Но старый дом постоянно требует ремонта, а это никогда не было тетиной сильной стороной. И моей тоже. Его давно уже надо было целиком покрасить. Ступенька на нашем крыльце прогнила насквозь. И да, весь наш двор усыпан опавшей с огромного дуба листвой, но я не вижу в этом никакой проблемы. Вся земля покрыта снегом, и останется под ним до самого марта.
Не говоря уже о том, что все это… вообще-то никому не мешает. И не им решать, объявлять наш дом памятником старины или нет. Это наш дом, он принадлежал Зейнам с момента заселения Джар Айленда. Я вижу, как женщины медленно спускаются по ступенькам крыльца.
Надо вам это или нет, они все равно будут приходить. Нам придется с ними как-то разобраться, иначе они так и будут шнырять вокруг дома.
Именно это я и собираюсь сказать тете Бэтт, когда вхожу в дом через заднюю дверь. Но не говорю – она разговаривает по телефону.
– Она все время в плохом настроении. Не думаю, что она знает. Ее невозможно уговорить. Я пыталась ей сказать, чтобы она не зацикливалась на этом мальчике, Риве. Да, я тебе не говорила потому, что обещала ей, – тетя Бэтт умолкает. – Нет. Нет, конечно, нет. Тебе не нужно приезжать. У меня все под контролем. – О господи! Она говорит с мамой про Рива. Я вбегаю в комнату, встаю прямо перед ней и возмущенно смотрю. У тети Бэтт расширяются глаза. Она не ожидала увидеть меня дома в это время.
– Эрика, я… Мне нужно идти. – И тетя кладет трубку.
– Не могу поверить, что ты так поступила. Ты же обещала хранить все это в секрете!
Тетя Бэтт падает в кресло и начинает тереть виски.
– Что на этот раз случилось?
Меня возмущает ее раздражение. Как будто само мое присутствие ей в тягость.
– Ты серьезно? Я же тебе верила! – Говорю я резко. – И вот я прихожу домой и слышу, что ты за спиной меня обсуждаешь. Что, по-твоему, я должна чувствовать?
Тетя пожимает плечами.
– Я теперь даже не пытаюсь понять, что ты чувствуешь. Я далека от всего этого.
Я показываю на телефон.
– Зато от него близко! – Меня трясет от гнева. – А теперь мне придется им все объяснять на День Благодарения.
– Твои родители на День Благодарения не приедут.
– Почему?
Она смотрит на меня.
– У твоей мамы не слишком хорошие воспоминания об этом месте. – Она говорит это с ядом в голосе. Я знаю, что этого заслуживаю, но она все равно всегда застает меня врасплох.
– Позвони маме. Позвони и скажи, что все в порядке, что они должны приехать на День Благодарения. Скажи им, что со мной все хорошо.
Тетя Бэтт встает.
– Ничто не может ее сделать счастливее, чем весть о том, что ее дочь в порядке. Но боюсь, мы обе знаем, что это неправда.
После того, как день моего рождения обернулся полной катастрофой, и из всех приглашенных ко мне пришел только Рив, мои родители стали беспокоиться.
У папы появилась идея устроить мне еще один день рождения, как будто того, первого вообще не было. Тот новый день рождения планировался на материке. Почему-то он решил, что все дело в пароме, на котором гостям трудно добираться до нашего дома. Он отказывался верить, что никто не пришел из-за меня. На этот раз папа собрался организовать все по серьезному, чтобы праздник понравился всем. Предполагалось, что мы будем кататься на роликах и играть в боулинг.
Я категорически отказалась.
Мама захотела ездить со мной на пароме в школу и обратно. Она говорила, что это будет весело. Она будет брать с собой газету или книгу, и мне даже не придется с ней разговаривать во время поездки. Мы просто будем сидеть рядышком и любоваться пейзажами. Конечно, я отказалась. Поездки на пароме – были временем, которое я проводила с Ривом. Только тогда я была счастлива.
Я пыталась есть поменьше на ужин, но они очень обижались, когда я говорила, чтобы они не клали мне в тарелку так много пасты.
Они очень старались, но мне становилось только хуже. Я начала замыкаться в себе. Я больше не хотела проводить с ними время или куда-нибудь ездить на выходные. Мне были отвратительны их попытки исправить то, что исправить невозможно. Им. Мне было невыносимо видеть, как они страдают, и хотелось оградить их от переживаний. Я не хотела, чтобы им было больно.
Но самое плохое случилось, когда они однажды вечером вдвоем постучались ко мне в спальню. В школе Монтессори закончился семестр, и я принесла домой свой чертов дневник. У меня никогда не было плохих оценок.
Папа сел на кровать. Мама прислонилась к письменному столу.
– Может, тебе стоит поменять школу? – сказал папа.
– Ты могла бы ходить в школу здесь, в Мидлбери. Не нужно будет каждый день ездить на пароме. И ты сможешь начать все с нуля.
Я остервенело замотала головой.
– Я не хочу менять школу.
Мама смотрела на меня, старательно сохраняя на лице радостную улыбку.
– Или мы вообще можем переехать. Мы с папой всегда мечтали перебраться когда-нибудь в город. Представляешь, будем ходить по воскресеньям в музеи, устраивать в парке пикники…
Я повторила еще громче.
– Я не хочу менять школу!
Папа похлопал меня по ноге. У него в глазах стояли слезы.
– Мы только хотим, чтобы ты была счастлива. И все.
– А я хочу только одного – остаться в Монтессори, – сказала я. С Ривом.
