[497]. Однако свою отрицательную роль сыграли также внутренние разногласия в итальянском правительстве, отсутствие однозначной и решительной позиции в пользу быстрой и всеобщей репатриации и, как следствие, отсутствие каких-либо обязательств по организации отправок бывших пленных.
В июне 1917 г. заместитель начальника штаба Порро сообщил премьер-министру Паоло Бозелли о приближении благоприятного сезона для транспорта из России. Он не упустил возможности перечислить политические преимущества для Италии от приема бывших пленных: она могла бы дать на отвоеванных территориях «ощутимый и несомненный знак внимательной заботы итальянского правительства об воссоединенном населении, способствуя укреплению даже среди наименее образованных классов того чувства национальной солидарности, против коего в прошлом так яростно велась антиитальянская пропаганда»[498]. Поэтому Порро призвал к новому этапу — «репатриации» всех итальянцев, независимо от их политических убеждений и даже от их воли. Это была линия, против которой Соннино уже решительно выступал в прошлом, но которая, однако, благодаря действиям военной миссии, частично уже была задействована во время отправок в конце 1916 г.
Противодействие министра иностранных дел проявилось в его негативном отношении к увеличению числа офицеров в военной миссии, запрошенному Военным министерством для более эффективного проведения операций, и, прежде всего, в его предложении отложить перевод пленных и отозвать миссию Бассиньяно в Италию[499]. Это предложение Соннино предпочел не формулировать в письменном виде, предоставив его Военному министерству только устно. Обосновывая отзыв миссии, Соннино ссылался на организационные трудности и риски перевозки (ничем не отличающиеся от 1916 г.), а также на «последствия в пользу освобождения у нас находящихся славянских пленных». Другими словами, министр опасался, что в результате новых отправок пленных в Италию правительство окажется в затруднительном положении, отказываясь от освобождения славяноязычных австрийских пленных: на них претендовала Сербия, против чего Соннино был категорически против. Так, в январе 1917 г. он решительно отверг предложение Кадорны[500]и Порро разрешить увеличить поредевший состав союзной сербской армии за счет пленных, попавших в руки Антанты[501].
Русские власти уже официально жаловались на отношение Италии к освобождению славянских пленных и на запрет вести среди них активную пропагандистскую работу ради совместной борьбы против Австрии. Но Соннино решительно отверг давление России, категорически отказавшись допустить сербский вербовочный комитет в итальянские лагеря для пленных и не признав сербское правительство как представителя в целом югославов[502].
Соннино уже выступал против такой идеи в 1916 г., заявив, что от Италии нельзя ожидать освобождения «людей, которые не только воевали против нас с оружием в руках в прошлом, но и будут продолжать бороться против нас в будущем, всеми возможными средствами»[503]. В очередной раз соперничество с Сербией и перспектива роста напряженности с ней по окончании войны пересеклись с вопросом об «ирредентных» пленных в России, негативно повлияв на их освобождение. Проблематика итальянско-сербских отношений сочеталась у Соннино с подозрительностью к Итальянской военной миссии, которая находилась вне его прямого контроля и пыталась действовать согласно намерениям Верховного командования по глобальной репатриации.
Конечный печальный исход всего дела представляется скорее плодом слабой заинтересованности итальянского правительства, нежели следствием сложной политической ситуации в России. Безусловно, революционный хаос в России сыграл свою роль в препятствиях к сбору пленных, но решающим фактором тут стала недостаточная поддержка правительства в поиске необходимого транспорта. Военная миссия собрала большое число людей и, казалось, была вполне способна организовать железнодорожный путь до Архангельска. Единственной причиной провала всей операции стало отсутствие парохода, который мог бы доставить их из Архангельска в Англию[504].
