Между черным и белым. Эссе и поэзия провинции Гуандун — страница 27 из 27

Обрывки мыслей

В твоей улыбке лотосы раскрылись,

На лодке я пустился в путь к тебе.

А платье на тебе, что волны с мелкой рябью,

И я переправляюсь, я плыву.

Все звуки сладки как вино из риса,

И море в ожидании весны уж на сносях.

Гор очертания станут твоему подобны,

Сгустились из равнины беспредельной.

Все думы вмиг из черных стали золотыми,

Так где же камни, принесенные Цзин Вэй[288],

Вот предо мной твоих грудей агаты,

И вот уже миную Линдинъян[289].

В дыхании нашем — лотосов первозданность.

В наших душах далекая бесконечность.

С щебетанием утренних птиц,

Со звуками ветра — ты сердце свое сожги

и вступи в нирвану.

Земля и небо в сиянии слепящем.

И на свете этом лишь наши нагие тела,

И твой голос, твой крик

Словно в космосе эхо.

Возвращение в сокровищницу[290]

Путь окроплен твоею женской кровью,

Она цветами алыми раскрылась для меня.

И каждый раз, когда в тебя я проникаю,

Я словно бы пират-кладоискатель.

Моя ладья неспешно огибает ущелья,

Мое дыхание овевает

Все волны и изгибы тела твоего.

До чего пьяняще, когда мой дух

вдруг заиграет во все отверстия твои[291]

— все постепенно засияет,

— и все со временем наполнит аромат.

Глина, лед, ущелья,

Сырая возрожденная земля.

В этой мирской пыли

В наших с тобой слезах

Рокот вод морских

И необъятность погруженья.

И вновь,

И вновь,

мои уста

твоей касаются груди,

и словно несмышленое дитя,

приникшее к груди, я засыпаю.

Весенние горы

Сквозь крон верхушки солнечная рябь скользит.

Во снах весенних[292] дровосеком стал,

Тебя я обнял как охапку дров,

готовлю рисовый отвар и эликсир весенний своей души.

Мне мир отрезал все пути к возврату,

и лишь возможно ждать в горах весенних,

Пока в который раз распустятся цветы,

и снова дождь придет.

Так нежно ветер тронул волосы мои,

Сияние ярче блеска ясных звезд.

Теперь осталось лишь веревку свить,

чтобы висеть в петле.

Я в ожидании подался весь вперед,

и губы, приоткрытые слегка.

Когда же молния скорее возвестит

Грозы весенней первый гул.

Ночная куртизанка

Поздний звонок как поток захлестнул

узкий разъем проводов телефонных,

ущелье Санься[293] прервало

твой естественный месячный цикл.

И мать-земля взялась тебя

просватать на берег Южно-Китайского моря,

Посулив большие дома и деньги,

прельстив тебя этим немало.

При лунном свете грудь полна соблазна,

Ворочаешься ты, никак не спится скованной душе.

Ведь форма для чеканки денег

сдавит плоть твою, оборотив ее в одну лишь похоть.

Так, может быть, пока ночная мгла воде подобна,

в пруд броситься и в лотос обратиться?

Но будут ли в воде прожорливые рыбы,

что в листьях лотоса охотно порезвятся?

Тигриная бирка[294]

Я вырезал его из бумаги

И наклеил у изголовья постели —

Это из недр памяти вырвался тигр,

Ночью кромешной вновь рвется в леса.

У совы я взял зоркое зренье,

Чтобы во мраке узреть, как сражаются дикие звери.

Их резвые игры в дебрях

до чего безмятежны.

Тигр лишь тихо ступал,

Рык тигриный заглушали низкие речи.

В бесчеловечном мире людском

Живущие — что безжалостные кинжалы.

Воспоминания обостряют боль,

И тигр у софоры роняет слезы так,

что шум листвы меня окутал,

В осенний хаос возвращая.