[597]. Это резюме отразило часть правды, опровергнув героические повествования Манеры и его предшественника Бассиньяно (впоследствии их версия будет пользоваться в Италии успехом). Однако, как говорилось выше, ущербность действий миссии была обусловлена не столько ее военным характером, сколько подходом к проблеме самого правительства. В любом случае, выбор снова сделали в пользу военных и, в частности, Манеры, единственного, кто считался способным найти сотни «ирредентистов», всё еще остававшихся в России и «часто доведенных почти до дикого состояния»[598].
Так, Манера и семь офицеров отправились в октябре 1920 г. в Тбилиси, где националисты и меньшевики образовали автономное от Москвы государство. Дальнейшей их целью стало проникновение в Туркестан, где новая миссия должна была сосредоточить свой поиск — после сообщений о том, что в этом регионе находилось еще около 4 тыс. итальянцев[599]. В конфиденциальном порядке Министерство иностранных дел поручило Манере передавать всю военно-политическую информацию, которую он собирал в посещаемых местах, выполняя таким образом параллельное задание информационного характера — именно то, чего опасались в «красной» Москве, а Рим официально отрицал[600]. Манера не уклонялся от этой разведовательной задачи, направляя в Министерство иностранных дел отчеты, где советовал щедрую поддержку с итальянской стороны для антибольшевистских сил, которых считал близкими к победе, а также для командировки своих людей по всему Кавказскому региону для выполнения филантропической работы в национальных интересах «под предлогом помощи военнопленным»[601]. Как мы видим, снова судьба военнопленных и планы по их репатриации переплелись с гораздо более широкой проблематикой.
Не менее тысячи пленных являлись немецкоговорящими жителями Южного Тироля, которые теперь становились итальянскими подданными — после того, как Сен-Жерменский договор окончательно закрепил новую границу между Италией и Австрией на перевале Бреннеро. Многие из них не были осведомлены о новой ситуации и о том, что Сен-Жерменский договор автоматически превратил их в итальянских подданных. К ним нужно было найти подход, объяснив им, что Италия перестала быть врагом, против которого они прежде упорно сражались. Возвращение их в родные края стало бы крупным пропагандистским успехом, приблизив население, решительно выступавшее против смены суверенитета, к итальянскому правительству. Тот факт, что многие из них вернулись домой благодаря действиям австрийских властей, ослабил образ итальянского государства среди «нового населения», активизировав пангерманистскую пропаганду к югу от перевала Бреннеро[602].
Однако миссия Манеры мало что могла сделать. Остановленный на границе Туркестана, он не получил разрешения от властей на пересечение границы и вернулся домой в марте 1921 г., после того как ему удалось переправить в Италию только 161 итальянца и после того, как Красная Армия вторглась в Грузию, положив конец ее независимости[603].
Неудача экспедиции вызвала критику и просьбы о направлении гражданской миссии, организованной Ассоциацией комбатантов и Итальянским Красным Крестом, Всё это долго обсуждались в 1921–1922 гг., но не реализовалось из-за сложных дипломатических отношений между Италией и советской Россией, а также из-за отказа казначейства финансировать это мероприятие «в нынешних чрезвычайно серьезных бюджетных условиях»[604] и нежелания Министерства иностранных дел признать официальный характер миссии, управляемой частными организациями[605]. В ноябре 1922 г. новый премьер-министр Бенито Муссолини положил конец переговорам, посчитав неоправданными расходы на миссию по репатриации пленных, число которых, по его словам, не превышало нескольких сотен[606]. Но в те же дни, когда будущий дуче закрывал возможность новой миссии, пресса наполнилась новостями об итальянцах, только что вернувшихся из России, где, как они сообщали, всё еще находились тысячи соотечественников, вынужденных терпеть тяжелейшие лишения, голодающих, болеющих холерой и тифом. Среди прочих, Алессандро Колман из Фиуме, вернувшийся в Триест в 1922 г. из Донской области, сообщил, что в России проживало не менее 20 тыс. итальянцев[607], находившихся в состоянии полной заброшенности от остального мира и что итальянские военные миссии не знали об их существовании, будучи нарочно введеными в заблуждение советскими властями.
Эта новость, категорически отрицаемая в Риме[608], возродила надежду семей пропавших без вести, которые отказывались верить, что те погибли. В первые послевоенные годы и «новые», и «старые» провинции получили множество обращений от комитетов, ассоциаций и отдельных родственников с просьбой провести дальнейший поиск. Когда из далеких российских земель неожиданно вновь возвращался солдат, считавшийся погибшим, горячие просьбы о новом поиске вновь умножались.
