За нами осталась ее визитная карточка — приветливая, улыбающаяся, искренняя.
Вулканы в западном Сальвадоре рассеяны, как горох, некоторые даже перебежали в соседнюю Гватемалу. Вулкан Чинго раскорячился на самой границе и вместе с целым полком других, во главе которых он стоит, весьма успешно пытался загородить дорогу каждому пришельцу. Особенно тому, кто обулся в шины.
Дорожные инженеры, вступившие в неравный бой с этими непокорными смутьянами, навязали им тактику активной обороны. Они решили разделить вулканы на два лагеря, а потому смело прочертили между ними красную полосу, линию фронта. Эта линия проходит по склонам гор, пробивается сквозь мохнатую шубу тропического непроходимого леса, стараясь не растрачивать силы на бесполезные спуски и подъемы. С надлежащим размахом, соответствующим гордому названию «carretera Roosevelt» — «автострада Рузвельта», ее проложили напрямую. На поле боя рассеяны павшие с обеих сторон надорвавшиеся гусеничные тракторы, сраженные сорокаметровые лесные великаны, изрытые склоны гор с вывалившимися внутренностями, заржавелые грейдеры. Но обе стороны непрерывно бросают в бой новые и новые подкрепления, отдохнувший лес защищается с отчаянной свирепостью неутомимого великана, в наступление против него идут новые самосвалы, бульдозеры, еще пахнущие заводской краской, краны, скреперы и моторы, моторы, моторы. Обе стороны показывают друг другу обнаженные зубы, но перевес на рычащей механизированной стороне, потому что за нею стоят американский капитал и военные планы Пентагона. Американские стратеги наметили «оборонную линию» Панамского канала, ахиллесовой пяты Америки, объявив тем самым бой гватемальским вулканам и гватемальскому девственному лесу. Но стратеги всего лишь пешки на видимой шахматной доске, передвигает же их невидимый игрок — капитал, который еще до начала партии положил себе в карман лавры победителя в виде долговременных кредитов, лицензий, таможенных ограничений, дармовой «аренды» сотен тысяч гектаров плодородной земли. Ибо ничего другого не могли дать до сих пор управлявшие страной правительства взамен моторов, вступивших в бой с тропическим лесом.
Ежеминутно нам приходится съезжать со свежей, еще не успевшей осесть насыпи на старую каменистую петляющую дорогу, за которой уже давно никто не следит, раз ее обрекли на смерть. «Татру» встречают здесь невероятно крутые подъемы, повороты, временами настолько резкие, что их приходится преодолевать в два приема. Каково же здесь шоферам грузовиков или же автобусов! Мы наблюдали за тем, как они проделывают эту процедуру, скорее с сочувствием, чем с любопытством. Пассажиры вышли из автобуса, шофер подъехал вплотную к левому краю дороги, выкроил из поворота все, что было можно, по команде кондуктора осадил машину назад и начал выворачивать руль обратно, в то время как из-под машины тянуло гарью от буксующего сцепления.
Короткий отдых в селении Прогресс на пересечении синен, уже оставленной обороняющимися линии боя и красной «carretera Roosevelt». За изгородью носятся резвые поросята с подвешенными на шее деревянными рогатками, чтобы они не могли пролезть через забор. Здешние поросята удивительно спортивные, быстроногие, невероятно резвые. Они не обременяют себя излишним жиром. Радостно взвизгнув и крутнув хвостиком, они с удовольствием пускаются наперегонки со стальным соперником, болтая рогаткой на тонкой шее. Их здесь видимо-невидимо.
Пожелав найти общий и притом самый типичный для всех городов Латинской Америки признак, вы не стали бы колебаться ни секунды. Это их планировка. Градостроителям небезынтересно было бы узнать, чем это можно объяснить с точки зрения исторической, кто был первый архитектор, предложивший такую планировку городов, а также почему его предложение так быстро и прочно прижилось. Но поставив себя на место первых поселенцев, принявшихся основывать города, приходишь к выводу, что самое разумное в этом случае было нарезать земельные участки квадратами или прямоугольниками и расчертить улицы по линейке. К чему еще терять понапрасну время на никому не нужные повороты улиц, площади с ладошку величиной, глухие живописные уголки, уличные тупики, к которым привычна перенаселенная средневековая Европа. Земли повсюду сколько хочешь, прав собственности на нее у соседей никаких, о чем тут еще раздумывать!
Любитель романтических уголков в европейских городах станет упрекать города Америки за нудное однообразие улиц, словно одетых в униформу, ничем не примечательных. Но объективный наблюдатель не сможет отрицать, что в них легко и просто ориентироваться, а главное, что особенно важно в последнее время, — транспорт по ним может двигаться к цели быстро и кратчайшим путем.
В Гватемале шагнули дальше: центр города разделили соответственно странам света; коммуникации, ведущие с запада на восток, наименовали калье (улицы), с севера на юг — авениды, и затем перенумеровали их. Осями города стали Восьмая улица и Шестая авенида, на пересечении которых стоит правительственный дворец — «Casa de gobierno».
