Помедлив, Джек покачал головой.
— Нет. Я не знаю ни одного человека в Вашингтоне. А ты?
— Нет. — Я прислонился к плите. — Даже ни одного демократа. «Пишите своему конгрессмену!» — И тут я вспомнил. Я все-таки знаю одного парня.
Единственный мой знакомый в Вашингтоне, который занимает официальный пост.
Бен Эйхлер — он был в старших классах, когда я пошел в школу. Он сейчас в армии, служит в Пентагоне. Но он всего лишь подполковник, а больше я никого не знаю.
— Подходит, — сказал Джек, — армия способна с этим справиться, а он в ней служит. В самом Пентагоне, да еще и в немалом звании; он, по крайней мере, может обратиться к генералу и не пойдет за это под трибунал.
— Хорошо, — кивнул я. — Во всяком случае, это не повредит. Я позвоню ему. — Я поднес чашку ко рту и отхлебнул кофе.
Джек наблюдал за мной мрачно, с растущим нетерпением, пока наконец не вспыхнул:
— Сейчас же! Черт побери, Майлз, сейчас же! Чего ты ждешь? — потом добавил: — Извини, Майлз, но мы должны действовать!
— О'кей. — Я оставил чашку на плите и направился в гостиную. Джек последовал за мной. В гостиной я снял трубку и позвонил на станцию.
— Пожалуйста, — начал я, когда телефонистка отозвалась; теперь я говорил медленно и четко, — я хочу позвонить в Вашингтон, округ Колумбия, личный разговор, к подполковнику Бенджамину Эйхлеру. Номера я не знаю, но он есть в справочнике.
Я обратился к Джеку:
— В моей спальне стоит параллельный аппарат. Иди тоже послушай.
В трубке слышались короткие высокие гудки, потом телефонистка сказала кому-то:
— Один-семнадцать вызывает Вашингтон, округ Колумбия.
После паузы другой девичий голос произнес целый ряд цифр и букв.
Некоторое время я прислушивался к еле слышным трескам, отдаленному жужжанию, случайной перекличке телефонисток в других городах, к обрывкам чьих-то далеких разговоров. Потом телефонистка в Вашингтоне запросила бюро информации, и ей дали номер подполковника Эйхлера. Наша телефонистка вежливо попросила меня записать его на будущее, и я пообещал это сделать.
Через полминуты в маленькой коробочке возле уха зазвучали сигналы вызова.
После третьего гудка трубку подняли, и я услышал четкий голос Бена:
— Алло?
— Бен? — я немного повысил голос, как это всегда делается при междугородном разговоре. — Это Майлз Беннелл, из Калифорнии.
— Привет, Майлз! — В голосе появились нотки радостного удивления. — Как ты там?
— Замечательно, Бен, просто роскошно. Я тебя не разбудил?
— Да чего там, Майлз, нет, черт побери. Здесь уже половина шестого. С чего бы это мне спать?
Я слегка усмехнулся.
— Извини, Бен, но тебе уже пора просыпаться. Мы, налогоплательщики, не для того даем вам такое жалованье, чтобы вы дрыхли целый день. Слушай, Бен, — я стал серьезным, — у тебя есть время? Примерно с полчаса, чтобы выслушать то, что я тебе расскажу? Это страшно важно, Бен, и я хочу разъяснить толком, сколько бы это ни заняло времени. Ты можешь меня внимательно выслушать?
— Конечно, подожди минутку. — Через некоторое время он добавил: — Взял сигареты. Валяй, Майлз, я готов.
Я начал:
— Бен, ты меня знаешь, знаешь достаточно хорошо. Сразу говорю тебе, что я не выпил; тебе известно, что я не сумасшедший и не разыгрываю идиотских шуток с друзьями среди ночи, да и в другое время. Я должен рассказать тебе такое, во что трудно поверить, но это правда, и я хочу, чтобы ты это понял, пока будешь слушать. Ладно?
— Да, Майлз. — Тон был спокойный, ожидающий.
— Примерно неделю назад, — начал я, — в четверг… — и затем, вдумчиво и неторопливо, я попытался рассказать ему все, начиная с первого визита Бекки, и закончил рассказ событиями этой ночи.
Это не простое дело — рассказывать по телефону долгую, запутанную историю, не видя лица собеседника. К тому же связь была плохой. Поначалу мы с Беном слышали друг друга так, будто находились в соседних комнатах.
Но когда я стал рассказывать о том, что произошло, связь ухудшилась, и Бену приходилось чуть ли не каждый раз переспрашивать меня; я должен был чуть ли не орать, чтобы он меня понял. Когда ты вынужден повторять почти каждую фразу, невозможно толком ни разговаривать, ни думать. Я постучал рычажком и попросил телефонистку отрегулировать связь. На некоторое время слышимость улучшилась, но едва я начал говорить, как в трубке что-то пронзительно завизжало, и мне пришлось снова повысить голос. Дважды связь прерывалась совсем, и у меня в ухе раздавался непрерывный сигнал. Под конец я разозлился и накричал на телефонистку. Разговор был крайне неудачным, и когда я в конце концов закончил рассказ, я понятия не имел, понял ли что-то Бен где-то там, на другом конце континента.
Он отозвался, когда я закончил.
— Понятно, — задумчиво проговорил он, затем на минуту замолчал, размышляя. — Чего же ты от меня хочешь? — медленно добавил он.