Из многочисленных телеграмм, отправленных Бассиньяно в Рим весной 1917 г., узнаем, что, несмотря на трудности, работа военной миссии шла полным ходом. Всё большее число пленных (из 60 различных губерний) подали заявки на репатриацию, и, несмотря на сопротивление русских хозяев, которые не хотели лишаться почти бесплатной рабочей силы, три итальянских офицера регулярно перевозили их в Кирсанов при содействии российских военных властей. Бассиньяно ожидал, что сбор закончится в августе, а сама отправка произойдет в конце того же месяца[505]. Однако он безрезультатно запрашивал новости о транспорте. Министерство иностранных дел откликнулось крайне запоздало, получив от Англии отказ предоставить пароход. Имея более 3 тыс. просьб о репатриации и 1900 человек, уже собранных в Кирсанове, 1 сентября Бассиньяно предупредил правительство, что после всех обещаний, учитывая тяжкие условия жизни пленных, было бы «крайне вредно во всех отношениях не осуществить перевозку, которую отчаянно ждут и здесь, и в Италии»[506]. Но у Англии и Франции не оказалось свободных кораблей, а на просьбу Бассиньяно прислать итальянские пароходы, военное и иностранное министерства сошлись во мнении, что это противоречит «ситуации и реальным и неотложным потребностям нашего судоходства»[507].
Последующий ледостав на Белом море окончательно закрыл дискуссии. В то же время катастрофа в Капоретто сделала итальянские власти еще менее внимательными по отношению к далекой проблеме пленных в России. В конце ноября число пленных, собранных в Кирсанове, возросло до 2400 человек[508]. Это были люди, которых с перспективой скорой отправки в Италию оторвали от прежних занятий и от приемлемых условий жизни: теперь они оказались в драматической ситуации, без зимней одежды и без денежных средств. По свидетельству триестинца Франческо Маркио и других товарищей, именно сам Манера посоветовал им побыстрее потратить все скопленные рубли, «потому что в Италии они стоят очень мало, тем более что через несколько дней будет отправка»[509].
В конце октября Бассиньяно докладывал о драматическом материальном и моральном состоянии, в котором оказались пленные, и о растущем страхе «стать жертвами расправ русской солдатни», вышедшей из-под контроля. Он настаивал на необходимости срочной отправки в Италию, поскольку пленные физически не могли перенести еще одну зиму, не говоря уже о том, что их невозвращение усилило бы австрийскую пропаганду, непоправимо разрушив всё, что было сделано прежде ради завоевания симпатий населения ирредентных земель[510].
В последующие недели драматический тон сообщений усилился в связи с ситуацией, сложившейся в результате захвата власти большевиками. Пленные оказались предоставлены сами себе, продовольствия для них более не предоставляли, росла враждебность к ним местного населения. Итальянское правительство больше всего беспокоило, что они попадут в руки австрийцев. Впечатляющие победы Брусилова над австро-венграми летом 1916 г. оказались последними, эфемерными успехами русской армии, которая несколько месяцев спустя оказалась на грани распада, с сотнями тысяч дезертиров. Временное правительство, пришедшее к власти в марте 1917 г. после падения царя, было настроено на продолжение военных действий, в то время как в стране росла поддержка большевикам, требовавшим немедленного и безоговорочного мира. В сентябре 1917 г. немцы взяли Ригу; вскоре после этого Октябрьская революция и захват власти большевиками привели к переговорам о перемирии с Центральными державами[511]. Существовал вполне реальный риск того, что крах России приведет к захвату огромных территорий немецкой и австро-венгерской армиями, в том числе и тех мест, где содержались италоговорящие пленные. Даже подписание мирного договора могло привести к драматическим последствиям, таким как обмен пленными и передача всех итальянцев Вене: они больше не были защищены соглашениями, заключенными Римом с царским правительством. Для тех, кто скомпрометировал себя, полагаясь на Италию, возможность оказаться в руках Австрии предвещала трагические результаты[512].
Из тупика вывело предложение офицера Итальянской военной миссии, находившегося в Кирсанове, Космы Манеры, который без ведома главы миссии Бассиньяно, находившегося в Петрограде, отправил лаконичную телеграмму в Рим, в Комиссию по помощи беженцам с Адриатики и из Трентино: «Никакая другая зимовка невозможна нет транспортных судов надо везти ирредентистов в Японию откуда репатриировать»[513]. Действия Манеры, немедленно вызвавшие нарекания со стороны Военного министерства[514], были совершенно нетрадиционными: он не только проигнорировал субординацию, но и обратился напрямую к ассоциации беженцев, зная, что в случае необходимости она могла бы предать всё это огласке, поставив правительство в затруднительное положение.
Сначала Соннино оценил предложение организовать отправку на восток как нецелесообразное и неосущ