– Мария… – беззвучно произнес он.
Она выпустила его руки и, подняв свои, приложила пальцы к его щекам. Провела кончиками пальцев по бровям, по вискам, дважды, трижды.
И тут Фредер рывком притянул ее к сердцу, и они поцеловались…
Он более не чувствовал камней под ногами. Волна несла его, его и девушку, которую он крепко обнимал, будто на пороге смерти, и волна эта вздыбилась со дна океана и гремела так, словно весь океан – орга́н, а сама она – огонь, взметнувшийся до небес.
Потом падение… падение… Бесконечное низвержение в лоно мира, в начало начал… жажда и избавительный глоток… голод и насыщение… боль и избавление от нее… смерть и новое рождение…
– Ты… – сказал он, – ты вправду великая посредница… Все самое святое, что есть на свете, – это ты… Вся доброта – ты… Вся благостыня – ты… Не доверять тебе – значит не доверять Богу… Мария… Мария, ты позвала меня, и вот я здесь!
(Позади них, в склепе, формой подобном дьяволову уху, один мужчина наклонился к уху другого:
– Ты хотел, чтобы я нашел лицо для Футуры… Вот тебе образец…
– Это задание?
– Да.)
– Теперь ты должен уйти, Фредер, – сказала девушка. Все тот же кроткий взгляд смотрел на него.
– Уйти – и оставить тебя здесь?
Она посерьезнела, покачала головой:
– Ничего со мной не случится. Среди тех, кто знает об этом месте, нет такого, кому бы я не доверяла как родному брату. А происходящее меж тобою и мной никого не касается; я бы сочла оскорбительным объяснять… – Тут она опять улыбнулась. – …необъяснимое… Ты понимаешь?
– Да, – кивнул он. – Прости меня.
Мария держала его руки в своих.
– Ты не знаешь дороги. Я проведу тебя туда, где ты уже не сможешь заплутать. Идем…
(Позади них, в склепе, формой подобном острому дьяволову уху, один из мужчин отошел от стены.
– Ты знаешь, что́ нужно делать, – вполголоса сказал он.
– Да, – медленно, точно сквозь сон, отозвался из темноты второй. – Но погоди, друг мой… Мне надо кое о чем тебя спросить…
– Да?
– Ты забыл собственное кредо?
– Какое кредо?
На секунду в помещении, подобном дьяволову уху, блеснула лампа, пронзив острой иглой своего луча лицо мужчины, который уже собрался уходить.
– Что вина и му́ка – сестры-близнецы… Ты будешь виновен перед двумя людьми, друг мой…
– Какое тебе дело до этого?
– Никакого… Или все же чуточку: Фредер – сын Хель…
– И мой…
– Да.
– Я не хочу потерять его.
– Предпочтешь еще раз стать виновным?
– Да.
– И…
– Страдать. Да.
– Ладно, друг мой. – В голосе его сквозил неслышный издевательский смех: – По вере твоей да будет тебе!..[7])
Девушка шла по коридорам, хорошо ей знакомым. Яркий фонарик в ее руке озарял каменный потолок, каменные стены, где в нишах покоились тысячелетние усопшие.
Она никогда не боялась мертвецов, испытывала лишь благоговение и серьезность перед их суровостью. Сегодня она не замечала ни каменных стен, ни мертвецов. Шла, улыбаясь, и знать не знала, что улыбается. Ей хотелось петь. С выражением счастья, еще недоверчивого и все-таки абсолютного, она тихонько произнесла имя возлюбленного:
– Фредер… – И еще раз: – Фредер…
И вдруг настороженно подняла голову, замедлила шаг…
Вздохом вернулось – эхо? Нет.
Едва внятно дохнуло:
– Мария?..
Она обернулась, радостно и вместе испуганно. Возможно ли, что он вернулся?
– Фредер! – воскликнула она. Прислушалась.
Ответа нет.
– Фредер!
Ни звука.
Только внезапно пахнуло сквозняком, который шевельнул волоски на затылке и, словно снежная рука, скользнул по спине.
Мучительно глубокий вздох, без конца и краю…
Девушка замерла. Дрожащий луч фонарика играл на полу у ее ног.
– Фредер?..
Теперь и ее голос сделался едва внятен.
Ответа не было. Но сзади, из глубины коридора, по которому она шла, долетело тихое, скользящее шарканье: ноги в мягких туфлях ступали по шершавым камням…
Н-да… странно. Этой дорогой, кроме нее, никто не ходил. Здесь не может быть человека. А если… если кто-то здесь оказался, это не друг…
Явно не тот, с кем ей бы хотелось повстречаться.
Пропустить его вперед? Да.
Слева открывался второй коридор. Его она знала не очень хорошо. Но ведь и не собиралась идти по нему. Хотела просто переждать там, пока тот человек… ну, который за спиной… пройдет мимо.
Она прижалась спиной к стене незнакомого коридора, затаилась в ожидании, без единого звука. Не дышала. Погасила фонарик. Стояла в полной темноте, не шевелясь.
Шарканье приближалось. В потемках, как и она. Вот невидимка уже рядом. И сейчас… должен пройти мимо… но нет. Звук шагов стих: у начала коридора, где она схоронилась, они замерли, словно незнакомец ждал чего-то.