Я рухнула в кровать и уставилась в потолок. Снова и снова я из всего и всех выбираю Рива. И всегда делаю неправильный выбор. Как будто моя жизнь – треснутая пластинка, и я, даже зная, в какой момент мелодия заест, все равно не могу перепрыгнуть через трещину.
Глава тридцать пятая. Лилия
Мы с Надей валяемся на диване и смотрим телевизор, а мама делает на компьютере заказы на День Благодарения. В этом году мы его отпразднуем довольно скромно. Из Нью-Йорка приедет папин брат с семьей, должна была еще приехать наша бабушка из Калифорнии, но она в последнюю минуту решила, что не хочет лететь на самолете, и этим очень сильно расстроила маму. Вместо этого она предложила приехать на следующий год к ней.
Пару раз мы приглашали на День Благодарения Ренни с мамой. В прошлом году всем было очень неловко. Мама Ренни все время пыталась флиртовать с папиным разведенным другом из госпиталя. Ренни потом меня спрашивала, может ли у них что-нибудь получиться, а я не знала, как ей сказать, что он встречается только с двадцатилетними эстонскими моделями. Интересно, что они с мамой будут делать в этом году?
– А можно вместо тушеного батата у нас будет пюре? – спрашивает Надя.
– Я люблю тушеный батат, – протестует мама.
– Со сливками, маслом и сахаром? – заныла Надя. – Ренни говорит, что там сплошной жир.
– Ты ешь тушеный батат всего один раз в году, – говорю я сестре. – Переживешь. К тому же мама его уже заказала.
– Я считаю, что нашей семье следует питаться правильно, – отвечает Надя, пожимая плечами.
Мама вздыхает.
– Я могу проверить, можно ли еще изменить заказ, – сдается она и начинает звонить поставщику продуктов.
– Спасибо, мамочка! – кричит Надя ей в ответ.
– Кстати, а как собирается провести День Благодарения Ренни? – небрежно спрашиваю я. – Надя тянется еще за одной подушкой. – Они обедают с приятелем миссис Хольц и его сыном. Она сказала, что этот Рик дружит с одним модным шеф-поваром, который им будет готовить.
Я закатываю глаза. Рик – владелец бутербродной, он живет прямо над ней в однокомнатной квартирке. Не могу себе представить, что он общается с модным шеф-поваром. По-моему, это полное вранье.
– А когда Ренни тебе это сказала?
– Она подбросила меня до дома, пока ты сидела в библиотеке, – отвечает Надя.
Мне совсем не нравится, что Ренни пытается переманить Надю на свою сторону. Она уже дважды звонила на наш домашний телефон, чтобы спросить сестру про фотографии для ежегодника и еще по какому-то поводу. Я ее знаю, она делает это, чтобы побольнее меня зацепить. Я тихонько пихаю Надю ногой.
– Не верь всему, что говорит Ренни. Иногда она просто сотрясает воздух.
– Вы, ребят, что, поссорились? – широко раскрыв глаза, спрашивает Надя.
– Нет, просто отдалились друг от друга.
– Что-то случилось? – продолжает выпытывать у меня Надя. – Почему отдалились?
– А что? – спрашиваю я ее, вспоминая нашу ссору на кладбище. – Ренни что-то рассказывала? – Она бы не посмела.
Надя, секунду помолчав, качает головой.
– Надя!
– Она ничего не говорила, – не сдается сестра. – Просто я заметила, что вы общаетесь не так, как раньше.
– Ничего особенного не произошло. Просто мы с ней разные люди, вот и все.
Надя это проглотила.
– Да, мне тоже так кажется. Ренни… она такая яркая. Она все превращает в праздник. Даже не знаю, как это тебе получше объяснить.
Я хмурюсь.
– Если Ренни яркая, то какой кажусь тебе я?
– Ты тоже забавная. Но в своем роде, – поспешно отвечает Надя.
Я ничего не говорю в ответ, но в течение нескольких часов все это продолжает крутиться у меня в голове. Я скучная по сравнению с Ренни? Я на самом деле веду себя гораздо осторожнее, чем она, не такая тусовщица, как они с Ривом. Но если я такая скучная, почему она много лет дружила со мной? Ведь Ренни ненавидит скуку.
Мне неприятно, что моя собственная сестра возвела ее на пьедестал. Как будто видит в Ренни сильную личность, а я всего лишь какая-то девочка паинька и по совместительству ее старшая сестра.
Если бы Надя знала, в какой переплет я попала в этом году! Она бы не считала меня скучной.
Наша мама всегда заставляла нас наряжаться специально для Дня Благодарения. Она говорила, если мы сядем есть эту еду в простых свитерах, она не покажется нам необыкновенной. Мы соглашаемся с ней, чтобы она чувствовала себя счастливой. Надя нарядилась клетчатое зеленое платье-бюстье с пышной юбкой и кардиганом, а я – в трикотажную мини-юбку и блузку из органзы.
Папа надел классическую рубашку и слаксы, а мама винного цвета трикотажное платье с высоким воротником и золотой браслет. Надо будет попросить ее дать мне его с собой в колледж. Взрослые собрались в гостиной и пьют вино, которое привез дядя, а дети расположились в телевизионной комнате. С папиной стороны у нас два кузена: Волкер, возраста Нади, и Этан, которому семь лет. Волкер с Надей дружат, хотя мы и видимся нечасто. Этан – избалованный мальчик, но в этом нет его вины. Просто его родители слишком часто говорят ему, какой он гениальный, ведь он играет на скрипке.