Она лежала в глубоком беспамятстве среди великой, спасительной торжественности Собора, даже рев массы безумцев, что сооружала перед Собором костер для ведьмы, и тот не вывел ее из глубин забытья.
XX
– Фредер!!! Грот!!! Фредер!!
Иосафат кричал, срывая голос, и скачками затравленного волка мчался по коридорам, по лестницам огромной насосной станции. Криков его никто не слышал. В машинном зале мучились раненые моторы – желали повиноваться, но не могли. Дверь была заперта. Иосафат молотил по ней руками и ногами. Открыл ему Грот, с револьвером в руке.
– Чего тебе? Провались ты пропадом…
– Прочь с дороги!.. Где Фредер?
– Здесь я!.. Что случилось?
– Фредер, они схватили Марию…
– Что?!!
– Они схватили Марию, они убьют ее…
Фредер пошатнулся. Иосафат рванул его к двери. Грот столбом стоял у них на пути, уронив руки по швам, выкатив глаза, бормоча:
– Ту бабу, что убила мою машину!..
– Заткнись, дубина… прочь с дороги!
– Грот! – Полубезумный вскрик…
– Да, господин Фредер!
– Останешься при машинах!
– Слушаюсь, господин Фредер!
– Скорей, Иосафат!
И топот поспешных шагов, призрачно удаляющийся.
Грот обернулся. Увидел оцепеневшие машины. Размахнулся и со всей силы треснул по машине кулаком, как бьют промеж глаз упрямую лошадь.
– Эта баба, – взвыл он, – спасла моих детишек!
И, скрежеща зубами, он бросился на машину…
– Рассказывай! – едва внятно обронил Фредер. Он будто не желал попусту тратить ни грана энергии. Лицо как из белого камня, только глаза горели, будто самоцветы. Он прыгнул за руль маленького автомобиля, на котором приехал Иосафат. Насосная располагалась на самой окраине великого Метрополиса.
Все еще ночь.
Автомобиль беззвучно тронулся.
– Придется сделать большой крюк, – сказал Иосафат, налаживая видоискатель, – многие мосты меж кварталами взорваны…
– Рассказывай, – повторил Фредер, его сотрясал озноб.
– Не знаю, кто это обнаружил… Вероятно, женщины, которые думали о детях и стремились домой. От обезумевшего народа ничего не добьешься. Ясно одно: когда они увидели, как из шахт подземки хлещет вода, и сообразили, что остановка машин разрушила насосную станцию, защиту их города, они от отчаяния вконец лишились рассудка. Говорят, многие матери, слепые и глухие ко всем уговорам, пытались, как одержимые, нырнуть в затопленные шахты, а осознав чудовищную безнадежность любой попытки спасения, совсем озверели и жаждут мести…
– Мести… кому?
– Тому, кто сбил их с пути…
– Девушке…
– Да…
– Продолжай…
– Фредер, мотор не выдержит такой скорости…
– Продолжай!..
– Не знаю, как вышло, что девушка угодила прямиком им в руки. Я был на пути к вам и увидел, как по Соборной площади бежит женщина с развевающимися волосами, а за ней гонится ревущая орда. Нынче ночью кругом был сущий ад. Готики, бичуя себя, бродят по городу, монаха Дезертуса они распяли на кресте. Провозглашают, что настал день Страшного суда, и, пожалуй, обратили многих, ведь Сентябрь сидит у дымящихся развалин «Иосивары». Толпа пляшущих факельщиков сообща с процессией самобичевателей, истошно браня мать мерзостям, великую блудницу Вавилон, дотла спалила «Иосивару»…
– Девушка, Иосафат…
– Она не добежала до Собора, где хотела укрыться, Фредер. Они догнали ее на лестнице, потому что она споткнулась на ступеньках, наступив на свое рваное платье. Одна из женщин, глаза которой горели белым огнем безумия, завопила, словно одержимая духом ясновидения: «Смотрите! Смотрите! Святые сошли с постаментов и не пускают ведьму в Собор!»
– И?..
– И они сооружают перед Собором костер, чтобы сжечь на нем ведьму…
Фредер молчал. Склонился еще ниже. Автомобиль со стоном подпрыгнул.
Иосафат вцепился в плечо Фредера.
– Остановитесь… ради Бога!!!
Автомобиль остановился.
– Нам надо левее, в объезд… Разве вы не видите? Моста нет!
– Следующий мост?
– Там не проехать!
– Прислушайся…
– К чему прислушаться?
– Неужели не слышишь?
– Нет…
– А должен!..
– Да о чем вы, Фредер?
– Крики… далекие крики…
– Я ничего не слышу…
– Но ты не можешь не слышать!!
– Едем дальше, Фредер!
– И разве ты не видишь, что небо там окрасилось багрянцем?
– От факелов, Фредер…
– Но факелы не горят так ярко…
– Фредер, зачем мы теряем тут время?!
Фредер не ответил. Он не сводил глаз с обломков железного моста, свисавших в уличную шахту. Ему необходимо попасть на ту сторону, позарез необходимо, чтобы кратчайшей дорогой добраться до Собора.
Решетчатая ферма разодранной башни рухнула с этой стороны улицы на другую, поблескивая металлом в неверном свете уходящей ночи.
– Вылезай, – сказал Фредер.
– Почему?
– Вылезай, говорю…
– Я хочу знать почему!
– Потому что мне надо на ту сторону…
– Каким же образом?
– По решетчатой ферме.
– На автомобиле?
– Да.
– Это самоубийство, Фредер!
– Я не звал тебя с собой. Вылезай!
– Я не допущу!.. Это же безумие! Совершенное безумие! Яркий пример.
