– Прости. – всхлипывает он и начинает плакать. Рив Табатски плачет.
Я не знаю, что мне делать. У Ренни всегда получалось его утешать, говорить ему правильные слова. Я в этом не сильна.
– Не извиняйся, – говорю я ему. – Тебе не за что извиняться.
Это мне должно быть стыдно. Следующей осенью Рив должен был стать футбольным богом в колледже первого дивизиона, пить бочками пиво и развлекаться с девочками. Это его судьба. Грустно даже думать, что ему придется остаться на острове, ходить в общественный колледж и жить дома.
Рив съеживается на стуле, обхватывает голову руками, и его плечи начинают вздрагивать. Он рыдает, как маленький мальчик. А я сижу и смотрю в пол.
Вдруг в один момент он успокаивается.
– Помнишь, что ты мне говорила в ночь на Хэллоуин?
Ты заслуживаешь того, что с тобой случилось, потому что ты плохой человек.
У меня внутри все замирает.
– Рив, я…
– Нет, ты была права. Я плохой парень. – Он вытирает глаза обратной стороной ладони. – Как-то давно, я сделал очень плохо одному человеку. Очень сильно его обидел.
– Кого? – Я почти не дышу. Мэри. Он говорит о Мэри.
– Одной девочке. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, я этого заслуживаю, я не имею права даже расстраиваться. – Он кивает сам себе. – В каком-то смысле это даже облегчение для меня. Я все время ждал наказания. Возможно, это оно и есть. – Он говорит это с такой обреченностью и безнадежностью, что у меня щемит сердце.
Я кладу голову ему на плечо.
– Не говори так, – шепчу я. Не могу поверить, что мне так за него больно.
Мы некоторое время сидим так, потом он говорит.
– Не могла бы ты уйти?
Я выпрямляюсь и смотрю на него.
И тут мне в голову приходит одна идея. Не успев ее как следует обдумать, я рассказываю ему о том, как можно все исправить.
– У нашей семьи есть один друг. Он сын папиного коллеги по работе. Он, конечно, не знаменитый квотербек, как ты, но все равно. Он остался на второй год в последнем классе, и целый год ходил на подготовительные курсы в колледж. Так он выиграл целый год для тренировок и для того, чтобы тренеры его заметили. – Я говорю это очень спокойно, как будто не он плакал и не просил меня уйти. – Ты можешь попробовать, Рив. Если ты будешь упорно тренироваться, сможешь подтянуть учебу, то получишь стипендию для учебы на подготовительных курсах, и следующей весной колледжи снова рассмотрят твою кандидатуру. У тебя появится второй шанс.
Он поднимает голову, у него красные глаза.
– Я говорил тебе, Чоу. Я не заслуживаю второго шанса. Я плохой. Тебе вообще следует держаться от меня подальше.
– Не могу слышать, когда ты так говоришь, – огрызаюсь я. Никогда не думала, что мне придется это признать, но Рив достоин второго шанса.
Рив не знает, что и сказать.
– С какой стати хорошая школа предоставит мне стипендию? У меня не такие высокие оценки.
– Ты у нас знаменитый квотербек. Если их команда проигрывает, им выгодно заполучить тебя в свою школу. Я могу попросить папу, чтобы он все выяснил у своего приятеля. Это может быть твоим выигрышным лотерейным билетом.
– Не знаю. Это дело небыстрое.
– Не сдавайся. Тебе нужно лишь время, чтобы вылечить ногу и восстановиться. Конечно, трудновато будет приступить к тренировкам этой весной, но если у тебя будет целый год на восстановление? Может, тебя и не возьмут в самые известные школы, но, по крайней мере, у тебя появится возможность учиться в настоящем колледже, а не здесь, на острове.
Рив сидит с открытым ртом, и я хватаю его за воротник рубашки прежде, чем он начинает говорить.
– Послушай меня, ладно? Это того стоит. Я помогу тебе с учебой, если это тебя так сильно беспокоит.
Рив почти улыбается, и от этого становится лучше и мне.
– Правда? Как благородно с твоей стороны, Чоу. Вообще-то я не неандерталец. Я очень умный парень.
– Я никогда ни одной секунды не считала тебя дураком, – говорю я, отпускаю его воротник и разглаживаю, – а потом, как будто все решено, добавляю. – Завтра ты встретишься с мистером Рэндольфом и все выяснишь. Наверняка у него есть контакты на подготовительных курсах. Пусть попробует связаться хоть с одним. А потом ты запишешься на декабрьскую сдачу экзаменов.
– Я уже их сдавал. У меня отличные оценки.
– Отличные? – переспрашиваю я и с сомнением смотрю на него.
– Да. Это было просто. Я даже заснул на экзамене. По-моему, в тот день у меня было похмелье.
– Ну и каков был результат?
– 1920.
Ничего себе. Это очень хорошо. Я сделала три попытки прежде, чем пробила отметку в 2100 баллов. Рив умница. У него есть шанс поступить.
– Сдай еще раз. Если ты получил такие высокие баллы без подготовки, то что будет, если ты начнешь заниматься?
Я уговариваю себя не испытывать чувства вины за то, что ему помогаю. Если я смогу все исправить, и он получит свою футбольную стипендию, то все закончится так, как мы и планировали. Мэри добьется желаемого, а Рив все еще сможет поступить в колледж.
