Однако факт остается фактом. И заключается он в том, что мне удалось обнаружить на Земле нечто, свидетельствующее о существовании в этом мире достаточно развитой магии и, как очевидное следствие, – вполне продвинутых магов, способных манипулировать трансцендентными формулами, по крайней мере, девятого уровня сложности.
«Интересно получается, – подумал я. – Неплохо было бы разузнать, откуда взялись эти парни и каковы их намерения?»
Будучи сам магом, я прекрасно понимал, каких бед может натворить в этом непуганом мирке сплоченная группа негодяев, каждый из которых обладает пусть даже посредственными магическими способностями. Но самое главное, в их распоряжении имеется вполне достаточное количество столь необходимого для проведения магических обрядов апейрона. Сомневаться в том, что неведомые мне чародеи действуют не из самых благих побуждений, не приходится, и попытка устроить авиакатастрофу – наглядное тому подтверждение.
Как бы мне ни хотелось бросить все и немедленно заняться расследованием данных обстоятельств, через час должна была состояться моя встреча с московским коллекционером. Поэтому я, как сторона, приглашающая на обед, должен был появиться в ресторане хотя бы минут за пять до прихода гостя. Не важно, что столик предварительно заказан и оплачен, и господин Воронцов, даже в случае моей неявки, голодным не уйдет, этические нормы этого мира понуждали меня снова спуститься в подземелье метрополитена и мчаться сломя голову на станцию «Арбатская».
Для себя я решил следующим утром непременно заняться «Рублевским феноменом» – именно так я окрестил обнаруженную аномальную зону.
Павел Афанасьевич Воронцов оказался мужчиной хоть и пожилого возраста, но еще достаточно бодрым и вполне активным. В свои семьдесят с хвостиком он мастерски водил машину. Мне представилась возможность лично убедиться в том, как он на своей золотистой «Ауди» лихо подрулил ко входу в ресторан. Мой гость оказался человеком пунктуальным, что меня весьма порадовало – ужасно не люблю вести дела с существами неорганизованными, хуже того, психически неуравновешенными.
– Здравствуйте, Павел Афанасьевич, разрешите представиться: Ивэн Вериск – искусствовед и страстный коллекционер, – отрекомендовался я после того, как старичок выбрался из салона своего автомобиля и передал ключи служащему ресторана для того, чтобы тот припарковал машину в специально отведенном для этого месте.
– Здравствуйте, молодой человек, – Павел Афанасьевич протянул руку для пожатия и с ходу взял меня в оборот: – Забавные у вас имя и фамилия. Вы, случайно, не из итальянцев будете? Ассоциативно как-то повеяло древнеримским духом, но вполне вероятно, я заблуждаюсь на сей счет, так что извините старика.
– Ну что вы, уважаемый Павел Афанасьевич, – пожимая его сухощавую, но еще очень даже крепкую руку, ответил я. – Если кто-то из моих предков и был древнеримским патрицием или хотя бы плебеем, мне об этом ничего не известно. Как ни прискорбно, но мое генеалогическое древо упирается своими корнями в ту не очень далекую по меркам истории эпоху, когда по повелению короля Англии Георга Третьего десятки тысяч его подданных в принудительном порядке были отправлены на Зеленый континент.
– Так вы из британских ушкуйников! – всплеснул руками старикан и с нескрываемым интересом воззрился на меня.
– Скорее из шотландских или ирландских, – не моргнув глазом соврал я.
– Ну что же, кельтская кровь – не самая дурная наследственность…
Гость хотел было развить мысль на предмет моего происхождения от осужденных на выселки каторжников, но я не позволил этому случиться. Подхватив слишком уж разговорчивого старичка под локоток, препроводил его в помещение ресторана со словами:
– Извините, дорогой Павел Афанасьевич, но, как говорят у вас в России: «Кота баснями не кормят», поэтому разрешите ангажировать вас к столу, поскольку здешний управляющий уже начал беспокоиться, что, пока мы с вами мило беседуем, холодные блюда нагреются, а горячие остынут, в полном соответствии с неумолимыми законами термодинамики…
Обед прошел, как здесь обычно принято говорить, в теплой и дружеской обстановке. Мой новый знакомый, несмотря на то, что был пожилым человеком и наверняка страдал какой-нибудь желудочной хворью, отдал дань каждому из принесенных официантами блюд. Впрочем, ел он немного, но пробовал все без исключения. От вина гость отказался наотрез, лишь попросил принести к кофе рюмочку «Наполеона».
– Это у меня еще с далеких советских времен, – пояснил он, делая небольшой глоток из фужера с коньяком. – Тогда, в эпоху всеобщего дефицита, один мой знакомый дипломат регулярно привозил из Парижа пару-тройку ящичков этого волшебного напитка специально для меня. С тех пор ничего, кроме хорошего французского коньяка, душа не приемлет.
Разговор от доброй французской выпивки плавно перетек к западноевропейскому художественному искусству. Павел Афанасьевич увлеченно рассказывал о сумасшедшем Гогене, эксцентричном Пикассо, чрезмерно фривольном для своего времени Тиссо и о прочих кумирах безвозвратно ушедших времен. Рассказ его был весьма интересен, хоть, на мой взгляд, излишне сумбурен. Старик прекрасно ориентировался в эпохах и стилях, но здорово увлекался и от Рафаэля неожиданно переключался на Малевича с его непостижимой для меня тягой к правильным геометрическим фигурам, залитым чистым цветом.
