– В том костюме, который вы отдали Георгию, было много денег? – спросил Иосафат, осторожно, словно прикасаясь к больному месту.
Фредер кивнул.
– В таком случае неудивительно, что Георгий не пришел, – заметил Иосафат. И умолк – выражение стыда и муки на лице Фредера не позволило ему продолжить.
– Не хотите ли сесть, господин Фредер? – спросил он немного погодя. – Или, может быть, прилечь? Вид у вас очень усталый, смотреть больно.
– Нет у меня времени рассиживаться, а тем паче лежать, – отвечал Фредер. Прошелся по комнате, бесцельно, бессмысленно, останавливаясь, когда путь преграждал стол или кресло. – Дело вот в чем, Иосафат: я наказал Георгию идти сюда и ждать меня или весточку от меня… Шансы тысяча к одному, что Тощий, разыскивая меня, уже напал на след Георгия, и тысяча к одному, что он вытянет у парня, куда я его послал…
– Вы не хотите, чтобы Тощий вас нашел?
– Он не должен найти меня, Иосафат… ни за что на свете…
Иосафат молчал, он явно растерялся. Фредер смотрел на него с боязливой улыбкой.
– Как нам теперь раздобыть денег, Иосафат?
– Ну, для сына Иоха Фредерсена это не составит труда.
– Еще как составит, Иосафат, ведь я более не сын Иоха Фредерсена…
Иосафат поднял голову.
– Не понимаю, – помолчав, обронил он.
– Что же тут непонятного, Иосафат. Я порвал с отцом и теперь иду своим путем…
На мгновение бывший Первый секретарь владыки великого Метрополиса задержал дыхание, потом шумно выдохнул.
– Вы позволите кое-что вам сказать, господин Фредер?
– Слушаю вас…
– С вашим отцом порвать невозможно. Он сам определяет, остаешься ты у него или должен уйти. Нет человека могущественнее Иоха Фредерсена. Он как Земля. В отношении Земли тоже нет нашей воли. Ее законы всегда держат нас вертикально по отношению к центру Земли, пусть даже мы станем на голову… Коли Иох Фредерсен отпускает человека, тот все равно что лишается силы притяжения Земли. Все равно что падает в ничто… И отпустить Иох Фредерсен может кого угодно, только не своего сына…
– А вдруг, – отвечал Фредер, и говорил он теперь как в лихорадке, – вдруг человек преодолеет законы Земли?
– Утопия, господин Фредер.
– Для творческого духа человека не существует утопий, существует лишь «пока что не». Я твердо решил рискнуть. Я должен идти своим путем… да, должен! Пока что я его не знаю, но отыщу, потому что должен отыскать…
– Куда бы вы ни отправились, господин Фредер… я с вами…
– Спасибо! – Фредер протянул руку. Почувствовал, как ее схватили и крепко пожали.
– Вы же знаете, господин Фредер, да?.. – глухо проговорил Иосафат. – Вам принадлежит все… и я сам, и все, что у меня есть… Это немного, ведь я жил как безумец… Но на сегодня, на завтра и послезавтра…
Фредер покачал головой, не отнимая у Иосафата своей руки.
– Нет-нет! – сказал он, заливаясь краской. – Так новые пути не начинают… Нам надо найти другие средства… Это будет непросто. Тощий свое дело знает.
– Может, удастся привлечь его на вашу сторону… – помедлив, заметил Иосафат. – Ведь… как ни странно, он любит вас…
– Тощий любит всех своих жертв. Что не мешает этому невероятно чуткому и нежному палачу бросать их к ногам моего отца. Он – прирожденное орудие, но орудие сильнейшего. Он никогда не станет орудием слабого, ведь для него это унизительно. А вы только что рассказали мне, Иосафат, насколько мой отец сильнее меня…
– А если вам довериться кому-нибудь из ваших друзей…
– У меня нет друзей, Иосафат.
Иосафат хотел возразить, но промолчал. Фредер посмотрел на него. Выпрямился и улыбнулся, все еще не отнимая руки.
– У меня нет друзей, Иосафат, а что еще хуже – нет друга. У меня были товарищи по играм, товарищи по развлеченьям… Но друзья? Друг? Нет, Иосафат! Можно ли довериться человеку, о котором знаешь только, как звучит его смех, а больше ничего?
Он видел, что собеседник смотрит на него, прочел в его глазах страстность, и боль, и правду.
– Да. – Он нервно улыбнулся. – Тебе я, пожалуй, мог бы довериться… Должен довериться, Иосафат… Должен обращаться на «ты», называть другом и братом… потому что мне необходим человек, который с верой и доверием пойдет со мной хоть на край света. Хочешь быть этим человеком?
– Да.
– Да? – Фредер шагнул к Иосафату, положил руки ему на плечи. Пристально посмотрел в лицо. Встряхнул. – Ты говоришь «да»! А понимаешь ли, что́ это значит для тебя и для меня? Последний раз опущен лот… последний раз брошен якорь… Мы едва знакомы… я хотел помочь тебе… и даже помочь уже не могу, поскольку в этот час беднее тебя, впрочем, может статься, оно и хорошо… Сына Иоха Фредерсена, пожалуй, можно предать… но меня, Иосафат? Человека, у которого нет ничего, кроме воли и цели? Выдавать его вряд ли дело стоящее… а, Иосафат?
– Побей меня Бог, как бьют шелудивую собаку…
– Ладно, ладно… – По лицу Фредера вновь скользнула улыбка, осветила убежденностью усталые черты. – Сейчас я уйду, Иосафат. Хочу навестить мать моего отца, отнести ей кое-что, для меня святое… К вечеру вернусь. Я найду тебя здесь?
