— Именно это и произошло в Санта-Мире, — он показал на город, раскинувшийся между холмами. — Новость распространялась, сначала тайком.
Нашептывали, как и в Маттуне: кто-то считает, что ее муж, или сестра, или тетя, или там дядя на самом деле самозванец, которого невозможно разоблачить. Странная, возбуждающая новость! А потом слухи распространяются, ширятся, появляются новые случаи, а там их уже по несколько на день. Черт возьми, охота за ведьмами, летающие тарелки — все это проявления того же самого удивительного свойства человеческого разума.
Люди живут одиноко — большинство из них, эти мании привлекают внимание и вызывают сочувствие.
Джек медленно покачал головой, и Мэнни спокойно спросил:
— Тело было настоящее; вас это волнует, правда, Джек?
Тот утвердительно кивнул, и Мэнни добавил:
— Да, и вы все его видели. Но только это и было настоящим. Джек, если бы вы нашли это тело месяц назад, вы признали бы находку тем, чем она и была, — головоломной, весьма странной, но вполне естественной загадкой. То же сделали бы Теодора, Бекки и Майлз. Сейчас увидите, к чему я веду.
Представьте себе, что в августе 1944 года в Маттуне, штат Иллинойс, ночью по улице шел бы человек с опрыскивателем. Кто угодно, увидев его, сделал бы совершенно разумный вывод, что этот человек собирается с утра опрыскивать свои розы или что там у него. Но через месяц, в сентябре этого человека с опрыскивателем пристрелили бы прежде, чем он смог подать голос.
А вы, Джек, нашли тело приблизительно вашего роста и комплекции, что никак не удивительно: ведь вы человек среднего строения. Лицо, как часто случается после смерти, было гладким и невыразительным. Что ж, вы писатель, человек с воображением, и вы находились под воздействием мании, которая охватила Санта-Миру. Майлз, Теодора, и Бекки тоже. Несомненно, и я поддался бы этому, если бы жил там. И вы сделали поспешный вывод, объяснив одну загадку другой. Человеческий разум всегда ищет причину и следствие; и все мы отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному ответу перед простым и скучным.
— Но, Мэнни, Теодора действительно видела…
— Именно то, что она ожидала увидеть! Чего она до смерти боялась увидеть! Что она была совершенно уверена, что увидит в этих обстоятельствах. Я бы действительно удивился, если бы она этого не увидела. Вы же вдвоем и она сама подготовили ее к тому, что она увидит.
Я попытался вмешаться, но Мэнни насмешливо улыбнулся мне:
— Ты же ничего не видел, Майлз. Разве что свернутый коврик в подвале у Бекки. Или кучу выстиранного белья: что угодно подходило. Ты к тому времени был настолько напряжен, настолько перевозбужден этим бегом по улицам, Майлз, что, как ты сам говоришь, был уверен, что найдешь — и, конечно же, нашел. Иначе и быть не могло. — Он поднял руку, не давая мне говорить. — О да, ты его видел. В мельчайших деталях. Точно так, как ты описал. Ты видел его так живо и реально, как сейчас видишь меня. Но только в своем воображении. — Мэнни улыбнулся. — Черт побери, ты же врач, Майлз, ты же знаешь динамику этого процесса.
Он был прав. Еще на подготовительном курсе я однажды сидел в аудитории и слушал спокойную лекцию преподавателя психологии; теперь здесь, на обочине дороги под теплым утренним солнцем, я вспомним, как вдруг отворилась дверь, и в аудиторию ворвались двое дерущихся мужчин. Один, словно безумный, выхватил из кармана банан, направил его на другого и завопил: «Ба-бах!» Другой схватился за бок, вытащил из кармана американский флажок, бешено замахал им перед носом противника, после чего оба выбежали из помещения.
Преподаватель сказал:
— Это управляемый опыт. Пусть каждый из вас возьмет бумагу и карандаш, полностью запишет все, что он сейчас увидел, и положит отчет мне на стол.
На следующий день он зачитал вслух наши отчеты. Нас было больше двадцати, и ни одно описание не походило на другое. Некоторые студенты видели трех человек, а то и четырех, а одна девушка даже пятерых. Одни видели белых людей, другие негров или азиатов, а то и женщин. Один студент подробно описал, как мужчину ударили кинжалом, как брызнула кровь, как раненый приложил к боку платок и тот мгновенно покраснел; он не поверил своим глазам, не обнаружив на полу ни единой капли крови. И так далее, и тому подобное. Ни в одном отчете не упоминались ни американский флажок, ни банан; эти вещи не вязались с внезапной жестокой сценой, которая промелькнула перед нашим сознанием; поэтому наше воображение исключило их, просто вычеркнуло и заменило более подходящими вещами — пистолетами, ножами, окровавленными тряпками и другим. Каждый из нас был абсолютно уверен, что видел их. Мы действительно их видели, но только в воображении, в поисках какого-то объяснения.
Поэтому я сейчас размышлял, не прав ли Мэнни, и это было непонятно: я испытывал какую-то неудовлетворенность, разочарование при этой мысли и понимал, что сопротивляюсь его аргументации. Мы действительно отдаем предпочтение сверхъестественному и поразительному перед простым и скучным, как сформулировал Мэнни. Хотя я все еще видел перед собой с ужасающей реальностью предмет из подвала Бекки, разумом я воспринимал возможную правоту Мэнни. Однако эмоционально его доводы оставались почти неприемлемыми; видимо, это было написано на моем лице, да и на лице Джека.
