Неужели же нет конца у этих двух часов?
Внезапно рядом с ним очутился какой-то человек, у уха его — чей-то рот;
— Она будет говорить сегодня ночью… Ты придешь?
Он ожидал ответа.
— Она позвала. Ты придешь?
Кто она? Куда надо было ему придти? Но он кивнул утвердительно. Он хотел знать пути тех, кто, как и он, носили грубую синюю парусину, черный капюшон и твердые сапоги.
Голова его упала на грудь. Он оставил рычаги, за которые взялись руки другого рабочего, пришедшего ему на смену. А Фредер точно в полусне машинально шел куда-то. Он шел плечо к плечу с новым своим знакомым.
— Она позвала? — думал он. Кто же эта «она». Он шел и шел, и усталость его все росла. Не было конца пути. Он слышал глухой гул шагов тех, кто шел с ним, точно шум далекого прибоя.
Кто же она? — думал он. — чей голос заставлял на смерть утомленных людей добровольно отказаться от сна — от лучшего их отдыха, чтобы идти к ней, когда она зовет.
— Дальше? Все еще дальше?
— Глубже? Все еще глубже?
Но поток остановился, остановился и Фредер. Он споткнулся и упал на твердый холодноватый камень. Он опустится на колени, положил голову на камень.
Как ему было хорошо… Он улыбнулся.
Тогда кто-то начал говорить.
— Ах, сладкий голос, — думал, не открывая глаз, Фредер, — любимый, желанный голос. Твой голос, девушка! Я заснул… Я вижу сон… Мне снится твой голос, любимая.
— «Братья мои, — говорит голос, — все вы знаете огромное здание в сердце Метрополиса: „Новую Вавилонскую башню“. Я расскажу вам легенду о постройке башни в древнем Вавилоне… Хотите послушать, как она была начата. Хотите послушать, чем это кончилось? Человек, который, предпринял постройку, был добр и велик. ОН чувствовал близость Бога и не боялся померяться с ним. Он сказал: „Построим башню до самого неба. И на верхушке башни мы воспоем хвалу Богу и человеку“. Тогда собралось несколько человек и ревностно начали строить, но вскоре им стало ясно, что дело не под силу им одним. И они разослали гонцов вовсе страны за чужими, чтобы продолжать постройку башни в Вавилоне.
Пришли чужие и стали работать за деньги, но они не знали даже, над чем они работают. И Вавилонская башня была так велика, что никто из работающих на одной её стороне не знал никого из рабочих на другой. Человек, в мозгу которого зародилась постройка башни, был им неизвестен. Мозг и руки были далеки, были враждебны друг другу… „Вавилон!“ восклицал один и думал: „Радость! Венчание! Триумф“
„Вавилон!“ — стонал другой и думал: „Ад! Несчастие! Вечное проклятие!“
То же слово стало молитвой и проклятием. Произнося те же слова, люди не понимали друг друга. И вот почему была разрушена Вавилонская башня… Потому, что мозг и руки не понимали уже друг друга. Погибнет когда-нибудь и „Новая Вавилонская башня“.
Мозгу и рукам нужен посредник. И посредником между мозгом и руками должно быть сердце…»
Она замолчала.
Тогда один из рабочих медленно встал, он поднял свое худое лицо с глазами фанатика, и спросил:
— А где же посредник, Мария?
Девушка посмотрела на него, и на лице её появился свет беспредельной уверенности.
— Ждите его. Он придёт.
Шёпот прошел по рядам мужчин.
Фредер, который давно уже не спал, склонил голову к самим ногам девушки.
Вся душа его звучала:
— Я хочу быть им.
Но Мария не видала его, не слыхала.
— Терпение, братья, — тихо продолжала она. — Путь, которым должен прийти посредник, далек. Многие среди вас кричат: «бороться, разрушать!» Не боритесь, братья мои, ибо это делает вас виновными. Поверьте, придет некто, кто будет говорить за вас, кто будет посредником между вами — руками и человеком, мозг и воля которого создали город. Он подарит вам то, что всего дороже на свете: освобождение без сознания своей вины.
Она встала с камня, на котором сидела. Толпа оживилась.
— Мы будем ждать, Мария, но недолго еще.
Девушка замолчала. Своими грустными глазами она, казалось, искала среди толпы говорившего… Затем она опустила голову.
Когда кругом Марии все стало тихо и заглохло эхо последних шагов, она вздохнула и вновь открыла глаза.
Тогда она увидела человека в синей парусине и в черном капюшоне, который лежал на коленях у её ног.
Она наклонилась к нему. Он поднял голову. Они посмотрели друг другу в глаза, и она узнала его.
— Ты? — сказала она тихо. — Ты — посредник? Неужто то это, действительно, ты?
— Ты позвала меня, и я пришёл, — ответил сын Джо Фредерсена.
Её дрожащая рука гладила его волосы. Но взгляд её стал печальным и строгим.
— Ты носишь этот костюм из каприза? — сказала она, грустно улыбаясь. — Если ты пришёл к нам, чтобы выдать нас своему отцу, это, конечно, не принесет тебе благословения.
Он встал, остановился перед нею.
— Так ты веришь в меня, Мария? — спросил он серьезно.
Она замолчала. Глаза её наполнились слезами.
