[201]. Даже епископа Тренто, Челестино Эндричи, интернировали в Хайлигенкройц под Веной, в результате напряженных и противоречивых переговоров с центральными и региональными политическими органами, а также с военными, в которых он занимал весьма умеренную позицию[202].
В Триесте новый наместник барон Альфред Фриз-Скене, назначенный в феврале 1915 г.[203] показал себя полностью соответствующим жестким позициям военного командования. Сразу же после вступления Италии в войну он принял ряд репрессивных мер, чем заслужил полное одобрение начальника Генерального штаба Конрада фон Хётцендорфа: он распустил муниципальные администрации Триеста и Гориции, которые долгое время находились в руках итальянских либералов; отменил униформу муниципальных служащих, выполненную в итальянском стиле, предусмотрев ее замену на униформу, аналогичную униформе муниципальных служащих Вены; запретил «приветствие по итальянскому обычаю»; подготовил переименования топонимов со ссылкой на итальянский ирредентизм; выдвинул предложение о введении государственного контроля над городскими средними школами и его усилении над начальными школами, т. к. «обе были известными рассадниками ирредентизма»; предложил «тщательную чистку школьного персонала от всех ненадежных элементов»; распустил многочисленные итальянские ассоциации. Конрад фон Хётцендорф представил меры наместника Триеста как пример того, что следовало сделать во всех землях, где существовали «неблагоприятные и часто опасные для государства условия», то есть в Богемии, Далмации, Тироле и на Побережье. Он настаивал при этом на центральной роли военных властей в определении всех мер, касающихся управления общественной жизнью, которая, казалось бы, была далека от войны, но «в действительности имела огромное значение для обороноспособности монархии»[204].
Пагубные последствия сурового отношения армии к национальным меньшинствам ясно осознавал премьер-министр граф Карл Штюргох — в конце 1915 г. он говорил о «тревожной тенденции к ошибочным обобщениям, которая <…> может нанести значительный ущерб, поскольку грозит отчуждением государства от значительных слоев населения»[205]. Под давлением военных империя, казалось, встала на путь невозврата в отношениях со своими меньшинствами. Согласно отчету информационной службы XVII корпуса, размещенного в Вальсугане, «ни один италоговорящий житель Южного Тироля не может считаться абсолютно надежным»[206], и это утверждение можно было легко распространить на всех итальянцев в Австрии. Для них, как в гражданской, так и в военной жизни, становилось всё труднее сохранять или развивать искренний габсбургский патриотизм. Ежедневное отторжение от институтов непоправимо отвращало их от любой формы идентификации с империей.
Еще более переломным для жизни солдат итальянской национальности стало вхождение Италии в войну на стороне Антанты. Их без разбора теперь считали «политически ненадежными» и немедленно удаляли с нового Юго-западного фронта, где они оказались бы в опасном контакте с армией королевства Италия и в еще более опасной близости от италоязычного населения, с которым могли бы легко брататься и от которого могли бы получить поддержку в случае дезертирства. 6 августа 1915 г. Верховное командование разослало командирам этого фронта общие правила для обращения с итальянцами, прибывающими как из Трентино, так и с Побережья, «чтобы не ставить под угрозу успех целых армейских корпусов и репутацию войск признанной ценности из-за использования ненадежных людей на Юго-западном театре войны»[207].
Указания были простыми и радикальными. На Итальянском фронте маршевые роты должны были быть сформированы из «чисто немецких элементов», даже если это привело бы к сокращению общей численности войск: лучше иметь полки, состоящие только из двух батальонов, чем из трех, «загрязненных» ненадежными солдатами. Сразу же стало ясно, что немцев не хватило бы, чтобы восполнить все пробелы, образовавшиеся в результате перемещения итальянцев, и тогда было разрешено прибегнуть к славянским элементам[208]. Все итальянцы должны были быть откомандированы на Северо-восточный фронт, разделены на небольшие группы для перераспределения по многочисленным другим военным формированиям, «порезаны», как писали солдаты в своих дневниках. Их нужно было контролировать с особым вниманием, отделяя от немцев еще на предварительном этапе. В качестве альтернативы отправке на Русский фронт предлагалось формировать из них рабочие отряды, которые, однако, должны были использоваться исключительно на самых первых линиях фронта, без уклона от опасности, с жестким контролем[209]. Ранее уже вышли распоряжения о выводе итальянцев из тирольских формирований — их следовало отправлять к новому месту назначения без оружия, штыков и боеприпасов, под тщательным наблюдением и в сопровождении офицеров и унтер-офицеров (последние не должны были говорить по-итальянски)[210]. Распоряжение было аналогично тому, что предусмотривалось для других «ненадежных» национальностей, также удаленных с фронтов, где они могли оказаться в опасном контакте с врагами, говорящими на том же языке.
