Из долинки под пирамидой появился человек в белых полотняных брюках. Он, словно шмель, движется от кактуса к кактусу, просовывает длинный хоботок меж лезвий их листьев-кинжалов, затем поворачивает хобот в сторону кожаного меха, болтающегося у него за спиной, и переходит к следующему колючему растению. Ах, вот оно что! Шмель — это тлачикуэро. Из пронзенных сердец магея он старательно высасывает сладкий сок агуамиель. Хоботок — это вовсе не хоботок, а кокоте, узкая продолговатая выдолбленная тыква с отверстиями на обоих концах Без нее сладкий сок никак не добыть из родничка, прорубленного в мякоти растения, которому столь безжалостно пускают кровь. До завтра сок в мешке из коровьей кожи прокиснет, а послезавтра он уже будет пьянить людей, для которых пульке милее пива и вина, дороже любого нектара на свете.
— Когда откопали эту пирамиду? Не знаю, сеньор, не знаю, — отвечает «шмель», растерянно опускает «хоботок» к земле, выпуская при этом на траву литр сладкого сока. — Но те, кто строил эту пирамиду, пульке уже знали. Они научились пить ее от тольтеков, сеньор, за это я ручаюсь головой!
И он погрузил хоботок в соседний магеи.
Когда Кортес во время похода на столицу Мексики захватил Чолулу, в ней было примерно около ста тысяч жителей и более четырехсот храмов. Кортес приказал все их снести и пообещал, что на месте каждого из языческих храмов он построит храм католический. Еще немного, и он выполнил бы свое фанатическое обещание. Сегодня Чолула вместе с окрестностями не насчитывает и десяти тысяч жителей. Зато в ней сто шестьдесят католических храмов. Верующие Чолулы могут каждый день молиться в другом храме, и только к рождеству они управятся со всеми.
— Когда будем возвращаться из Пуэблы, нужно будет этот набожный город сфотографировать!
Легко сказать «сфотографировать», но откуда? Ведь небоскребов в Чолуле нет.
«На холме над городом возвышался храм, оттуда открывается хороший вид».
Мы взбираемся по бесконечной лестнице. Пришло же кому-то в голову заставлять людей подниматься для исповеди на такую высоту! Но мы не пожалели, что взобрались на самый верх. Город со всеми его башнями и башенками, с куполами храмов был весь как на ладони. Впереди, на самом горизонте виднеется снежная шапка Попокатепетля, вправо его двойник Истаксиуатль. Хорошо еще, что Кортесу не пришло в голову построить католические храмы на их пиках. Величественный Попокатепетль без телеобъектива не снять, это ясно. Ну что ж, пошли домой, в Мехико.
— Ну как, вам понравилась пирамида в Чолуле? — спросили нас на следующий день друзья. — Бог мой, вот, наверно, влетела в копеечку этакая гора кирпича и камня!
Пирамида в Чолуле? Мы не видели там никакой пирамиды, а ведь мы побывали на самом высоком холме в храме Nuestra Senora de los Remedios. Всему виной была проклятая спешка. В путеводителе «Пемекса», который мы оставили в машине у подножья холма, действительно черным по белому было написано: «Километр 122, Чолула, чолультекская культура. Предполагается, что кирпич для постройки пирамиды изготовляли в расположенной неподалеку Амекамеке и что на строительство его доставляли по непрерывной цепочке из 20 тысяч военнопленных. Каждый, кто овладевал Чолулоп, в знак победы покрывал пирамиду новым слоем облицовки. Последний из победителем, Кортес, приказал построить на ее вершине храм Nuestra Senora de los Remedios…
Это было в правление Тепанкальтсина, восьмого царя тольтеков. Один из придворных, Папантсин, заметил, как полевая мышь прогрызла дыру в стволе магея и стала лакомиться сладким соком.
«Раз соком может лакомиться мышь, почему бы им не полакомиться царю», — сказал себе Папантсин, наполнил сладкой жидкостью кувшин и послал свою красавицу дочь Хочитль отнести его властелину. Царь попробовал и то и другое: и приятный сок, который затем прокис, и миловидную Хочитль. Он тут же поместил ее в гарем. Очень скоро Хоитль родила Тепанкальтсину сына Меконетсина, «дитя маея». А приятный напиток, который так распалил царя перед первым поцелуем, обрел, таким образом, свою богиню, прекрасную Хочитль. И по сей день над некоторыми из мексиканских питейных заведений можно встретить вывеску: «La lermosa Xochitl», «Прекрасный цветок».
Пульке пили в давние времена и продолжают пить до сих пор, а тольтеки загадочно исчезли. Они были первым цивилизованным племенем в Мексике, им предшествовали только безыменные племена непричастных к культуре охотников и полу-земледельцев-полускотоводов. В XI веке тольтеки незаметно исчезли из долины Мехико, оставив свою легендарную столицу Тольан на произвол судьбы и на милость врагов, и отправились в юго-восточном направлении, на Юкатан, в горные долины Гватемалы, и дальше в нынешний Сальвадор. А Тольан их словно сквозь землю провалился.
Куда девался Тольан? За объяснением этой загадки кое-кто отправился даже в штат Оахака, в деревушку Тула, где росло «самое старое дерево на свете», которое наверняка помнило тольтеков.