– Ярко там полыхает костер, старина!
Казалось, эти слова слетели не с губ Фредера. Казалось, их выкрикивала каждая рана умирающего города.
– Вперед! – стиснув зубы, сказал Иосафат.
Автомобиль прыгнул. Зацепился. Злобным, коварно-притворным чмоканьем узкие железные пластины встретили и присосали скользящие колеса.
На губах у Фредера выступила кровь.
– Не тормозите, не тормозите… ради Бога, не тормозите! – прохрипел сосед, в порыве безумия схватив руки Фредера. Автомобиль, уже почти в заносе, снова ринулся вперед. Щель в решетке – туда, туда! Позади мертвая ферма с оглушительным лязгом рухнула в бездну.
Они были на другой стороне улицы, и безудержная инерция швырнула их дальше. Колеса свистели в черноте пустоты. Автомобиль перевернулся. Фредер упал, но тотчас вскочил. Спутник его остался лежать.
– Иосафат!
– Беги!.. Ничего страшного! Богом клянусь, ничего страшного! – На белом лице кривая улыбка. – Думай о Марии, беги!
И Фредер побежал во весь дух.
Иосафат повернул голову. Увидел, как чернота над бездонными улицами, трепеща, наливается красным. Слышал крики многих тысяч. Рассек кулаком воздух, смутно подумав: «Будь я Гротом, выбранился бы сейчас как следует…»
Он снова уронил голову в обломки, сознание ушло, осталась только боль…
А Фредер бежал так, как не бегал никогда в жизни. Не ноги несли его, а обезумевшее сердце и мысли…
Улицы и лестницы, опять улицы и, наконец, Соборная площадь. Черный Собор в глубине, оскверненный, без света, площадь у широких ступеней кишит людьми, а средь толпы, средь ужасного звериного хохота неистового отчаяния, средь воя яростных песен, средь копоти факелов и пожаров, высоко на костре…
– Мария!..
Фредер рухнул на колени как подкошенный.
– Мария!..
Девушка, которую он принимал за Марию, подняла голову, выискивая его взглядом. Нашла. Улыбнулась… рассмеялась.
– Спляши со мной, любимый! – Голос ее, как отточенный нож, пронзил шум толпы.
Фредер встал. Безликая масса узнала его. С криком и улюлюканьем хлынула навстречу.
– Хо-хо-хо! Сын Иоха Фредерсена! Сын Иоха Фредерсена!
Все тянулись к нему, норовили схватить. Он отчаянно отталкивал их. Прижался спиной к уличному парапету.
– Почему вы хотите убить ее, мерзавцы?! Она спасла ваших детей!
Ответом был раскатистый хохот. Женщины хохотали до слез, кусая свои кулаки.
– О да, о да… она спасла наших детей! Песней о мертвых машинах спасла наших детей! Черной ледяной водой спасла наших детей! Ура ей! Гип-гип-ура!
– Бегите к «Дому сыновей»! Там ваши дети!
– В «Доме сыновей» нету наших детей! Там живет богатое отродье… сыновья вроде тебя, собака в шкуре из белого шелка!
– Да послушайте же, ради Бога… послушайте меня!!!
– Не желаем мы ничего слушать!
– Мария… Мария! Любимая!
– Не ори, сын Иоха Фредерсена! Не то мы заткнем тебе пасть!
– Убейте меня, если хотите, но отпустите ее…
– Всему свой черед, сын Иоха Фредерсена! Сперва погляди, как твоя красотка-любимая умрет красивой, жаркой, роскошной смертью!
Одна из женщин – жена Грота – оторвала от своей юбки лоскут, стянула Фредеру руки. Веревками его привязали к парапету. Он защищался как дикий зверь, кричал так, что жилы на шее грозили лопнуть. Связанный, бессильный, он запрокинул голову, глядя в небо над Метрополисом – в чистую, нежную, зеленоватую синеву, ведь уже рассветало, ночь близилась к концу.
– Боже! – закричал он, пытаясь в своих путах пасть на колени. – Боже! Где Ты?..
Буйный красный свет ударил ему в глаза. Костер вспыхнул длинными языками. Мужчины и женщины схватились за руки и, как одержимые, все быстрее и быстрее, все более широкими кругами повели хоровод вокруг костра, крича, смеясь, топая ногами:
– Ведьма! Ведьма!
Путы Фредера лопнули. Он ничком упал под ноги пляшущих.
Последнее, что он видел, когда пламя огненным плащом охватило платье и волосы девушки, была ее нежная улыбка и чудо глаз… и смертельно-греховный рот, манивший из огня:
– Спляши со мной, любимый! Спляши со мной!
XXI
Ротванг очнулся с ощущением, что умер. И это открытие принесло ему глубокое удовлетворение. Больное тело его уже не трогало. Наверно, это попросту остаток жизни. Однако он всерьез встревожился, когда с трудом привстал и огляделся по сторонам, – Хель здесь не было.
А ему необходимо найти Хель…
В одном мире он все же выдержал бытие без Хель. Но во втором? Нет! Лучше уж сразу окунуться в небытие.
Он поднялся на ноги. С огромным трудом. Должно быть, долгонько пролежал здесь трупом. Уже и ночь настала. Но снаружи бушевал огонь, до него доносился неимоверный шум… людские вопли…
Хм.
Раньше он надеялся отвязаться от них. Однако всемогущий Творец, по-видимому, нигде не мог без них обойтись. Ну да ладно. Ему нужна только Хель. Вот найдет Хель и – такую он дал себе клятву! – никогда больше не станет роптать на Отца всех вещей…