ЮКАТАН — ПОСЛУШАЙТЕ, КАК ОНИ ГОВОРЯТ
Город пылал, пораженный сотнями огневых ударов; над крышами домов и шпилями башен метались клочья едкого дыма. Мутное февральское солнце безуспешно пыталось вызвать на лицах людей улыбку. Около полудня опять завыли сирены и загнали все живое в щели, в унылую полутьму бомбоубежищ.
Как бесконечно далеки были в те минуты «Новые края», заколдованные в книжку с пальмами на обложке! Как безнадежно недоступны были эти полные очарования края, отмеченные хотя и романтичной, ко тем не менее здравой мечтательностью вечного искателя приключении Г'аллнбуртона! Безумно смелое плавание через Панамский канал, паломничество по следам Кортеса, драматическое восхождение на легендарную гору Попокатепетль, прыжок в священный колодец майя, в который они некогда бросали невинных девушек, вымаливая влагу у бога Дождя.
Мучительную боль причиняли эти недоступные края, в то время более далекие, чем солнце и звезды. Снаружи вторично взвыли сирены, можешь захлопнуть книжку и снова вылезть из катакомбы в шестой год нацистской оккупации. В узком колодце Целетной улицы послышались удары староместских курантов.
…А теперь, спустя много лет, приятные голоса колоколов раздаются на авеннде Хуарес, звучат с кафедрального собора на Сокало, и снова, как тогда, на улице полдень. До отплытия парохода из Веракруса остается около трех недель. И в них нужно втиснуть кое-что поважнее, чем романтические паломничества. До легендарного Юкатана по прямой ровно тысяча двести километров. Теперь вовсе не обязательно добираться до империи майя пароходом, поездом и верхом, ведь для этого существует авиакомпания «Мехи-кана де авиасьон».
— Завтрашний самолет в Мериду уже переполнен, но вы можете лететь послезавтра.
— Знаешь что, Мирек, поскольку ты теперь осиротел, мы полетим с тобой, — сказали Иван и Либуша, только позавчера прилетевшие в отпуск в Мексику из Вашингтона, где они работают в посольстве. — Если мы тебе не помешаем…
— Наоборот, вы мне поможете при киносъемках. А то мне придется всю аппаратуру оставить дома!
— Ладно, значит послезавтра в пять на аэродроме!
— Футляр с камерой восемнадцать килограммов, чемоданчик с объективами и запасом пленки девятнадцать, штатив девять, аккумулятор шесть. Всего пятьдесят два килограмма на троих, можно будет провезти без доплаты.
— Ручной багаж возьмем с собой в кабину, через шесть часов мы будем в Мериде.
Чаша Долины Мехико где-то очень глубоко, сверкающая поверхность озера Тескоко озорно пускает зайчиков в глаза пассажирам левого ряда кресел, которые с высоты любуются удаляющимся городом. Тем временем справа уже надвигается куда более интересное зрелище: курящаяся гора Попокатепетль и Белая женщина — Истаксиуатль. Облака вежливо удалились со сцены, Попокатепетль демонстрирует белую бахрому своего снежного покрывала, полоснув при этом по глазам лимонной желтизной, которой он устлал свой кратер, неисчерпаемый склад чистейшей серы. Вдоль горизонта проплывает гигантская гора, которая, пожалуй, держит мировой рекорд по количеству совершенных на нее восхождений. Со времен, когда испанцы открыли этот бесценный клад в глубине дымящейся горы и принудили ее к соучастию в производстве огнестрельного пороха, сеявшего смерть среди ацтеков, из кратера Попокатепетля было добыто более миллиона тонн серы! Превращенные в рабов индейцы совершали ежедневные восхождения на высоту 5 450 метров и затем по сыпучему пеплу съезжали на самое страшное из всех, какие только существуют, «место работы», в кратер. Набрав там в мешки по двенадцати килограммов серы, задыхаясь в сернистых испарениях, непрерывно поднимавшихся из чрева вулкана, они опять карабкались к его краю, голодные, замерзшие, полузадушенные серной пылью. Массовый альпинизм, массовая смерть.
И еще один горный великан входит в число зрелищ во время полета к побережью океана: царица мексиканских гор — Орисаба, Звездная гора, Китлатепетль, как ее по сей день называют индейцы. Она стоит вся закутанная тучами. Сегодня неприемный день…
Крутой спуск с поднебесной высоты шесть тысяч метров, и вот уже горизонт заснял яркой синевой. Океан. Крошечные скорлупки бороздят его зеркальную поверхность, оставляя за собой клип ряби. Мачты ощетинившихся портовых кранов зло бросаются нам навстречу. Крен вправо, и мы приземляемся. Веракрус. Огненное дыхание пылающего ада ворвалось в самолет через раскрытую дверь, до обморока влажная жара приморских тропиков рвется в легкие, которые еще полтора часа назад вдыхали свежий горный воздух.
Вторая посадка на побережье в Вильяэрмосе, в центре болотистых наносов Грихальвы и Усумасинты. И, наконец, Юкатан.
