. Удрученность солдат, вызванная участием в экспедиции после того, как война уже давно закончилась, проявлялось в настоящих актах неповиновения, о чем свидетельствует Джузеппе Оробелло, один из сицилийских пехотинцев, отправленных в Сибирь из Италии[551].
В августе 1919 г. Экспедиционный корпус покинул Сибирь и вернулся в Тяньцзинь, ожидая окончательного отправления в Европу, которое, однако, затянулось еще на несколько месяцев. Уставшие и обескураженные, «ирредентисты» были вынуждены праздновать в Китае годовщину окончания войны и вступления итальянских войск в Тренто и Триест. Наконец, в конце ноября пароход «Nippon» прибыл, чтобы забрать их домой, и высадил их в Триесте в феврале 1920 г. Поскольку мест на пароходе для всех не хватило, отобрали только около тысячи человек, старших по возрасту. Эта новость вызвала волнение среди остальных, устроивших акцию протеста: они отказались получать своё ежемесячное жалование. Под угрозой предания суду или ссылки в Эритрею бунтовщики смирились[552]. Однако не все, о чем сообщается в Журнале Экспедиционного корпуса: в начале декабря 1919 г. было зафиксировано дезертирство пяти солдат, четверо из которых оказались «ирредентистами»[553]. Оставшиеся, чуть менее 500 человек, уплыли только в феврале 1920 г. на пароходе «French Маги», доставивший их в Неаполь в апреле[554].
Парадоксально, но задолго до них в Италию добрались те, кто отказался от предложения воевать или был признан негодным: их признали бесполезным «грузом», от которого нужно было быстро избавиться[555]. В итоге первыми Азию покинули сто самых пожилых и больных мужчин: в апреле 1918 г. их посадили на пароход, идущий в Сан-Франциско, а затем отправили в путешествие по Соединенным Штатам к западному побережью, откуда в конце июня они отплыли в Геную. Когда за несколько лет до этого они уходили из своих краев на фронт в австрийском мундире, они, конечно, не представляли, что вернутся итальянскими подданными, буквально объехав весь мир.
Поездка через Соединенные Штаты — еще один аспект использования бывших пленных итальянскими властями. Идея переправить их через океан принадлежала, опять же, итальянскому послу в Китае Алиотти, который предложил использовать их в пропагандистских целях на международной арене как «живые документы наших прав на Адриатику». С этой целью Алиотти поручил вице-консулу Варе написать статью на английском языке (под псевдонимом), отправленную в несколько американских газет. По его мнению, путешествие «ирредентистов» по Соединенным Штатам могло произвести сильное впечатление на «англосаксонскую публику», дав возможность лучше проинформировать ее о «наших этнографических правах в Австро-Венгрии». Как искусный коммуникатор, посол предложил организовать «интервью, приключенческие рассказы об австро-русских сражениях, протесты против поведения наших врагов, подходящим образом составленные для возбуждения эмоций у читателей»[556].
Американская поездка «ирредентистов» действительно имела медийный резонанс: демонстрации интереса и симпатии со стороны населения, теплый прием представителей итальянской диаспоры, встреча с международной звездой певцом Энрико Карузо[557]. Учитывая успех операции, в июне через США был отправлен новый контингент из 370 бывших пленных, 10 сентября — на борту парохода «Roma», который несколькими днями ранее высадил солдат, предназначенных для формирования Экспедиционных сил, — еще 725 «непригодных» для интервенции в Сибири отправились по маршруту, который, с небольшими вариациями, будет применен всеми последующими конвоями бывших пленных, доставленных в Неаполь после плавания вдоль побережья Китая и Индокитая, через Индийский океан, Красное море и Средиземное море[558].
3. Узники революции
Российские потрясения 1917 г. оказали глубокое влияние на жизнь военнопленных. Февральская революция с последующим падением монархии и установлением республиканского строя вызвала сильное волнение в стране и среди пленников, надеявшихся теперь на скорое окончание войны и возвращение домой. Однако в то время как большевики и другие левые партии решительно требовали выхода России из войны, умеренные силы были настроены на ее продолжение. Несмотря на революцию, условия содержания пленников поначалу казались улучшенными. По мере того как в стране нарастал хаос, устанавливалась свобода их передвижения, ослаблялся контроль внутри лагерей, повышалась зарплата, вводился восьмичасовой рабочий день. Однако общая дезорганизация вскоре привела к ухудшению положения: нехватка продовольствия и предметов первой необходимости сопровождалась растущей девальвацией рубля, которая делала и без того скудные заработки пленных нищенскими. Отношение гражданского населения по отношению к ним стало агрессивным: их всё чаще считали ответственными за голод и прочие неурядицы[559].