Наверное поэтому Мэнни встал и некоторое время посматривал на нас сверху. Потом мягко заговорил:
— Хочешь доказательств? Ты их получишь, Майлз. Поезжай к дому Бекки, и в спокойном состоянии не увидишь никакого тела в подвале — это я тебе гарантирую. Было только одно тело, в подвале Джека, и с него все и началось. Нужны еще доказательства? Вот, пожалуйста. Это безумие исчезнет в Санта-Мире, как это было и в Маттуне, и в Европе, и везде. Те люди, которые приходили к тебе — Вильма Ленц и другие, — явятся снова; по крайней мере, некоторые из них. Остальные будут избегать тебя, хотя бы из чувства стыда. Но если ты разыщешь их, они тебе скажут то же, что и другие: что мания исчезла, что они просто не понимают, как и почему она постигла их. Вот тут и наступит конец: новых случаев не будет. Это я тебе тоже гарантирую.
Потом Мэнни улыбнулся, посмотрел на небо, которое уже стало голубым и чистым, и произнес:
— Я не против позавтракать.
Джек и я улыбнулись в ответ.
— Я тоже, — сказал я. — Поехали ко мне, посмотрим, что там девушки приготовили.
Джек прошелся по своему дому, выключая свет и запирая двери. Он вышел с коричневой картонной папкой, которая состояла из секций в виде гармошки и была плотно заполнена какими-то бумагами.
— Мой кабинет, — показал он на папку. — Незаконченная работа, заметки, справки, всякий мусор. Очень ценная вещь, я всегда ее держу при себе.
Мы поехали вниз, в город. У дома Бекки я остановил машину и вышел, не выключая двигателя. Было еще очень рано, улица выглядела удивительно чистой в свете нового дня, вокруг не было ни души. Я смело приблизился к дому по траве, которая заглушала шаги. Возле выбитого окна подвала я постоял, присматриваясь к соседним окнам: нигде ничего подозрительного. Я быстро нагнулся, проскользнул в окно и пошел на цыпочках по цементному полу. Сейчас в подвале было светло и очень тихо, и я был спокоен, хотя и боялся, что меня могут застать здесь и спросить, что мне нужно.
Двери стенного шкафа были полуоткрыты, как я их оставил. Теперь я распахнул их настежь и бросил взгляд на нижнюю полку. Свет из ближнего окна залил ее полностью; полка была пуста. Я раскрыл все двери многочисленных отделений шкафа и не нашел ничего необычного: только консервы, инструменты, пустые банки, старые газеты. На пустой полке насыпалась масса какого-то серого пуха. Присев рядом с ней, я только пожал плечами: то была просто пыль с грязью, которая накапливается в подвалах и которую мои извращенные истерией ощущения превратили в тело.
Я больше не хотел оставаться в подвале ни минуты, поэтому закрыл шкаф и выбрался через окно на газон. Что подумает отец Бекки об этом выбитом стекле, когда увидит, я не знал, но давать объяснения не собирался.
В машине, трогаясь с места, я повернулся к Мэнни со слегка дурацкой ухмылкой:
— Ты был прав, — сказал я, посматривая на Джека, и пожал плечами.
Глава 8
Человек — это такое животное, которое не может жить только одним каким-то ощущением, будь то страх, счастье, горе или удовлетворение.
Странно, но после этой тревожной ночи мы испытывали неподдельное наслаждение от завтрака. Помогло солнце: желтовато-теплое, оно струилось сквозь раскрытые окна и двери, обещая утреннюю радость. Теодора уже сидела на кухне. Они с Бекки пили кофе. Завидев нас, Теодора встала. Джек бросился к ней, и они долго стояли обнявшись. Джек исступленно целовал жену. Потом от отступил на шаг, чтобы присмотреться к ней. Она еще выглядела усталой, под глазами были круги, но выражение ее лица было теперь спокойным, и она улыбалась нам с Мэнни через плечо Джека.
А потом, словно по сигналу, все мы сразу начали весело болтать, смеяться, шутить; женщины принялись зажигать газ, вынимать кастрюли и сковородки, рыскать по буфетам и холодильнику. Тем временем мы втроем уселись за кухонный стол. Бекки разлила кофе. Будто сговорившись, мы не вспоминали о прошлой ночи — по крайней мере, серьезно, — или о том, что только что делали Джек, Мэнни и я, а женщины ничего не спрашивали: они чувствовали по нашему поведению, что все в порядке.
Вскоре на плите зашипела колбаса, Теодора переворачивала ее вилкой, а Бекки стала взбивать яйца в чаше; послышался приятный ритмичный стук металлической ложки о фарфор. Теодора весело сказала:
— Я все обдумала и теперь знаю, куда пристроить двойника Джека. Один из них пускай бродит по дому, как всегда, не слыша ни одного моего слова, и пусть у него идет этот самый процесс творческого мышления. А другой, может быть, иногда найдет время поговорить со мной, а то и поможет помыть посуду.
Джек улыбнулся с радостью и облегчением, видя ее такой.