— Не знаю, Бен. — Слышимость теперь была едва ли не чудесной. — Но ты понимаешь, что надо что-то делать. Бен, раскрути это дело. Сейчас же. Сделай что-нибудь у себя в Вашингтоне, и пусть это дойдет до кого-то, кто может действовать.
Он деланно рассмеялся:
— Майлз, ты забыл, кто я такой? Я подполковник — в Пентагоне это все равно, что капрал в полку. Почему я, Майлз? Разве ты не знаешь тут кого-нибудь другого, кто действительно может…
— Нет, черт возьми! Я бы тогда к ним и обратился! Бен, это должен быть кто-то, кто знает меня, знает, что я не сумасшедший. Я, кроме тебя, никого не знаю; это должен быть ты, Бен, ты должен…
— Хорошо, хорошо, — успокаивая произнесен. — Я сделаю все, все, что смогу. Если только ты этого хочешь, я через час передам весь твой рассказ своему полковнику. Я пойду и разбужу его, он живет тут, в Джорджтауне. Я расскажу ему все, что услышал от тебя, как я это понял. От себя я доложу, что хорошо тебя знаю как нормального, разумного и лояльного гражданина и что я лично уверен, что ты говоришь правду, что я верю тебе. Но больше я ничего не смогу сделать, Майлз, даже если в полдень наступит конец света.
Бен замолчал на минуту, и мне были слышны электрические трески в проводах, протянувшихся между нами. Потом он тихо добавил:
— Но, Майлз, из этого ничего не выйдет. Как ты думаешь, что он будет делать, выслушав меня? Мягко говоря, у него не очень богатая фантазия. Он не из тех, кто любит высовываться — ты понимаешь, что я имею в виду. Он хочет получить еще одну звезду перед отставкой. Он очень чувствителен к своему послужному списку. С самого училища у него репутация человека серьезного, разумного, практичного. Звезд с неба не хватает, но уравновешен — такой уж у него характер; ты таких знаешь. — Бен вздохнул. — Майлз, я не представляю себе, чтобы мой полковник пошел к генералу с таким докладом. Да он не доверит мне даже наливать ему чернила в чернильницу после этого рассказа.
— Понятно, — произнес я уныло.
— Майлз, я сделаю это, если ты хочешь! Но даже если невероятное произойдет, если полковник пойдет к бригадному генералу, а тот — дальше, к генерал-майору, который пойдет еще выше, к трем или четырем звездам, что они, черт возьми, будут делать? К тому времени это уже будет запутанный рассказ из четвертых или пятых уст, который принес какой-то дурак подполковник, о котором они никогда и не слышали. А тот, в свою очередь, услышал его по телефону от какого-то прибитого приятеля — штатского! — откуда-то из Калифорнии. Ты видишь? Сам ты можешь представить, чтобы это дошло до уровня, на котором действительно можно было бы что-то сделать, а потом чтобы кто-то и впрямь это сделал? Господи, ты же знаешь, что такое армия!
Усталым и побежденным голосом я сказал:
— Да. — Потом я вздохнул и добавил:
— Да, я вижу, Бен. Ты прав.
— Я сделаю это, к чертям мой послужной список — это не так важно — если ты видишь хоть крохотный шанс! Потому что я верю тебе. Я не исключаю возможности, что тебя обманывают с какой-то целью, но скорее всего происходит что-то такое, чем надо бы заняться. Так что если ты считаешь, что я должен…
— Нет, — сказал я, на сей раз твердо и решительно. — Нет, забудь об этом. Я и сам должен был бы это понять, если бы немного подумал. Ты абсолютно прав — все будет напрасно. Нет смысла портить твой послужной список, если это не принесет никакой пользы.
Мы еще немного поговорили. Бен пытался что-то придумать и предложил обратиться в прессу. Однако я ответил, что газеты из всей этой истории сделают очередную сенсацию насчет летающих тарелок, остроумную и никчемную. Тогда он предложил ФБР. Я сказал, что подумаю, пообещал держать его а курсе, и мы распрощались.
Через минуту Джек поднялся по лестнице.
— Ну, что? — спросил он. Я только пожал плечами, говорить было нечего.
Тогда Джек добавил:
— Может, попробуем ФБР?
Мне было все равно, и я только кивнул на телефон:
— Вот, попробуй, если хочешь.
Джек взял телефонный справочник Сан-Франциско и через минуту набрал номер. Я наблюдал: КЛ2-2155. Джек держал трубку на некотором расстоянии от уха, чтобы я тоже мог слушать. Когда гудки прекратились, мужской голос произнес: «Ал…», и связь оборвалась, пошел непрерывный сигнал. Джек снова очень старательно набрал номер. Не успел он это сделать, как подключилась телефонистка:
— Простите, какой номер вы набираете?
Джек ответил, и она добавила:
— Подождите, пожалуйста.
В трубке зазвучал сигнал вызова — гудок, пауза, снова гудок — раз шесть подряд.
— Абонент не отвечает, — произнесла она наконец механическим служебным голосом.
Джек некоторое время молча смотрел на телефон, потом поднес трубку ко рту.
— О'кей, — мягко сказал он. — Извините. — Он взглянул на меня и тихо добавил: — Они не позволят нам связаться ни с кем, Майлз. Там кто-то был, мы слышали его ответ, но они больше не дадут нам туда позвонить. Майлз, они уже на телефонной станции и Бог знает где еще.
Я кивнул.
— Похоже на то, — произнес я. И вдруг половодье ужаса охватило нас обоих.