Он кивнул:
— Что делать? Вам что-нибудь приходит в голову?
— Конечно, — какое-то время я молча смотрел на него. — Но это только предположение. И если вы с ним не согласитесь, никто вас обвинять не станет, и я меньше всех.
— В чем дело?
— Не забывайте, это только предположение. — Я повернулся к Теодоре. Но если вы считаете, что не выдержите, не нужно пытаться, предупреждаю вас. — Я снова взглянул на Джека. — Оставьте тело там, где оно лежит, на столе. Сейчас вы пойдете спать, я дам вам снотворное. — Я посмотрел в сторону Теодоры. — А вы не ложитесь, не давайте себе засыпать ни на минуту. Каждый час, если сможете, спускайтесь в подвал и смотрите на это… тело. Если вы заметите хотя бы небольшие изменения, бегите наверх и немедленно будите Джека. Выведите его из дома — оба убегайте из дому как можно скорее — и приезжайте ко мне.
Джек какое-то время смотрел на Теодору, потом спокойно произнес:
— Если ты считаешь, что не сможешь выдержать, скажи «нет».
Она кусала губу, не поднимая глаз от дорожки на полу, потом встретилась взглядом со мной, с Джеком.
— Как это… будет выглядеть? Какие произойдут изменения?
Никто не ответил, и она опять опустила взгляд, покусывая губу. Свой вопрос она уже не повторяла.
— А Джек проснется? — вновь произнесла она. — Я смогу его сразу разбудить?
— Конечно. Ударите по щеке — мигом подскочит. Слушайте: даже если ничего не произойдет, разбудите его, если почувствуете, что больше не выдерживаете. Тогда можете вместе приехать ко мне на все остальное время, если захотите.
Она кивнула и опять уставилась в пол. Наконец она выговорила:
— Думаю, что смогу. — Она мрачно взглянула на Джека. — Раз уж я знаю, что смогу разбудить его в любой момент, думаю, что выдержу.
— Может, останемся с ней? — спросила Бекки.
Я пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, не нужно. По-моему, оставаться должны только те люди, которые здесь живут, я не уверен, что иначе это сработает. Хотя не знаю, почему я так говорю; это только предчувствие, интуиция. Тем не менее я считаю, что здесь должны находиться только Джек с Теодорой.
Джек кивнул и, спросив взглядом согласия Теодоры, сказал:
— Мы попробуем.
Потом мы еще немного посидели и поговорили, поглядывая на огни города в небольшой долине внизу. Но тема была исчерпана, и где-то около двенадцати, когда огни в основном уже погасли, мыс Бекки встали и начали прощаться.
Беличеки оделись и поехали с нами, чтобы подобрать машину Джека. Он оставил ее на Саттер-плейс, за полтора квартала от кинотеатра. Мы остановились там, и, когда Беличеки выходили, я еще раз напомнил Теодоре, чтобы она разбудила Джека, и они оба оставили дом, если с телом в подвале будут происходить какие-нибудь изменения. Я достал из саквояжа несколько таблеток секонала и дал их Джеку, объяснив, что одной достаточно для крепкого сна. Потом они попрощались — Джек с легкой улыбкой, а Теодора даже не пыталась изобразить ее, сели в свою машину и поехали домой.
Когда я вез Бекки пустыми улицами, она тихонько спросила:
— Майлз, тут нет связи? Между этим и… тем, что с Вильмой?
Я удивленно посмотрел на нее, но она уставилась прямо перед собой.
— Ты думаешь? — небрежно поинтересовался я. — Видишь тут связь?
— Да. — Она не смотрела на меня в поисках подтверждения, а просто уверенно кивнула. Потом добавила: — Были еще подобные случаи?
— Несколько. — Следя за асфальтом в свете фар, я краем глаза поглядывал на Бекки.
Она сидела молча, не шевелясь. Потом мы выехали на ее улицу, и когда я остановил машину напротив ворот ее дома, Бекки произнесла, не поднимая глаз:
— Майлз, я хотела тебе рассказать, — начала она неторопливо, спокойным тоном, — у меня такое чувство, что… — вдруг ее прорвало, — что мой отец вовсе не мой отец!
Бросив испуганный взгляд на темную веранду своего дома, Бекки спрятала лицо в ладонях и разрыдалась.
Глава 5
У меня не очень богатый опыт обращения с рыдающими женщинами, но в книжках я читал, что нужно прижать девушку к себе и дать ей возможность выплакаться. И это всегда оказывается самым разумным и целесообразным.
Итак, я повел себя разумно и целесообразно. Я привлек Бекки к себе и не мешал ей плакать, потому что понятия не имел, что мне делать или говорить.
После того, что мы недавно видели в бильярдной Джона Беличека, я уже не знал, как отвечать Бекки, если она будет утверждать, что ее родной отец самозванец или кто-то чужой, только внешне похожий на отца.
Но как бы там ни было, мне нравится держать Бекки в объятиях. Она вообще такая — не большая и не маленькая, и все у нее в самый раз. Кругом на улице было тихо и спокойно, а в машине Бекки удобно полулежала у меня на руках, прижимаясь щекой к моей груди. Мне было не по себе, страшновато даже, но все равно очень приятно было чувствовать возле себя живое тепло Бекки.