После вступления Италии в войну произошло своего рода «переселение народов» на фронтах: чехи, рутены, сербы и румыны перешли на Итальянский фронт, а итальянцы — на Русский и Румынский фронты. В то же время в армии осуществлялось массовое смешение национальностей, чтобы противостоять тенденциям дезинтеграции[211]. В действительности, в последующие месяцы и годы не всегда удавалось соблюдать абсолютный запрет на использование италоязычных солдат на Юго-западном фронте. Это вызывало гневную реакцию со стороны компетентных территориальных командований и новые вмешательства Верховного командования[212]. В октябре 1917 г., к примеру, поступили жалобы на то, что в группе армий «Конрад» (Heeresgruppe Conrad) служило шесть офицеров и 5441 солдат «итальянской национальности», среди которых наблюдались случаи дезертирства. В ответ подчеркивалось, что на итало-австрийском фронте следует держать только немногие итальянские элементы, отличавшиеся надежностью, а всех остальных надлежало перевести в другие районы боевых действий[213].
Итальянцы более не имели своих традиционных образований, где в прошлом они видели признание и принятие своей национальной принадлежности: они, будучи под подозрением, «растворялись» небольшими группками в составе подразделений, говорящих на других языках, изолированные и неспособные общаться между собой. Показательны данные по итальянскому присутствию в четырех тирольских полках кайзеръегерских войск: если в начале войны оно составляло около 40 %, то весной 1918 г. снизилось до нуля в 4-м полку и до 6 % во 2-м. В трех кайзершютценских полках доля итальянцев колебалась между 3 и 4 %[214]. После мая 1915 г. тирольскую альпийскую пехоту перевели на новый южный военный театр, но итальянские солдаты остались на Восточном фронте, куда также были направлены земляки-новобранцы следующего поколения[215].
Большинство солдат из Трентино оказались в восьми новых формированиях под названием Sudwestbataillone, но более известных как Italienerbataillone, созданных только для патрулирования в тылу и классифицированных как PU-Einheiten, подразделения, инициалы которых (PU, politische Unzuver-lassigkeit, «политическая ненадежность») позволяли хорошо понять их положение[216]. Итальянские пехотинцы с Побережья испытывали меньший разброс: так в мае 1918 г. в 5-м полку Landwehr’a всё еще был 61 % итальянцев, тогда как в 97-м пехотном полку общей армии этот процент составлял уже около 20 %. Но многие джулианцы оказались в других многочисленных традиционно неитальянских подразделениях, где они составляли малую долю от общего числа. В целом, с открытием итало-австрийского фронта немецкоязычные тирольцы и словено- и хорватоязычные жители Побережья были направлены на защиту своих земель от риска вторжения бывшего союзника, первые — в Альпы, вторые — к северо-западной Адриатике.
Италоязычные солдаты, напротив, были позиционированы далеко, на Восточном фронте, и теперь реорганизованы в дополнительные батальоны. После подписания перемирия с Россией в конце 1917 г. и последующего Брест-Литовского мира, Австро-Венгрия и Германия, победившие на Восточном фронте, заняли многие российские территории. Многие войска, действовавшие на этой территории, были переброшены в другие районы, но значительная часть итальянских контингентов осталась охранять обширные оккупированные земли[217]. Однако в последний год войны имперской армии после понесенных огромных потерь становилось всё труднее проводить последовательную политику в отношении национальностей в различных военных формированиях. Замены производились только исходя из непосредственных потребностей, с использованием имеющихся солдат, независимо от их языка или географического происхождения[218].
В записях солдат часто встречаются упоминания об ухудшении ситуации после 24 мая 1915 г. Уже упомянутый Марио Раффаэлли в своих записках назвал вступление Италии в войну «огромным камнем преткновения». «Италия стала для нас погибелью, с нами обращались как с животными», — таков был синтез новой ситуации