Февральская революция имела еще одно важное последствие, а именно — инициирование форм участия пленных в политической жизни России. Они участвовали в дискуссиях, организованных на рабочих местах, становились объектом партийной пропаганды и самоорганизовывались, придерживаясь преимущественно революционных и антивоенных лозунгов. В ряде случаев они принимали участие в первомайских демонстрациях, о чем свидетельствуют многие италоязычные пленники[560]. Среди них — офицер Оскар Ферлан из Фиуме, находившийся в Кирсанове во время революционных событий, охвативших город в марте 1917 г. После падения старого режима 28 апреля офицерское собрание приняло решение «сочувствовать новому правительству». На первое мая оно даже решило вывесить красный флаг и участвовать в «социалистическом шествии» вместе с солдатами[561].
Другие солдаты отмечали свое активное участие в социалистических демонстрациях, высоко оценивая улучшение условий труда, вызванное революцией. Триестинец Базилио Вайц (его фамилия при фашизме была итальянизирована в Бианки) рассказывает в своем дневнике об участии итальянцев на демонстрации в Юзовке, где среди многочисленных красных флагов развевался и триестский, красный с белой алебардой посередине, что вызвало любопытство у русских[562]. Для многих последствия Февральской революции ознаменовали начало беспрецедентного процесса политизации, с глубоким разрывом с предыдущим опытом заключения[563].
Октябрьская революция коренным образом изменила положение пленных. Большевики освободили солдат, но не «буржуазных офицеров». Если раньше последние жили в привилегированном положении по сравнению с простыми солдатами, то теперь они становились «врагами народа», жертвами насилия и репрессий, по-прежнему пленниками, получавшими обесцененные деньги, недостаточные даже на основные нужды. При этом свобода, завоеванная солдатами, имела и негативные последствия. Став свободными гражданами, они больше не имели права на содержание от российского правительства, и были вынуждены искать работу, что становилось всё труднее в условиях краха экономической системы и возвращения с фронтов, к своим прежним занятиям, миллионов российских солдат.
Большевики сразу поняли, как важно иметь на своей стороне тысячи этих бывших пленных, и активно пропагандировали их, организуя в специальные пролетарские советы, в рамках которых формировали лидеров, сыгравших впоследствии решающую роль в развитии коммунистического движения в своих собственных странах (венгр Бела Кун; австрийцы Карл Томан и Иоганн Коплениг и др.). Большевистские организации занимались «политическим воспитанием» солдат, а с началом Гражданской войны способствовали их призыву в Красную Армию. Это произошло на территориях, контролируемых большевиками, то есть в первую очередь на западе России, но не в тех областях, где образовались республики различной политической ориентации, избежавшие центрального контроля. В частности, в обширных зонах Сибири — на основном театре Гражданской войны заключительного этапа — осуществлялась власть Экспедиционного корпуса Антанты и, прежде всего, «белых». Они отказали пленным в свободе, отправив их обратно в лагеря и положив конец репатриации, предусмотренной Брест-Литовским миром[564].
Значительное число пленных было лишь частично вовлечены в братоубийственный конфликт: они не желали и не были вынуждены принимать чью-либо сторону. В основном их заботил отъезд из России — иногда им удавалось сделать это совершенно самостоятельно, а иногда — в акциях по обмену пленными[565]. Другие, однако, не смогли избежать событий Гражданской войны, а оказались в схватке конфликтовавших станов. Их действия лишь отчасти были результатом свободного политического и идеологического выбора: чаще это были вынужденные решения, навязанные событиями. Многие записались в Красную Армию, потому что видели в хорошем жаловании единственный способ выжить, другие — чтобы избежать насилий чехословацких легионов над австро-венгерскими, пусть и италоязычными пленными, в которых всё еще видели старых врагов в борьбе за национальное самоопределение. Не обошлось без давления и фактически принудительного призыва. Иногда пленные меняли свой стан по мере изменения военной ситуации с тем, чтобы быть на стороне тех, кто мог разрешить их репатриацию, демонстрируя безразличие к противоборствующим идеологиям. Это не отменяет того факта, что для определенного числа солдат, трудно поддающегося оценке, существовала искренняя идентификация с воюющими сторонами, особенно с участниками большевистской революции, о чем также есть след в записках нескольких итальянцев.