гассан счел бы для себя унизительным сразу открыть нам двери, несмотря на то, я в этом уверен, что шельма уже с час как подготовляется к нашей встрече. Как он узнает заранее, это — его секрет; вероятно он очень хорошо платит своим соглядатаям, но факт тот, что нет возможности поразить чем-либо Бен-Гассана!
Он еще произносил последние слова, как дверь открылась, так важно, будто она вела на девятое небо, и на пороге появился мальчик, который упал к ногам раджи и пробормотал униженно какое-то приветствие.
— Рамигани, — позвал раджа.
Рамигани выскользнул из массы народа и приложил руки ко лбу.
— Ты будешь нашему гостю толмачом, — сказал раджа.
— Благодарю вас, — произнес Брингер.
Молча встал Рамигани рядом с ним. Он исполнял возложенное на него поручение с точностью механизма. Он смотрел перед собою пустым, ничего не выражающим взглядом, и шевелил губами, точно другой человек говорил в нем.
— Встань, шакаленок, — сказал раджа распростертому. — Дома твой господин?
— Соизволь, раджа, милостиво переступить порог дома твоего последнего слуги, — произнес мальчишка, а в глазах его светилась ирония. — Милость твоего прихода освежает сердце моего господина и увеличит вдвое долготу его дней.
— В таком случае его наследники станут меня бранить. Иди вперёд! Мы не хотим испытывать терпения твоего повелителя, потому, что это отразится на нашем кармане.
Мальчик пошел вперед, и факельщики вступили в темный проход, который, казалось, не знал, что такое — солнечный свет.
Раджа бросил папиросу и сказал со своей изящной улыбкой:
— Обратите теперь внимание. Мы покидаем Индию и вступаем в чужую страну, которую я люблю, и которую полюбите и вы, потому что она прекрасна, меланхолична и, не считая плутовства хозяина, — страна прекрасных сказок. Сказать, что дом, в котором мы сейчас находимся, есть дом Бен-Гассана, значит сказать, что это — небесный храм. Когда вы его увидите, то подумаете, что он — Авраам под дубом Мамврийским. Он ученый. Он бывал в Мекке, и в его жилах течет чистейшая арабская кровь, такая же, как у пророка. Среди Индии, в городе, в своем доме, — он по-прежнему является жителем пустыни, живущим в палатке. Я очень люблю спорить с ним. Жаль, что вы не знаете его языка, и не можете торговаться с ним! Впрочем, у вас прекрасный переводчик… Я хочу, Рамигани, сегодня иметь повод быть тобою довольным.
— Ты приказал, господин, — ответил тот.
— Извольте видеть, у Бен-Гассана — немало чувства стиля. Он сумел осветить дорогу, ведущую в его святая святых, электричеством; тем не менее, в этих факелах есть что-то создающее настроение и обманчивое; я уверен, что мы по крайней мере раза два уже прошли одной и той же дорогой! Но надо отдать справедливость старику: тот, у кого в подвалах столько сокровищ, имеет право преобразить свой дом в лабиринт.
— Тут странно сыро, — заметил Брингер, проведя пальцем по стене.
— Раджа пожал плечами.
— Может быть, старый сделал устройство, чтобы на случай необходимости иметь возможность затопить все проходы водой. Величие его расы сказалось бы и в этом.
Мальчик, шедший впереди, вдруг остановился у одного места стены, подозвал жестом факельщиков и постучал в камень.
— Сейчас пожалуют Али-Баба и его сорок разбойников, — заметил вполголоса раджа. — Не изумляйтесь. Хорошему спектаклю предшествует хороший пролог. Мы уже говорили о чувстве стиля Бен-Гассана.
Стена открылась, так что Брингер и не заметил, как. На месте камня, зияло отверстие.
За отверстием горел огонь в Дамасской лампе, свешивающейся с потолка; горящее масло распространяло странный, одурманивающий запах. Под лампой, на полу, был ковер, — старый, с потухшими красками, ковер.
Как раз под лампой стоял человек, в белом бурнусе и зеленой чалме, разрешенной только последователям пророка.
— Будь благословен твой приход, раджа, — сказал старик, торжественно поднимая руки.
Рамигани приступил к своей работе. И пока Брингер слушал его скорый и резкий шёпот и одновременно прислушивался к чужим звукам голосов Гассана и раджи, вдыхая в себя странный запах масла и глядя на обоих приветствовавших, при мерцающем свете лампы, — ему казалось, что он стоит на берегу какой-то реки, разделяющей его от них и все, что они говорили и делали, казалось идущим с той стороны, проникающим через шум реки.