Среди таких выживших был Ансельмо Фьямоцци из Меццокороны близ Тренто, семья которого не имела о нем никаких известий с 1917 г. и который в 1924 г. неожиданно написал домой, умоляя родных помочь ему вернуться. Он попал в плен к русским, а затем, после освобождения, жил крестьянином в селении Пахатный Угол, в Тамбовской губернии. Итальянское посольство в Москве заверило, что его здоровье отличное и что он хорошо одет; сам он сообщил родным, что не испытывал лишений или даже ограничений свободы и что обращение с ним со стороны «хозяина» было хорошим[609]. Он писал: «Я в плену уже 10 лет», взывая к посольству в надежде получить необходимые средства и поддержку для репатриации[610]. В середине 1925 г., благодаря итальянским дипломатам, он выехал поездом на Родину, по маршруту Варшава-Вена-Бреннеро.
Возвращение Фьямоцци и других бывших пленников происходило на фоне почти дружественных дипломатических отношений между Советской Россией и Италией, которая продолжала политику открытости Нитти по отношению к Москве. В 1923 г. произошло официальное признание нового государства, что повлекло за собой возобновление работы итальянской консульской сети в СССР[611]. Советские власти проявили готовность к сотрудничеству, облегчив бюрократические процедуры, необходимые для экспатриации этих солдат, ставших итальянцами. Хорошие отношения между двумя странами позволили Италии в мае 1925 г. вернуть в Триест бывшего солдата 97-го полка из Идрии (совр. Словения) Джузеппе Хорвата, которого приговорили к смертной казни через расстрел в 1919 г. за участие в боях на стороне «белых». Тогда он бежал и был снова схвачен в 1923–1924 гг., когда уже считался итальянским подданным. Несмотря на подтверждение смертного приговора, Хорват в тайне был доставлен на борт парохода триестинской компании «Lloyd» и отправлен в Италию[612].
Необоснованные слухи о присутствии тысяч итальянцев в советской Азии периодически продолжали накалять общественное мнение, которое и без того подогревалось ярым антикоммунизмом. 1 января 1925 г. газета «Piccolo» из Триеста сообщила о «сенсационных откровениях» одного бывшего пленного: вернувшись на Родину, он рассказал о 50 тыс. австро-венгерских военнопленных, проданных русскими в Маньчжурию китайцам в качестве рабов, привязанных к плугу, как тягловая скотина, — новых крепостных, вынужденных терпеть невыразимые лишения «под тиранией желтой расы»[613]. Еще более показательным для истерического возбуждения общественного мнения и прессы по поводу пропавших без вести является другая сенсация, два месяца спустя, согласно которой двенадцать пленных из провинции Удине после многолетнего пребывания в Сибири прибыли в Италию в таком жалком виде, что их пришлось немедленно поместить в приют. На самом деле это были душевнобольные из Гориции, эвакуированные во время мировой войны и теперь возвращенные в свой регион[614].
Несколько раз посольство Италии в Москве опровергало беспочвенные слухи о тысячах итальянцев в России, которые якобы всё еще находятся в плену или не могут вернуться домой. Оно заявляло о готовности к поиску, а также о лояльном сотрудничестве со стороны советских властей. Правда заключалась в том, что бывшие пленные не всегда так уж охотно возвращаются в свои края. Иногда случалось так, что их отслеживали или они сами обращались в итальянские учреждения, а затем, после нескольких контактов и обмена корреспонденцией, исчезали, не оставив о себе никаких известий. Это происходило «по личным причинам, которые иногда заслоняют даже их семейные обязанности [в Италии], а также их обязанности по отношению к своей Родине»[615]. По словам посла, к тому времени те, кто действительно хотел вернуться в Италию, уже нашли способ сделать это: «Итальянец, затерянный в русской деревне, игнорирующий свою Родину и возможное возвращение, является выдумкой, за исключением очень редких единичных случаев, граничащих с психическими заболеваниями»[616].
Чтобы положить конец неконтролируемым слухам и давлению — особенно со стороны Тренто — с целью организации новой поисковой экспедиции, Министерство иностранных дел поддержало и придало официальный статус специальной миссии, организованной Ассоциацией «российских» ветеранов (Associazione reduci dalla Russia) в Тренто. Миссию возглавил бывший пленный Аттилио Арланк, совершивший две поездки в 1925–1926 гг., первую — к юго-востоку от Москвы (в район, где находился Кирсановский лагерь), вторую — на Урал и в Сибирь