Я хлопаю в ладоши.
– Значит, так. Сначала мы разберем эти ключи, а потом пойдем в библиотеку. А если ты хорошенько потрудишься, то мы потом сходим перекусить.
На этот раз Рив улыбается по-настоящему.
– А ты та еще штучка, Чоу. Знаешь об этом?
– А как же, – самодовольно улыбаюсь я в ответ.
Глава тридцать четвертая. Мэри
Я как лунатик бреду на урок английского. У меня едва получается держать глаза открытыми. Я всю ночь читала «Алую букву» для сегодняшней дискуссии. Я очень стесняюсь выступать перед классом, но миссис Доккерти любит вызывать тихонь.
Мне нужно было сесть за чтение раньше, но я, как всегда, оставила это на последнюю минуту. Это такая грустная история, не могу сказать, что она мне понравилась. Это так похоже на то, что случилось со мной. Утраты, которые постигали Хестер в течение всей ее жизни, чувство вины и стыда за то, что она не совершала. Когда в конце книги она умерла, я не могла сдержать слез.
Что и говорить, это было не слишком веселое чтение.
После того, как я увидела Лилию с Ривом в бассейне, я вообще не могла ничего делать. По идее я должна была быть счастлива. И это помогло бы мне двигаться вперед. Но ничего такого не случилось.
Я вхожу в классную дверь. Я пришла первой, что странно, ведь предыдущий урок был в противоположном конце школы, и все считали минуты до наступления праздничных выходных. Даже миссис Доккерти еще не пришла. Наверное, она забежала по пути туалет или еще куда-нибудь. Я плюхаюсь на стул, кладу голову на парту и закрываю глаза.
Просыпаюсь я неожиданно. Моя щека прилипла к обложке тетради. Я медленно поднимаю голову, пытаясь сообразить, сколько я проспала. Класс уже полон, все сидят на своих местах. Но миссис Доккерти нет. Вместо нее за учительским столом сидит мужчина. Наверное, у нас замена. Я быстро вытираю рот и открываю тетрадь.
– Что вы думаете о решении Баттерсби никогда не уходить с работы? Вы одобряете его? Или это вас расстраивает? – Вверх взлетает множество рук. Я заглядываю в книгу. Я не помню, чтобы в «Алой Букве» описывался какой-то офис. И персонажа по имени Баттерсби я тоже не помню. Может, я невнимательно читала?
Учитель вызывает одного из моих одноклассников, и тот говорит.
– Я думаю, это очень скучно. Если тебе не нравится работа, то зачем тебе там оставаться?
В другом конце класса кто-то добавляет.
– Он несчастлив и не знает, как это исправить. Он в бессилии. Ему некуда идти. Жизнь на работе – это все, что у него есть. Без нее он ничего из себя не представляет. – Мой одноклассник даже не стал дожидаться, пока его вызовут. Это так непривычно, ведь миссис Доккерти всегда строго следила за тем, чтобы все выступали по очереди.
Новый учитель удовлетворенно кивает. Он берет со стола пачку бумаги и раздает листы по рядам. Когда он встал, я вижу кое-что у него на столе. Медную табличку с именем. На ней написано мистер Фриссель.
Вот это да! Я перепутала классы.
До меня это доходит, как только один из листов попадает ко мне. Парень, сидящий впереди поворачивается. Это Дэвид Вашингтон, именно его я поцеловала на Хэллоуин.
– Дэвид, – зову я его неожиданно для себя.
Он мне не отвечает.
Наверное, он просто меня не узнал без макияжа и начесанной шевелюры.
Нет, даже хуже. Он встает с места и передает бумагу девочке, сидящей за мной, как будто меня здесь вообще нет.
Я вскакиваю.
– Простите, я… я ошиблась, – бормочу я, хватаю свои вещи и выбегаю в дверь. Но отправляюсь не на урок, где я должна быть. Я вообще не помню, где он. Поэтому я иду домой, хотя вообще-то еще середина дня.
Когда я, наконец, добираюсь до дома, я все еще чувствую себя расстроенной. У меня даже трясутся руки, когда я ставлю велосипед у дома. Внутри горит только одна лампочка – на кухне над мойкой. Во всех остальных комнатах темно, как ночью.
Вдруг за углом дома я слышу какой-то стук. Я выглядываю и вижу двух женщин из Общества по сохранению культурного наследия Джар Айленда, на их лицах застыли фальшивые улыбки. Они и раньше приходили к нашему дому, и всегда без предупреждения. Я уже догадываюсь, что тетя Бэтт и в этот раз не открыла им дверь.
Несколько раз во время их визитов я была дома. Мы стояли в дверях, и они настоятельно рекомендовали мне нанять садовника, чтобы он привел в порядок наш двор или мастера, который заменил бы разбитую черепицу, чтобы сохранить «историческую целостность» дома.
Конечно, наш дом находится не лучшем состоянии. Особенно, если сравнивать его с другими старыми домами в нашем квартале. В этой части Джар Айленда расположены самые старые дома, многие из которых объявлены памятниками. Некоторые люди воспринимают это слишком всерьез и заботятся о том, чтобы каждая деталь дома соответствовала именно той эпохе, и любой ремонт проводился только теми материалами, которые существовали во времена его постройки: кедр и сланец.