— Благодарю тебя, мой друг, Магомет Бен-Гассан, за то, что ты счел меня достойным войти в твой дом, где я вновь могу дивиться на богатства, собранные твоею мудростью. Не покупать я пришел к тебе, венец ювелиров, ибо ты сам знаешь, что в моих храмах имеются драгоценные камни в таком количестве, как у других навоз. Я привел к тебе друга, объехавшего весь свет от восхода до захода солнца, и видевшего все чудеса мира до пресыщения. Я же сказал ему: «нет ты не все еще видел! А сокровища Магомета Бен-Гассана?»
— Прошу тебя показать ему их, чтобы он возблагодарил Бога за то, что он сделал человека владельцем подобного великолепия.
Гассан кивнул своей старой головой и сказал:
— Будь благословен, сын мой. Час твоего прихода будет записан в книге моей памяти золотыми буквами.
Брингер молча поклонился.
По знаку Гассана, слуги принесли набитые трубки и жаровню, наполненную раскаленными угольями. Затем внесли круглый медный столик, на котором стояла с дюжину чашечек с черным кофе.
— Присядьте, — попросил Гассан.
Слуги придвинули подушки; все трое уселись. Но время курения царила полнейшая тишина.
После того, как каждый выпил пять или шесть чашечек, величиною с наперсток, и выкурил трубки по три табаку, Гассан хлопнул в ладоши и поднялся.
— Если твоему высочеству угодно, то я готов показать твоему другу, которого пусть благословит Господь, бедное имущество моего дома; но я прошу передать ему, так как он не знает моего, а я — его языка, что я делаю это только потому, чтобы исполнить твое желание, а не потому, что все это было бы достойно осмотра.
— Твое смирение увенчивает все твои добродетели, Магомет Бен-Гассан, — ответил раджа. — Позволь нам остаться при особом мнении. Будь так добр и проводи нас сам по твоим блестящим чертогам и позволь Рамигани нас сопровождать. Он — уста и уши для моего друга, чужеземца.
— Пусть будет далека от меня мысль, в чем ни будь не послушаться тебя, раджа! Умеет он молчать, твой слуга?
— Умеет, — ответил коротко раджа.
Рамигани перевел и вопрос, и ответ, точно речь шла не о нем. Лоб его был покрыт потом.
Купец поклонился; на его лице светилось спокойное удовлетворение, как будто в словах раджи скрывалась клятва.
Они вышли из комнаты и вошли в проход, освещенный факелами и масляными лампами.
После продолжительного шествия, дорога пошла под гору, в глубину. Они дошли до большого сводчатого помещения, потолок которого терялся во мраке.
— Это преддверие святилища. Зажмурьте глаза, советую вам, — сказал раджа.
Гассан поднял руки и произнёс:
— Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его.
При этих словах он открыл узкую дверь, которую никто не сумел бы заметить.
— Войдите, друзья мои, — прибавил он мягко.
Брингер вошел вслед за раджей. Он остановился у порога и зажмурил глаза. Потом открыл их, но поднял инстинктивно руку для защиты их.
— Разве я был неправ, предупреждая вас?
Брингер нечего не ответил. Смутно видел он фигуру мусульманина, смутно — как сквозь туман, лицо раджи, с игравшей на нем холодной и противной усмешкой и, наконец, Рамигани, который стоял рядом с ним, полуоткрыв рот, вокруг линий которого играла жадность.
Это глухо вопиющая жадность отрезвила Брингера. Азиат разбудил европейца.
В помещении, куда они вошли, горело столько ламп, что в нем вовсе не оказывалось никакой тени. Стены комнаты, из чёрного мрамора, были пусты, Пол был весь покрыт коврами, которые почти что пропадали для глаза из-за обилия широких блюд, стоявших вплотную одно к другому. Все они были изготовлены из дорогих металлов: белое серебро — рядом с серым, темное золото — рядом с болезненно бледным, и темно-зеленой бронзой. Каждое блюдо, которого не смогла бы поднять женщина, было наполнено редкими драгоценными и полудрагоценными камнями, в оправах и без, от величины просяного зерна до величины маисового.
— Думаете ли вы, что эти камни достаточно хороши для того, чтобы ими написать имя княгини в мрамор? — спросил раджа громко.
— Они были бы достаточно красивы для украшения живущих, — произнес серьезно Брингер.
— Да. У него лучшие связи с индийскими камнеторговцами. Но не стоит ему показывать своего удовольствия. Каждое слово изумления и восторга стоит тысячу рупий, а он и так не дешев.
Магомет следил внимательно за ними.
— Прошу твоего друга присесть, — сказал он любезно.
— Мой друг не сядет, венец ювелиров, прежде чем ты покажешь ему свои лучшие сокровища.