Мерида — чудесный город, со славной историей. С окрестностей Мериды конкистадоры начали свои разведывательные действия. Мерида — центр оживленной торговли хенекеном, который сразу же за околицей Юкатана принимает название «сизаль» по имени небольшого причала на северо-западе от Мериды. Весь город ходит в белом, словно в праздник. Но эта мода продиктована солнцем: чем белее твоя одежда, тем меньше одолевают тебя его лучи. Рука сама тянется к футляру с камерой, такое здесь множество интересных лиц, столько прелестных уголков. Однако лучше надвинуть шоры на глаза, как у лошади, и галопом мчаться к цели, к пирамидам майя. Обратный самолет ждать не будет!
Уже темнело, когда после трехчасовой тряски мы выгрузили вещи у входа в маленькую гостиницу «Виктория» в Чичен-Итса. Давала себя знать сильная усталость, вызванная гонкой предыдущих дней и сегодняшним путешествием.
Самое лучшее сейчас — умыться и в постель.
— Разбудите меня около полуночи. Только не забудьте!
— Como по, senor, — пробормотал швейцар и удивленно покачал головой.
Ночь была трепетно-светлая, месяц плыл высоко в безоблачном небе, ни один лист не шелохнулся. Лишь со всех сторон отдаленно доносился концерт сверчков, то здесь, то там совсем рядом раздавался короткий треск цикад, который тут же испуганно обрывался. Под ботинком заскрипел камешек. Теплый сырой воздух, окутавший все кругом, время от времени приходил в движение от легкого ветерка, и всем вокруг овладевал щекочущий аромат джунглей и мечтательное очарование окружающей обстановки. Нигде никаких сторожей, охраняющих сокровища майя от грабителей, ни одного назойливого гида вроде тех, что встречали нас у подножья величественного Хеопса, никаких дьяволов в белых галабеях, навязчивых, готовых в любую минуту дня и ночи ограбить пришельца, отняв у него последний пиастр и романтику одиночества.
Под действием какого-то чудотворного круговорота судьбы полная луна опять стояла в зените, как стояла она тогда над каменными пирамидами и текущим Нилом, над хрустальным миражем экваториальных ледников Килиманджаро, над полуночной лунной радугой, опиравшейся на шумящие воды Замбези. Ну, так давай же, драгоценный мираж, возьми на себя роль чичероне, веди одинокого ночного путника! Он не стал заглядывать в карту, он не хочет знать, где север, а где запад, он хочет одного: бродить где попало волшебной ночью и стать кинооператором, которому обеспечена полная неприкосновенность и которого пригласили индейцы майя заснять их самые фантастические обряды.
Пятна шкуры ягуара, брошенной на землю лунным сиянием и тенями листьев, вдруг шевельнулись, и из дорожной пыли поднялся воин, одетый в эту шкуру, держа в руке палицу, усаженную острыми обсидиановыми шипами. Он распахнул ворота в каменной стене и охотно впустил во двор запоздалого гостя. Двор был полон бронзовых от загара мужчин в пестрых одеждах с замысловатыми орнаментами и отливающими зеленью ожерельями из нефрита. Некоторые из них были босы и почти голы, лишь бедра их опоясывали веревки из хенекена, поддерживавшие узкие полосы ткани. У других ноги были обуты в красные сандалии с высокими щитками, предохранявшими подъем ноги, икры оплетали полосатые подвязки с побрякушками, головы украшали уборы с золотыми пряжками и переливающимися зелеными перьями священного кетсаля, которые при каждом шаге трепетными волнами ниспадали им на плечи.
Только теперь пришелец, пораженный этим захватывающим зрелищем, обратил внимание на пирамидальное сооружение, которое справа от площади, заполненной народом, словно застывший каскад, поднималось к небу. На вершине пирамиды возвышался храм, окруженный пылающими огнями, по широкой лестнице поднималась процессия людей. Она, словно змея, вилась из края в край, издали напоминая гигантского удава, ползущего вверх. В голове процессии, которая в это время как раз приближалась к вершине пирамиды, шагали наиболее богато одетые мужчины, чьи одеяния и головные уборы сияли переливчатой зеленью, пурпуром и янтарной желтизной; золото их браслетов и пряжек отбрасывало ослепительные блики, сквозь шуршание шагов был слышен звон колокольчиков.
— Человек, идущий позади шестерых верховных жрецов, сейчас будет принесен в жертву богам, — шепнул гостю человек в шкуре ягуара, сопровождавший его от главных ворот и прокладывавший ему теперь дорогу сквозь притихшую толпу, чтобы вовремя успеть к началу зрелища. — Это пленник. Год назад за физическую красоту жрецы избрали его и стали готовить к высокой чести, которая его ждет. На рассвете он простился с четырьмя своими возлюбленными, с которыми в последний месяц по очереди разделял ложе. Он уже примирился со своей участью.
В этот миг жрецы бросили в жертвенный огонь по горстке копала, повернулись и все одновременно схватили юношу, сорвали с него дорогие одеяния и положили на выпуклый жертвенный камень. Двое жрецов крепко ухватили его за руки, двое других — за ноги, пятый откинул его голову назад, в воздухе мелькнуло лезвие обсидианового ножа и вонзилось в грудь несчастного, забившегося в чужих руках. В это мгновение толпа собравшихся, в гробовой тишине зачарованно наблюдавших за страшным обрядом, издала крик, словно исторгнутый из одной груди. Верховный жрец вырвал из тела жертвы еще бьющееся сердце и вознес его на ладонях к небу. Затем он торжественно обернулся и швырнул сердце в лицо бога Кукулькана, Змеи с птичьим опереньем, который каменным взглядом наблюдал происходящее.