— Прости меня, — сказала она тихо плача. — Мы так долго ждали, мы так долго тосковали. У нас уже немного сил и веры в избавление. Еще вчера я видала, как ты играл с друзьями в прекрасных «Вечных Садах». А сейчас ты здесь в костюме рабочего. Разве не могла я подумать, что это тоже игра?
— Я всегда буду носить этот костюм, Мария.
— Как сын своего отца?
— У моего отца нет больше сына, Мария.
Она испуганно посмотрела на него.
— Ты не понимаешь, Мария? — спросил он. — А ведь ты сама позвала меня на дорогу, куда я пошёл во имя твое… Ты хочешь, чтобы я был посредником между моим отцом и теми, кого ты называешь своими братьями. Но не может быть посредника между небом и адом, который не был и на небе, и в аду. Подумай, до вчерашнего дня я не знал ада. Быть, может, потому я был так жалок, когда заговорил с моим отцом о рабочих Метрополиса. Я многому учился и ничего не знаю. Я ничего, не создал и не имел цели перед собою. А тогда пришла ты и показала мне моих братьев… Ты живёшь здесь, маленькая святая?
Фредер опустил голову, положил ее на руки Марии.
— Я желала бы, но мой отец ко позволяет.
— Кто твой отец?
— Он стоит за машиной сердца.
— Грот?
— Да, Фредер. Это самый верный слуга твоего отца. Если бы случилось что-нибудь между Джо Фредерсеном и его рабочими, мой отец первый предал бы нас.
— До этого не должно дойти, — сказал Фредер.
Она подняла его голову и доверчиво посмотрела на него. По лицу её пробежала улыбка.
— Как это случилось? — спросила она, — что мы говорим друг другу ты? Как это случилось, что мы так хорошо знаем друг друга?
— Я не знаю, Мария, — ответил Фредер. — Но мне кажется, что я искал тебя всю мою жизнь. Я хочу жить и искать дорогу…
— Ко мне или к моим братьям?
— К тебе, Мария. Я не хочу казаться лучше, чем я на самом деле. Я люблю людей не из-за самих них, но только из-за тебя, потому, что ты любишь их. Я не хочу помогать людям из-за них самих, но из-за тебя, потому что ты этого желаешь. Со вчерашнего дня я пытался помочь двум людям: я подошёл к человеку, которого отослал мой отец, и я делаю работу того, чью одежду я ношу. Видишь, это начало пути к тебе. Да благословит тебя Бог!
Голос изменил ему. Мария наклонилась. Она взяла обе его руки в свои. Она смотрела на него своими кроткими глазами и улыбалась ему.
Ротванг стоял, прислонившись к стене, заложив руки в карманы своего черного сюртука и наблюдал за Джо Фредерсеном, который шагал взад и вперед по небольшой комнате, куда они удалились.
Внезапно он остановился и посмотрел прямо в лицо Ротвангу.
— Ты знал об этих собраниях, Ротванг?
Да.
— И ты ничего не сказал мне об этом?
Ротванг пожал плечами.
— Я не контрольный чиновник твой, Фредерсен.
— Нет, конечно…
Казалось Джо Фредерсен хотел продолжать, но он проглотил слова, которые были у него на губах и снова стал шагать взад и вперед.
Ротванг усмехнулся.
— Может быть, ты думал, что твои рабочие любят тебя, Фредерсен? Или что они довольны своей судьбою?
Джо Фредерсен махнул рукой, точно это совсем не интересовало его.
— Дело не в этом, — сказал он. — Дело в том… что среди них мой сын… а он единственное, что я не могу потерять.
Ротванг не двигался.
— Я боюсь, — сказал он медленно, — что ты уже потерял его.
Фредерсен побледнел.
— Ты думаешь об этой девушке? — спросил он.
— Да.
Молчание.
Затем против своего желания Джо Фредерсен хрипло спросил:
— Ты не находишь, что она напоминает Гель?
Ротванг не отвечал. Его лицо было серо, и безжизненно, как камни.
— Я знаю силу таких женщин, — продолжал Джо Фредерсен. — Этих кротких женщин с чистым, ясным лбом. Если бы позволить им, они завладели бы всем миром.
— Но ты не намерен позволить?
— Нет, Ротванг.
— Опыт с Гель, значит, не сделал тебя умнее?
Джо Фредерсен молчал.
— Помнишь, — продолжал Ротванг, — как Гель чуть не на коленях умоляла тебя не строить подземного города для рабочих? Твоя мать с этих пор никогда не подавала тебе руки. Так возмущена была она. Но Гель была более кроткой. Она плакала и просила. И, быть может, ей удалось бы победить тебя, Джо Фредерсен, если бы у нее было достаточно времени, чтобы плакать и просить. Но она умерла… и ты построил свой знаменитый рабочий город…
— Я ни разу не жалел об этом до сегодняшнего дня.
— До сегодняшнего дня… Не чувствуешь ты разве, Джо Фредерсен, что сейчас занимается новый день, или ты забыл, что Фредер сын Гель.
— И мой сын… Девушка должна быть удалена из Метрополиса!
— Ты хочешь уничтожить ее? — спросил Ротванг спокойно.
Джо Фредерсен вспылил:
— Ты с ума сошел!
Ротванг молчал. Он не двигался. Его опущенное лицо было непроницаемо.
— Фредер — все для меня, — продолжал Джо Фредерсен. Он не знает этого. Быть может, сыновья никогда этого не знают. Быть может, судьба отцов — собирать для своих сыновей то, что кажется им сокровищем. Но для мо