Чего?.. Ее?..
Средь полного беззвучия девушка вдруг услыхала стук собственного сердца… Оно работало как насос, все быстрее, все громче. Этот стук, этот грохот наверняка слышал и человек у входа в коридор… А если он уже не стоит там… Если вошел… Она не могла услышать его шагов, так грохотало сердце.
Ощупывая рукой каменную стену, не дыша, она сделала один шаг, второй… Скорее прочь от входа… прочь от того места, где стоял тот другой…
Она ошиблась? Или шаги снова близко? Мягкие шаркающие туфли на шершавых камнях? Вот сейчас, мучительно глубокий вдох, еще тяжелее и ближе… холодное дыхание за спиной… Потом…
Ничего больше. Тишина. И ожидание. И настороженность. Сидение в засаде…
Что это? Неужто перед нею существо, невиданное дотоле на всем свете, будто без торса, одни лишь руки, ноги, голова… но какая! Боже… Силы небесные!.. Оно скорчилось на полу, подтянув колени к самому подбородку, влажные его руки уперлись в каменную стену справа и слева от ее бедер, поймали ее, беззащитную? А коридор вроде как освещен тусклым свечением… и исходит оно вроде как от бесформенной головы существа, головы, похожей на медузу?
Фредер, думала она. Стиснула зубы, чтобы не выпустить это имя, и все же услыхала исторгнутый сердцем зов.
Мария рванулась вперед, чуя, что свободна – пока еще свободна, – побежала, спотыкаясь и снова вскакивая, отталкиваясь то от одной каменной стены, то от другой, до крови разбивая руки, ноги, плечи, хватаясь за воздух… упала наземь, почувствовала: там что-то лежит… что это? Нет… нет… нет!
Фонарик она давно обронила. Поднялась на колени, зажала уши – только бы не услышать, как снова приближаются шаги, шаркающие шаги. Она понимала, что находится в узилище мрака, и все-таки широко открыла глаза, не в силах более выносить огненные круги, огненные колеса под закрытыми веками…
И тут увидела на каменной стене гигантскую собственную тень, а позади был свет, и перед нею лежал человек…
Человек?.. Нет, не человек… Останки человека, спиною прислоненные к стене, почти соскользнувшие вниз, а на ногах скелета, почти касавшихся колен девушки, виднелись узкие башмаки, остроносые, пурпурно-красные…
С разрывающим горло криком девушка отпрянула, вскочила и ринулась вперед… вперед, без оглядки… убегая от света, который в безумных метаниях швырял ей под ноги ее собственную тень… убегая от длинных, бесшумных, пружинистых ног… от ног в красных башмаках, от ледяного дыхания за спиной.
Она бежала во весь дух, бежала и кричала:
– Фредер!.. Фредер!..
Захрипела. Упала.
Лестница… Обветшалая лестница… Окровавленными руками девушка хваталась за стену, за камни лестницы. С трудом встала. Шатаясь, одолевала ступеньку за ступенькой… Вот и всё, конец.
Лестница упиралась в опускную каменную дверцу.
– Фредер… – простонала девушка.
Вытянула руки, изо всех сил налегла на дверцу головой и плечами.
И вновь простонала:
– Фредер!..
Дверь поднялась, с грохотом откинулась…
Внизу… в глубине… смех…
Девушка выбралась из проема опускной двери. Вытянув руки, заметалась – в одну сторону, в другую. Ощупывала стены, но двери не находила. Увидела свечение, наплывающее из глубины. И тогда только заметила дверь – без ручки. Без засова, без замка.
В темной древесине пламенела медно-красная печать Соломона, пентаграмма.
Девушка обернулась. На краю опускной двери сидел мужчина и улыбался. И в этот миг все погасло, она рухнула в пустоту…
VI
Владелец «Иосивары» имел обыкновение зарабатывать деньги разными способами. Один из них – определенно самый безобидный – был вот такой: он бился об заклад, что ни одному человеку, пусть даже объездившему весь мир, не отгадать, какой сложной смеси рас он обязан своим обликом. До сих пор он всегда выигрывал и по обыкновению сгребал выигрыш руками, хищной красоты которых не постыдились бы предки из числа испанских Борджа, только вот ногти неистребимо отливали синевой; зато учтивость его улыбки в таких выигрышных случаях явно вела происхождение с того маленького архипелага, который на восточном краю Азии мягко и настороженно улыбается могущественной Америке.
Этот человек соединял в себе выдающиеся качества, делавшие его этаким генеральным представителем Великобритании и Ирландии, ведь этот рыжеволосый насмешник пил, не пьянея, будто звался О’Берн, был скуп и суеверен, как шотландец, и – при необходимости, в определенных ситуациях, – выказывал ту рафинированную бесхитростность, что выработана волей и являет собой первооснову Британской империи. Говорил он чуть ли не на всех живых языках, будто мать научила его молиться на них, а отец – браниться. Алчность его, должно быть, вела начало из Леванта, а невзыскательность – из Китая. И все это с немецким терпением и упорством контролировали спокойные, внимательные глаза.
Кстати сказать, по непонятным причинам звали его Сентябрем.
Посетители «Иосивары» видели Сентября в разном расположении духа – от отстраненной дремотности довольного бушмена до плясового экстаза украинца.