Когда рыдания, затихая, перешли в прерывистые всхлипывания, я спросил:
— Может, ты сегодня останешься у меня? — Меня бросило в жар от одной только мысли об этом. — Я буду спать внизу на диване, а ты займешь любую комнату…
— Нет. — Бекки высвободилась, не поднимая головы, чтобы я не видел ее лица, и стала копаться в сумочке. — Я не боюсь, Майлз, — спокойно объяснила она, — только волнуюсь. — Она достала пудру и, склонившись к освещенной приборной доске, тщательно припудрила потеки от слез. — Это как если бы папа был болен, — добавила она. — Немного не в себе, но… — она примолкла, подводя губы, потом посмотрела на себя в зеркальце. — Нет, мне сейчас не время уходить из дому, — закончила она, щелкнув пудреницей, но затем посмотрела на меня и улыбнулась. Вдруг Бекки наклонилась и поцеловала меня в губы — тепло и крепко. Потом открыла дверцу и выскользнула из машины. — Пока, Майлз! Позвони утром. — Быстрой походкой она зашагала по мощеной дорожке к темному дому.
Я проводил взглядом ее хорошенькую округлую фигурку, прислушиваясь к легкому стуку ее туфелек по дорожке, услышал, как она легко взбежала по лестнице, увидел, как ее фигура исчезла во мраке веранды. Через минуту хлопнула дверь, и наступила тишина. Я долго сидел, покачивая головой и припоминая, что думал о Бекки в начале этого вечера. В конце концов, вряд ли из нее выйдет этакий добрый приятель, волей случая расхаживающий в юбке. Стоит только привлечь к себе хорошенькую девушку, которая тебе нравится, подумал я, дать ей немного поплакать, и тут же чувствуешь себя рыцарем, нежным и сильным. Дальше к этому начнет примешиваться секс, и если ты не слишком осторожен, даже не заметишь, как уже влюблен. Я усмехнулся про себя и включил мотор. Значит, я буду осторожен, вот и все.
Мне никак не хотелось жениться вновь, когда повсюду еще были обломки первого брака. На повороте я оглянулся на дом Бекки, большой и белый в слабом свете звезд, и убедил себя, что, хотя она мне и очень нравится, хотя она и весьма привлекательна, я смогу выбросить ее из головы без большого труда, что я и сделал.
Я ехал по безмолвному городу, размышляя о Беличеках, оставшихся в доме на холме. Я был уверен, что Джек сейчас спит, а Теодора, возможно, смотрит на город сквозь окно гостиной. Вполне вероятно, что она сейчас следит за фарами моего автомобиля, не догадываясь, что это я. Я представил себе, как она пьет кофе, возможно, курит сигарету, пытаясь перебороть страх перед тем, что лежит у нее под ногами, в бильярдной, — и набирается решимости спуститься туда, нащупать выключатель, а затем поднять взгляд на это белое, как воск, тело, лежащее на зеленом сукне стола.
Часа через два, когда зазвонил телефон, лампа у моей кровати еще горела: я взялся было читать в уверенности, что не засну, но заснул немедленно. Было три часа — это я отметил механически, протягивая руку к трубке.
— Алло, — произнес я и одновременно услышал, как на том конце трубка упала на рычажок. Я знал, что ответил на первый же звонок, как бы я ни уставал, я всегда слышу телефон и отвечаю мгновенно. — Алло, — повторил я чуть громче, дунул в микрофон, но ответа не было, и я положил трубку. Год тому назад девушка с коммутатора, которую я знал даже по имени, сообщила бы мне, кто звонил. Конечно, в такое время у нее на доске горела бы одна-единственная лампочка, и она бы помнила, чей это телефон, потому что вызывали врача. Но теперь у нас современные телефоны, с дисками, замечательно удобные тем, что экономят вам чуть ли не целую секунду, а то и больше, всякий раз, когда нужно звонить; чрезвычайно совершенные и чрезвычайно бестолковые: ни один из них не способен запомнить, где в данный момент находится врач, когда он позарез нужен для заболевшего ребенка. Иногда мне кажется, что мы сознательно изгоняем из нашего быта все человеческое.
Присев на край кровати, я устало выругался. С меня уже было вполне достаточно — звонков, событий, тайн, прерванного сна, женщин, которые привязываются именно тогда, когда хочешь, чтобы тебя оставили в покое, собственных мыслей — всего на свете. Я закурил сигарету, заранее зная, какой мерзкий вкус у нее будет — так и оказалось, и мне захотелось выбросить сигарету, но я дососал ее до конца. А когда я отшвырнул окурок, выключил свет и почти заснул, послышались неровные шаги на лестнице, переливы звонка, всегда неожиданно шумные ночью, и сразу же быстрый растерянный стук в стекло входной двери.
Это были Беличеки — Теодора с широко раскрытыми глазами, с белым, как мука, лицом, совершенно неспособная говорить, и Джек с каким-то сумасшедшим взглядом, в котором застыло мертвое спокойствие. Ничего не говоря, мы помогли Теодоре подняться по лестнице, уложили ее в постель, укрыли одеялом, и я сделал ей инъекцию успокаивающего.
Джек присел на край кровати и долго следил за женой, держа ее за руку и всматриваясь в лицо. Я сидел в пижаме в противоположном углу, пока Джек наконец не поднял взгляд на меня. Я заговорил, умышленно не понижая тона:
— Она будет спать несколько часов, не меньше, Джек, может быть, даже до восьми или девяти утра. Потом она проснется голодная, и с ней все будет в порядке.