Не дождавшись, когда господин Воронцов выдохнется, мне пришлось начать подталкивать его к интересующей меня теме. Однако, узнав о том, что «симпатичного юношу» интересует конкретно Уильям Блейк, коллекционер для начала засыпал меня самыми неожиданными фактами из биографии англичанина. В результате мне пришлось целых полчаса выслушивать пикантные подробности истории жизни художника, поэта и мыслителя. В конце концов, мне все-таки удалось вклиниться в самозабвенный монолог восторженного знатока.
К моему несказанному удивлению, вопреки принятым нормам общения между коллекционерами, Павел Афанасьевич не стал темнить и изворачиваться и на мой вопрос о том, имеется ли в его коллекции гравюра вышеозначенного художника, тут же ответил:
– У вас, молодой человек, абсолютно точные сведения, хотя мне не совсем понятно, откуда вы их почерпнули. Дело в том, что о существовании неизвестной ранее иллюстрации этого мастера к Книге Иова знает весьма ограниченный круг лиц. – Увидев удивление на моей физиономии, старик замахал руками. – Нет, нет, я вовсе не пытаюсь скрыть от широкой общественности факт существования гравюры, но за все то время, которое она у меня находится, вы первый, кого она заинтересовала. По моим данным, Блейк не пользуется на рынке таким спросом, как Раймонди, Мантенья или Шонгауэр, не говоря уж о великом Дюрере. И вообще, метод его иллюминированной печати так и не получил дальнейшего развития…
– Простите, уважаемый Павел Афанасьевич, – откровенно пользуясь замешательством собеседника, я тут же постарался перехватить инициативу и, дабы еще больше ошарашить коллекционера, нарочито небрежным тоном заявил: – В таком случае, я хотел бы приобрести у вас эту вещицу за любую – разумеется, разумную – цену.
По большому счету, как мне, так и моему визави было прекрасно известно, в какую примерно сумму оценивается шедевр этого не самого именитого мастера. Поэтому торг наш был недолог. Коллекционер заломил тройную цену, я, без лишних слов, тут же принял его условия.
– Итак, дорогой мой Ивэн, когда планируете окончательно оплатить покупку? – азартно потирая ладошки, спросил Павел Афанасьевич.
– Да хоть сейчас, только для начала, если вас не затруднит, заедем в один коммерческий банк. Он находится неподалеку отсюда. Я сниму со своего счета оговоренную сумму, затем к вам на Садовую-Триумфальную.
– О, вам даже мой адрес известен! – откровенно удивился коллекционер. – Ну и агентура у вас, смею заметить!
– Работаем, уважаемый коллега, – широко улыбнулся я. – О вашей бурной молодости и средствах достижения цели в определенных кругах до сих пор ходят легенды. Только не подумайте чего-нибудь эдакого – сугубо лестные отзывы, я бы сказал, с оттенком зависти.
Здесь я немного покривил душой, поскольку никогда и ни с кем не обсуждал персону господина Воронцова. Вся имеющаяся в моем распоряжении информация об этом человеке была предоставлена Айзеком Гузманом. Впрочем, сделать вывод о том, что молодость Павла Афанасьевича была весьма бурной, не составляло труда, стоило лишь взглянуть на его руки, сплошь покрытые весьма информативным набором лагерных наколок.
– Нечему особенно завидовать, юноша, времена тогда были отвратительные, хотя, в своем роде, весьма интересные. Будет время, заезжайте ко мне на огонек, посидим за рюмочкой коньячку, поболтаем. У старика для вас обязательно сыщется что-нибудь поинтереснее той гравюры, за которую вы собираетесь отвалить совершенно немыслимые деньжищи.
– Не волнуйтесь, уважаемый, если бы вы запросили в пять раз больше, я бы и в этом случае не стал торговаться, поскольку имею с этого свой – как любит говаривать один мой знакомый – маленький гешефт.
Старик посмотрел на меня своими задорными и, по большому счету, молодыми глазами и, покачав удивленно головой, с усмешкой сказал:
– Значит, продешевил. Однако договор, даже устный, остается договором, и дополнительных денег я с вас вытягивать не стану. Но крепко зарубите себе на носу, в следующий раз возьму с вас по полной.
В свою очередь я также ему улыбнулся.
– Договорились, Павел Афанасьевич, только после того, как вы меня обчистите до нитки, я потребую от вас подробного отчета о вашей бурной молодости. Разумеется, коньяк за мой счет.
– Заметано, Ивэн, а теперь по коням. Оно хоть все тут рядом, но Москва, понимаете ли, в последние годы не та, какой была полвека назад: пробки-затычки всякие дорожные, менты гаишные расплодились, что твои бандиты с большой дороги. Ну, разве можно было подумать в благословенные шестидесятые, что доживем до такого безобразия?
Расстались мы с Павлом Афанасьевичем где-то в половине шестого: пока я снял наличные со своего счета, пока продрались через «пробки-затычки» на Садовую-Триумфальную. После завершения акта купли-продажи я спрятал папку с приобретением в сумку, собираясь более подробно рассмотреть картину у себя в номере. Однако даже одного беглого взгляда мне было достаточно для того, чтобы понять – это именно то, что меня интересует. Затем по старинной русской традиции мы «обмыли» сделку бутылочкой хорошего «Наполеона». После чего я еще с полчаса ловил неуловимое такси.