– Да, господин Фредер, безусловно!
Они протянули друг другу руки. Одна крепко пожала другую. Глаза смотрели в глаза. Взгляды скрестились. Потом руки в молчанье разжались, и Фредер ушел.
Чуть погодя – Иосафат еще стоял там, где его оставил Фредер, – в дверь постучали.
Хотя стук был тихий, кроткий, как стук просителя, в нем все же сквозило что-то, от чего по спине Иосафата пробежал холодок. Он не шевелился, только смотрел на дверь, не в силах ни сказать «войдите», ни открыть.
Стук повторился, но громче не стал. И в третий раз остался таким же тихим. Однако именно это усилило впечатление неотвратимости и укрепило ощущение, что притворяться глухим бессмысленно.
– Кто там? – хрипло спросил Иосафат. Он точно знал, кто стоит за дверью. Спросил, только чтобы выиграть время… перевести дух, ведь это было ему совершенно необходимо. Ответа он не ждал, да и не получил.
Дверь отворилась.
На пороге стоял Тощий.
Оба молчали, не поздоровались. Иосафат – потому, что у него пересохло в горле; Тощий – потому, что в ту же секунду, когда шагнул на порог, хищный его взгляд облетел комнату и кое-что зацепил – черную шапку на полу.
Иосафат проследил взгляд Тощего, но не пошевелился. Тощий спокойно подошел к шапке, нагнулся, поднял ее. Повертел в руках, перевернул.
На пропитанной по́том подкладке значилось: «11 811».
Тощий чуть ли не ласково покачивал шапку в ладонях. Перевел затуманенные усталостью глаза на Иосафата, спросил вполголоса:
– Где Фредер, Иосафат?
– Не знаю…
Тощий вяло усмехнулся. Разгладил черную шапку. Иосафат хриплым голосом продолжил:
– …а если б и знал, нипочем бы вам не сказал…
Тощий взглянул на Иосафата, все еще с усмешкой, все еще поглаживая черную шапку.
– Вы правы, – учтиво сказал он. – Простите! Вопрос был праздный. Разумеется, вы не скажете, где господин Фредер. Да это и не нужно… Речь идет совсем о другом…
Аккуратно свернув шапку, он сунул ее в карман и обвел взглядом комнату. Прошел к одному из кресел возле блестящего черным лаком низкого столика.
– Вы позволите? – вежливо спросил он, садясь.
Иосафат мотнул головой, но «пожалуйста!» сухим комком застряло в горле. Он не двигался с места.
– Красиво живете, – сказал Тощий, откидываясь на спинку кресла и оглядывая квартиру. – Все настроено на мягкость и полумрак. Над подушками – прохладный аромат. Могу понять, что вам будет трудно отказаться от этой квартиры.
– Да я и не собираюсь, – сказал Иосафат, сглотнув.
Тощий опустил веки, будто надумал вздремнуть.
– Ну-ну… Пока что… Но в скором времени…
– Я вообще не собираюсь, – отвечал Иосафат. Глаза его покраснели, он бросил на Тощего взгляд, в котором тлела ненависть.
– Да… Пока что… Но в скором времени…
Иосафат стоял в оцепенении, потом вдруг взмахнул кулаком в воздухе, будто ударил по незримой двери.
– Что, собственно, вам нужно? – спросил он, тяжело дыша. – Что это значит? Чего вы от меня хотите?..
Сначала казалось, будто Тощий не слышал вопросов. Вялый, с закрытыми глазами, он сидел, неслышно дыша. Но когда под рукой Иосафата скрипнул подлокотник кресла, проговорил очень медленно, но очень отчетливо:
– Я хочу услышать от вас цену, за какую вы откажетесь от этой квартиры, Иосафат.
– Когда…
– Сию минуту.
– Что значит… сию минуту…
Тощий открыл глаза, они были холодны и блестели, как галька в ручье.
– Сию минуту значит – в течение часа… Сию минуту значит – задолго до наступления вечера…
Дрожь пробежала по спине Иосафата. Повисшие руки медленно сжались в кулаки.
– Подите вон, сударь… – глухо сказал он. – Убирайтесь! Сей же час! Немедленно! Сию минуту!
– Красивая квартира, – продолжал Тощий. – Вы расстанетесь с ней неохотно. Знаток не постоит за ценой. И времени у вас в обрез, больших чемоданов не собрать. Вы можете взять только то, что понадобится в ближайшие двадцать четыре часа. Путешествие… новые приобретения… целый год проживания… все это включено в цену. Так сколько стоит ваша квартира, Иосафат?
– Я вышвырну вас вон, – как в лихорадке, пробормотал Иосафат. – Спущу с восьмого этажа на улицу… через закрытое окно, если вы не уберетесь сию же минуту…
– У вас есть любимая женщина. Она вас не любит. А женщины, которые не любят, обходятся дорого. Вы хотите купить эту женщину. Ладно. Это втрое увеличивает стоимость квартиры… Жизнь на Адриатике… в Риме… на Тенерифе… кругосветное путешествие на прекрасном судне… с женщиной, которая каждый день хочет, чтобы ее купили заново… Понятно, Иосафат, квартира дорожает… Но, сказать по правде, я должен ее заполучить, а стало быть, заплачу.
Он сунул руку в карман, достал пачку купюр. Придвинул ее к Иосафату, по блестящему, как зеркало, черному столику. Иосафат, царапнув ногтями по столешнице, схватил деньги и швырнул Тощему в лицо. Тот поймал их коротким, молниеносным движением и снова бережно положил на столик. Добавил еще пачку.