Но у дерева выведать ничего не удалось. Ничего не поведало селеньице Тула де Альенде в штате Идальго, которое вызывало подозрение тем, что здесь ни с того ни с сего испанцы построили величественный храм с монастырем, скорее даже крепость, чем монастырь.
Только в 1942 году пробудился от векового сна холм за до сих пор ничем не примечательной Тулой в штате Идальго; кирки и лопаты открыли миру тольтекскую пирамиду. Она великолепна. Глядя на нее, невозможно отрицать, что тольтеки поистине были народом зрелой культуры, что среди них были гениальные архитекторы, выдающиеся скульпторы, что они оказали влияние на изобразительное искусство ацтеков, а позже майя, поскольку к ним на Юкатан тольтеки занесли не только бога Кетсалькоатля, но и свое искусство.
В Тольане были обнаружены огромные женские кариатиды, мастерски вытесанные из трех огромных глыб и подпиравшие своими сплющенными головами крышу часовни. На страже продолжает стоять только одна-единственная, с чудесной диадемой, гонким лицом и голыми ягодицами. Чуть выше к пояснице прикреплен огромный узорчатый диск, из центра которого с любопытством выглядывает человеческая голова. Куда же она смотрит? На это кариатида не отвечает. Она стоит, прижав к груди руки, так же как стояла перед помазанниками божьими, когда широко раскрытые глазные впадины ее были еще заполнены отливающей перламутром мозаикой.
Издали пирамиды похожи на терку, вблизи же плоски камни, выступающие на поверхности, напоминают гигантски пожарные лестницы. Скорей всего это несущая поверхность которая удерживала плиты облицовки, покрывавшей пирами ду и давно обвалившейся. Зато фриз у подножья пирамиды богато украшен каменными рельефами, на которых друг за другом влево маршируют ягуары с ошейниками и воинственно задранными хвостами. Распростершие крылья орлы обнюхивают какие-то загадочные трехконечные предметы. Возможно, это вырванная у жертвы печень, которую они клюют на потеху скульптору. Над ними ухмыляются черепа, скелеты бойко разбрасывают собственные кости.
— Я доснял последний метр пленки, обе кассеты пусты. Придется спуститься в город.
Сеньор Чавес, единственный фотограф в Туле, охотно освобождает для нас свою «темную» комнату и затыкает щели, через которые пробивается полуденное солнце.
— Я проявляю по большей части ночью, понимаете? А вообще это хорошо, что вы интересуетесь пирамидами. Вам следовало бы заглянуть немного подальше от старой, недель пять назад там открыли новую. (Вот оно что. об этой «Пемекс» ничего не знает, возможно, мы откроем и другие.) Оставьте машину возле старой пирамиды и пройдите по тропинке левее спортивного поля. За четверть часа вы туда доберетесь.
Из каменной равнины, на которой кое-где возвышается разлапистый древовидный попал, показался невысокий пригорок. У подножья его работает человек шесть-семь мужчин. За упомянутые пять недель они уже успели многое сделать. Они освободили от земли и камней северный фасад пирамиды, открыли какой-то стол для жертвоприношений с отверстием посредине, старательно заделывают цементом щели на приподнятом пьедестале и щеточками очищают рельефы на передней стене.
Сеньор Хорхе Акоста, главный археолог, человек не очень разговорчивый, не любит, когда здесь появляются люди с фотоаппаратами. Ведь речь идет о приоритете, популярности, славе первооткрывателя.
— Вон там можете посмотреть, мы нашли кое-какие предметы обихода, — наконец разрешает он благосклонно.
На чисто выметенном месте разложены обсидиановые коготки, каменные топорик и молоток, метлапильи для размола кукурузы, примерно трех дециметров длиной; и тут же рядом каменная плита шириной в двадцать и длиной двадцать пять сантиметров с пирамидальным острием на оборотной стороне.
— Это метатль, доска для растирания кукурузы, — охотно поясняет старик, пришлепавший к нам. — Этот шип втыкался в землю, чтобы во время работы доска не ерзала…
Он покосился по сторонам, осторожно огляделся и чуть заметно кивнул нам.
— Идемте со мной!
Он поплелся к деревянному сарайчику за пирамидон, ступая неслышно, как кошка, и ежеминутно испуганно озираясь.
— No me dejan dormir los toltecas, — вырвалось у него неожиданно. — Не дают мне спать эти тольтеки! Я сплю примерно до полуночи, а потом они приходят меня пугать, они все время меня неотступно преследуют…
И он отвернул брезент. На земле тщательно, кость к кости, были сложены два скелета. А рядом лежал скелетик ребенка лет двух.
— Сильнее всего меня преследует малыш. Вчера я переселился в соседнюю палатку, но в полночь он снова пришел ко мне, негодник этакий!
Он погрозил скелетику палкой, прикрыл брезент и, не проронив ни слова, поплелся к работавшей бригаде.
Днем, в половине пятого, 9 января 1932 года Хуану Валенсуэла, худощавому ассистенту профессора Альфонсо Касо, удалось через узкую щель проникнуть в гробницу номер семь. Крик удивления невольно вырвался у него, едва луч его электрического фонаря вонзился во тьму. Удивление это вышло за пределы горы Монте-Альбан, где многочисленная археологическая экспедиция профессора уже четвертый месяц освобождала от наносов земли и камней странные холмы. Это удивление разнеслось по всему миру: обнаружен клад невероятной исторической и материальной ценности.