Немногие из городов Нового Света имеют столь живописное обрамление, как столица Гватемалы. Она особенно очаровывает, если приближаться к ней с юга, по дороге, ведущей из Куилапы. Хотя мы страстно мечтали поскорей оказаться на месте, но не удержались, заглушили мотор и быстро вынули фотоаппараты. Окруженный венцом поросших лесом синих гор, город лежал на дне глубокой долины, неравномерно покрытой густо-зелеными пятнами полей, которые вдали, у самого горизонта, приобретали серебристый оттенок инея, словно в некоем гигантском альпинарии.
Столь же приятное впечатление оставлял город и после того, как мы соскользнули в его улицы сверху. Здесь нет ощущения той потрясающей разницы между кварталами бедноты и торговым центром города, которое охватывает вас в столицах почти всех остальных стран Латинской Америки. Люди здесь одеты несравнимо лучше, чисто, по-городскому или же в национальные индейские одежды, красочные и необыкновенно яркие. На главной авениде бросается в глаза ряд книжных магазинов — явление не слишком распространенное у южных соседей.
Напрасно искать здесь гордо возвышающиеся многоэтажные здания. Дома, преимущественно одноэтажные, самое большее двухэтажные, несмело, по-провинциальному жмутся к земле в страхе перед землетрясением. Архитектурных памятников эпохи древнеиспанского колониализма осталось немного, их можно по пальцам перечесть. Причины этого становятся понятными после того, как перелистаешь страницы волнующей истории города.
Неоднократно разрушенный землетрясениями, он несколько раз подряд пытался поднять голову к солнцу и, наконец, оставил на произвол судьбы место своего первоначального основания и переселился в другое. Но и это не спасло его от последующих катастроф.
В то время как на фронтах первой мировой войны города Европы разрушались под сосредоточенным огнем дальнобойных орудий, столица Гватемалы была превращена в руины, хотя по ней не выпустили ни одного вражеского снаряда. В течение нескольких недель в декабре 1917 и январе 1918 годов в городе хозяйничало землетрясение, не оставившее после себя камня на камне. Все дома вокруг, что мы видим сегодня, буквально построены из бывших обломков.
Прошлое города осталось примерно в сорока километрах западнее не только в камне пышных дворцов, храмов, домов знати и монастырей, но и в вечном молчании. Оно называется «Guatemala Antigua», в сознании же людей и на картах от этого названия сохранилась лишь вторая часть: древняя.
Исследовать происхождение и значение романтично звучащего названия «Гватемала» дело не простое. По мнению одних, первоначально оно звучало Quauhtmatlau, что означало город или край деревянных жилищ; по мнению других, это искаженное ацтекское слово Cuautemallan— связанный орел. Французские путешественники А. Д’Орбиньи и Ж. В. Эйре в своей книге «De viaje pmtoresco a las dos Americas, Asia у Africa», изданной в 1842 году с Барселоне, утверждают, что название это производное от слова «Guan-htemali», что означает «старое раздвоенное дерево». Альварадо, первый белый, вступивший на землю ацтеков, встретился якобы с вождем индейцев-какчикелей там, где стояло гигантское дерево, разъеденное временем и позже расщепленное молнией надвое.
Так или иначе, основателей города это название не удовлетворило, и потому они в 1566 году благодарно приветствовали королевский декрет, которым городу присваивалось название «La Muy Noble у Muy Leal Ciudad de Santiago de los Caballeros de Goathemala», «благороднейший и верноподданнейший город Сантьяго из рыцарей Гватемальских». Таким образом родился он с серебряной ложкой во рту и за короткое время достиг величия, богатства и значения невиданного. Наряду с Мехико и Лимой он вошел в созвездие трех самых прекрасных городов Нового Света. Его строили «со щедрой роскошью и вкусом, украшая золотом, серебром и другими драгоценными металлами со вновь открытых рудников, мексиканской бирюзой, колумбийскими изумрудами, тихоокеанскими кораллами и жемчугом». Руки рабов-индейцев и фантазия испанских архитекторов воздвигли роскошные дворцы знати и десятки храмов.
Однако не долго радовался он своей славе и богатству. Четырежды на протяжении двух веков его постигло наводнение, четырежды близлежащий вулкан Фуэго — Огонь — изливал на него реки раскаленной лавы, четырежды выкашивала город чума, а однажды беспрерывные засухи привели город на грань голодной смерти. И словно этих стихийных бедствий городу было недостаточно, его потрясали неустанные распри между духовной и светской властями, восстания индейцев, нападения пиратов, привлеченных его богатством. В нем процветали порок, убийства, грабежи.
А затем наступило 29 июля 1773 года, день святой Марты, когда двухминутное беснование подземной стихии разбило гордый город вдребезги. Оно поставило на колени всех, кто, пережив опустошение, счел его за конец света; люди взаимно отпускали друг другу грехи, грабители возвращали награбленное своим жертвам, кающиеся стояли в очередях к священникам, чтобы исповедаться, спесивые испанцы превратились в кротких овечек, они обнимали ноги индейцев, которых многие годы порабощали, и молили отпустить им их грехи, тюремщики разбивали цепи, которыми сами приковывали узников в подземных казематах. Вслед за землетрясением на истерзанный город обрушился многодневный дождь, уничтоживший ценные архивы и библиотеки; эпидемия тифа и несколько менее сильных землетрясений довершили дело уничтожения. После долгих споров между церковью и испанским вице-королем о том, нужно ли Гватемалу восстанавливать, Карлос III вынудил все же в 1780 году папу подписать буллу и заставить своего твердолобого архиепископа перенести город на другое место.